Тана Френч - Ночь длиною в жизнь

Уж не знаю, в чем заключался у Дейли ритуал отхода ко сну, но задняя дверь открылась только около полуночи, и Нора — торопливо, но на цыпочках — двинулась ко мне. Поверх юбки и свитера она накинула длинное шерстяное пальто.

— Господи, ну и дверь! — Нора, запыхавшись, прижала руку к груди. — Я тянула изо всех сил, а она за мной как захлопнется — грохот будто автокатастрофа, слышал? Я чуть в обморок не упала…

Я улыбнулся и вернулся к скамейке.

— Ни звука не слышал. Ты прирожденная домушница. Садись.

Она словно приросла к месту и пыталась отдышаться, бросая на меня осторожные взгляды.

— Я на минутку, вышла посмотреть… Ну то есть… Как ты вообще?

— Теперь в полном порядке — как на тебя посмотрел. У тебя вид, как будто чуть сердечный приступ не случился.

Нора неохотно улыбнулась:

— Ну почти. Я думала, сейчас па выскочит… Чувствую себя так, будто мне шестнадцать и я по водосточной трубе слезла.

В темно-синем холодном дворе Нора, растрепанная и умытая на ночь, и впрямь выглядела на шестнадцать.

— Вот как ты проводила бурную юность? — засмеялся я. — Ах ты, бунтарка!

— Я? Господи, нет, конечно, ни капельки; с моим-то папашей. Я была хорошей девочкой. Все это прошло мимо меня; я только от подруг слышала.

— В таком случае у тебя есть полное право наверстать все, что можно. Попробуй, раз уж на то пошло. — Я распечатал пачку сигарет и изящно предложил Норе. — Отравишься?

Нора посмотрела с сомнением.

— Не курю.

— Тогда и начинать не стоит. Впрочем, один раз не считается. Сегодня ночью тебе шестнадцать и ты — дерзкая бунтарка. Жаль, я не догадался прихватить бутылку сидра.

Уголок рта Норы снова пополз вверх.

— А почему бы и нет? — хмыкнула она, уселась радом со мной и взяла сигарету.

— Вот и умничка. — Я наклонился к ней и дал прикурить, с улыбкой глядя в глаза.

Нора затянулась слишком резко и зашлась в кашле — я обмахивал ее, мы оба придушенно хихикали и, показывая в сторону дома, шикали друг на друга, и от этого заходились только сильнее.

— Господи! — Нора утерла выступившие на глазах слезы. — Я не создана для этого.

— Маленькими затяжками, — объяснил я. — А можно вообще не затягиваться. Помни, ты — подросток и никотин тебе не нужен; главное — круто выглядеть. Учись у мастера.

Я сгорбился на скамейке, изображая Джеймса Дина, взял сигарету в угол рта, прикурил и выпятил челюсть, пустив длинную струйку дыма.

— Вот так. Поняла?

— Ты похож на гангстера, — хихикнула Нора.

— То-то и оно. Впрочем, если хочешь изобразить изысканную старлетку, тогда так. Сядь прямо, положи ногу на ногу. Теперь опусти подбородок, посматривай на меня искоса, надуй губки, и…

Нора затянулась, изящно повернула кисть руки и пустила дым к небу.

— Прекрасно, — похвалил я. — Теперь ты — официально наикрутейший сорванец квартала. Поздравляю.

Нора засмеялась и повторила трюк.

— Могу ведь, а?

— Ага. Как рыба в воде. Я всегда знал, что внутри тебя прячется плохая девочка.

— А вы с Рози встречались тут? — поинтересовалась Нора.

— Не. Я слишком боялся вашего папашу.

Нopa кивнула, разглядывая тлеющий кончик сигареты.

— Я думала о тебе. Сегодня вечером.

— Да ну? Почему?

— Рози. Кевин. Ты ведь поэтому и пришел?

— Ага, — осторожно сказал я. — Более-менее. Я все выясняю: знает ли кто-нибудь, как проходили последние дни…

— Я скучаю по ней, Фрэнсис. Ужасно.

— Знаю, крошка. Знаю. И я тоже.

— Я даже не ожидала… Раньше мне ее не хватало очень редко: когда я родила, а она не пришла посмотреть на моего сына, когда ма или па меня доводили и ужасно хотелось позвонить Рози и пожаловаться. Все остальное время я о ней почти не думала — почти. У меня было о чем подумать. А как выяснилось, что она умерла, я плачу не переставая.

— Я плакать не привык, но понимаю, о чем ты.

Нора стряхнула пепел — в гравий, чтобы папа с утра не заметил.

— А муж не понимает, — обиженно заметила она. — Не понимает, почему я расстроена. Двадцать лет я ее не видела, а все равно в ужасе… Он говорит, чтобы я взяла себя в руки, а то напугаю маленького. Ма глотает валиум, а па считает, что я должна за ней приглядывать — ведь она потеряла ребенка… Я думала о тебе. Ты единственный, кто не посчитает меня идиоткой.

