"Военные приключения-3. Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Мартелли Джордж

— Рекомендую — Тулин Борис Борисович. В гимназии вместе учились. Только он был классом старше. Однако в пятом задержался на повторение. Там я его и настиг.

— Болел всю зиму, — сказал Тулин низким грудным голосом. — Инфлюэнца одолела, а потом скарлатина. Месяца три маялся. Посему и отстал.

— Да-да, — подхватил Белявский. — Вообще-то вполне сносно учился Борис Тулин. И первый был игрок в перышки. А прозвище имел — Дылда.

— За рост, конечно? — Стефания снова с удовольствием окинула взглядом внушительную фигуру Бориса Борисовича. — А как же именовался Белявский?

— С вашего позволения, он был Алтын.

— Это за что же?

— Столько воды утекло… — Тулин сощурился, покачал головой. — Помню, что Алтын, а вот по какому поводу его так нарекли — запамятовал. Эх, годы, годы!

Тулин солгал. Он сам наградил этим прозвищем Белявского — тот копил медяки, выдаваемые на школьные завтраки, и снабжал ими товарищей под большие проценты.

Белявский мысленно поблагодарил приятеля за сдержанность, пододвинул жене стул.

Тулин поднял рюмку:

— Мадам должна извинить меня за этот туалет. — Он повел плечом, демонстрируя выцветшую, залатанную на локтях гимнастерку. — Но такова жизнь, как говорят французы. Иначе не пройти было сквозь сотни проверок, облав, кордонов. Что поделаешь, с волками жить…

— Сегодня ты счастливо избежал еще одной такой акции, — сказал Белявский. — Хорошо, что явился поздно. Пришел бы часа три назад…

— О, я знал!

Белявский удивленно присвистнул.

— Знал, — повторил Тулин.

— То есть как это — знали?! — воскликнула Стефания. — Вам известно было, что у нас происходил обыск? Но каким образом? Вы же только приехали…

— Я неточно выразился. — Тулин поставил рюмку на стол. — Разумеется, ни о чем не догадывался, когда шел сюда с вокзала. Но у подъезда вашего дома стоял экипаж с вооруженным солдатом на облучке. Я травленый зверь, счел за благо повременить с визитом. Короче, прошел мимо дома, стал в отдалении, принялся наблюдать. Видел, как из подъезда вышли еще шестеро. Четыре человека влезли в экипаж и уехали. На тротуаре остались дворник и женщина в черном салопе. Вскоре дворник ушел к себе. А женщина пересекла улицу и вошла в лавку, возле которой я находился.

— Она владелица этой лавки. Присутствовала при обыске в качестве понятой, — сказала Стефания. — Скупая, жадная тварь, в лавке которой всегда одно старье.

— О том, что она была понятой, я сразу догадался. Надеюсь, мадам извинит меня, если скажу, что некоторые представительницы прекрасного пола… несдержанны. Рассудив так, я решил попытать счастья и тоже вошел в лавку.

— Она болтлива как сорока, — кивнула Стефания.

— Верно. И я быстро выяснил, что же у вас произошло. Вынужден был также выслушать рассказ о каких-то драгоценностях… Вот не думал, что ты так богат, Станислав!

— Чепуха… Но об этом позже. — Белявский поспешил перевести разговор на другую тему. — А меня ты не видел? Я ведь тоже был неподалеку.

— Нет, — сказал Тулин. — Не заметил. Но и ты проглядел Дылду!

— Что верно, то верно.

— Зато я увидел другое, — продолжал Тулин. — Господа, я опознал двоих чекистов!

— Были знакомы с ними раньше? — воскликнула Стефания.

— Именно так, сударыня. — Тулин скривил губы, лицо его стало злым. — Я опознал их, хотя было далековато и уже смеркалось. Да, вас навестили мои старые знакомые. Однажды я чуть было не дотянулся до них. Самой малости не хватило… Что ж, еще представится случай — не ошибусь!

— Расскажите, Борис Борисович! — Белявская прикоснулась к руке гостя, кокетливо повела плечом. — Кого из четверых вы имеете в виду?

— Во-первых, того, кто распоряжался, когда они вышли на улицу. Это Андрей Шагни, в недалеком прошлом унтер-офицер в моем полку.

— А другой? — Станислав Оттович протянул гостю портсигар, предупредительно зажег спичку.

— Другая! — поправил его Тулин. — Это была женщина, Стась.

— Нахальная молодая девица? — вскричала Стефания.

— Она самая… Но уже поздно. — Тулин нерешительно поглядел на Белявского: — Ты говорил — вам сегодня уезжать?..

— Есть время, рассказывай.

— Когда же это произошло? Ну да, весной семнадцатого года. Надо ли воссоздавать картину тех месяцев на фронте? Царя низложили. Власти никакой нет. Калейдоскоп партий, комитетов. Ночью и днем — собрания и митинги. А оружия нет, и сапог нет, и жрать нечего доблестному русскому воинству. И никаких вестей о том, что творится в Петербурге, Москве, вообще в тылу. Только слухи, тысячи слухов, один нелепее, невероятнее другого. И каждый приказ до исступления дискутирует солдатня, ставит под сомнение, опровергает… Извольте при таких обстоятельствах воевать, держать фронт и отстаивать святую матушку-Русь от подлых западных варваров!

И случилось такое событие. С железнодорожной станции прикатили на позиции два автомобиля, за ним — десяток груженых подвод. Из автомобилей вылезают улыбающиеся штатские мужчины, какие-то дамы… Мы глаза вылупили. Черт те что!..

Станислав знает, наш полк формировался в этом городе. Оказалось, вскоре здесь создали гражданский комитет помощи фронту. Патриотически настроенные дамочки устроили аллегри [183], насобирали денег и заметались по магазинам да рынкам, покупая гостинцы для расейских солдатиков. Подарки зашили в полотняные мешки, и представители комитета повезли их на фронт. Куда именно? Конечно же, в свой родной полк. То есть к нам.

Разумеется, все мы были рады появлению делегатов. Полагали, это развлечет солдат, разрядит обстановку, поднимет дух воинства. Да и офицеры истосковались по женскому обществу.

Соорудили митинг. Звучали патриотические речи, играл оркестр, В заключение состоялась раздача писем от родных и земляков, вручение полотняных мешочков с гостинцами.

И тут началось!..

Прибегает верный мне человек, фельдфебель. Протягивает бумагу — оказалась в подаренном ему мешке, в нее был завернут табак. Розовая бумага с текстом, напечатанным крупными буквами — чтобы любой грамотей прочитал. Большевистская прокламация. За что, мол, воюете, братья-солдаты? Кормите вшей в окопах, погибаете от пуль и снарядов, а в тылу буржуазия гребет миллионы, да еще и сговаривается за вашей спиной с империалистами Германии. И вывод: долой войну!

Спешу к полковому начальнику. А у него уже десятка три таких взрывных бумаг стопкой лежат на столе. И тут прапорщик и два унтера вталкивают женщину. Какая к черту женщина — девчонка лет семнадцати! Застукали ее в тот момент, когда читала солдатам подметные письма.

Мы с полковником наскоро просмотрели отобранную у нее бумагу. Запомнились требования