— Мы с Кевином виделись несколько часов за последние двадцать два года, а боль ужасная. Я вовсе не считаю тебя идиоткой.

— Мне кажется, я теперь другая. Понимаешь? Всю жизнь, когда меня спрашивали, есть ли у меня братья и сестры, я говорила «Да! Да, у меня есть старшая сестра». А теперь я буду говорить: «Нет, я одна». Как будто я единственный ребенок.

— Ты все равно можешь про нее рассказывать.

Нора так замотала головой, что пряди волос хлестнули по лицу.

— Нет, я не буду врать про это. Представляешь, какой ужас: оказывается, я все время врала, хотя и сама не знала. Когда я говорила, что у меня есть сестра, я говорила неправду. Я все эти годы была единственным ребенком…

Я вспомнил, как Рози, тогда в «О'Ниле», уперлась от одной мысли, чтобы изображать женатых: «Ни за что, я не буду врать про это. И дело не в том, что думают другие…»

— Я не предлагаю врать, — осторожно пояснил я. — Только она не должна исчезнуть. Ты можешь говорить: «У меня была старшая сестра. Ее звали Рози. Она умерла».

Нора неожиданно сильно вздрогнула.

— Холодно? — спросил я.

Она покачала головой и затушила сигарету о камень.

— Нормально. Спасибо.

— Давай сюда. — Я взял у нее окурок и сунул его в пачку. — Хорошая бунтарка не оставляет улик подростковых развлечений, чтобы папа не нашел.

— Не важно. Не соображу никак, с чего я вообще переживаю. Папа ведь не может меня задавить, я взрослая женщина; уеду, если захочу.

Она больше не глядела на меня. Я ее терял. Еще минута — и Нора вспомнит, что она на самом деле почтенная дама тридцати с чем-то лет, с мужем, ребенком и солидным запасом здравого смысла, и что все это несовместимо с курением на заднем дворе в полночь в компании чужого человека.

— Это родительское вуду, — сказал я, сдобрив слова кривой ухмылкой. — Две минуты поговоришь с ними — и ты снова ребенок. Моя ма все еще нагоняет на меня страх Божий — хотя, учти, она и на самом деле может врезать мне деревянной ложкой, будь я хоть какой взрослый. Ей наплевать.

Нора неохотно рассмеялась.

— Я нисколько не удивлюсь, если па вдруг попытается на меня надавить.

— И ты заорешь, чтобы он прекратил обращаться с тобой как с маленькой девочкой, как орала в шестнадцать. Я же говорю — родительское вуду.

Теперь Нора рассмеялась по-настоящему и свободно откинулась на спинку скамейки.

— А когда-нибудь мы сами так же будем обращаться с собственными детьми.

Мне не хотелось, чтобы она думала о своем ребенке.

— Кстати, по поводу твоего отца, — сказал я. — Я хотел бы извиниться за поведение моего папаши в ту ночь.

Нора пожала плечами:

— Оба хороши.

— Ты видела, с чего началось? Я болтал с Джеки и много пропустил. С какого перепугу они собрались изобразить сцену боя из «Рокки»?

Нора поправила пальто, плотнее запахнула тяжелый воротник.

— Я не видела.

— Но ты хотя бы представляешь, по какому поводу?

— Да оба они выпили лишку… Сам ведь знаешь, дни тяжелые, а повод сгодится любой.

— Нора, я полчаса потратил на то, чтобы успокоить папашу, — с болью в голосе признался я. — Рано или поздно, если так будет продолжаться, у него случится приступ. Не знаю, из-за меня ли вся их вражда, из-за того, что я встречался с Рози, а твой отец был против; но если дело в этом, мне хотелось бы точно знать, как это поправить, иначе мой отец в могилу сойдет.

— Господи, Фрэнсис, прекрати! Ты тут ни при чем! — Нора, вытаращив глаза вцепилась в мою руку; я точно отмерил пропорции обвиняемого и обвинителя. — Ей-богу, ни при чем. Они никогда друг с другом не ладили. Еще когда я была маленькой, задолго до того, как вы начали встречаться с Рози, па никогда… — Она осеклась и отбросила фразу, как горящий уголь.

— Никогда доброго слова не говорил о Джимми Мэки, — закончил я. — Ты это хотела сказать?

— В ту ночь ты был не виноват. Вот все, что я хотела сказать.

— Тогда кто же виноват, черт подери? Я не понимаю, Нора. Я как в тумане, я тону — и никто пальцем не пошевелит, чтобы мне помочь. Рози нет. Кевина нет. Половина Фейтфул-плейс считает меня убийцей. Я будто с ума схожу. Я пришел к тебе, потому что ты должна знать подсказки к тому, что со мной происходит. Умоляю тебя, Нора, скажи, в чем дело?

Я многозадачный; хотя я сознательно давил на жалость, все же говорил при этом почти чистую правду. В полумраке Нора смотрела на меня огромными испуганными глазами.

— Я не видела, с чего у них началось, Фрэнсис. Если гадать, я бы подумала, что из-за того, что твой па говорил с моей мамой.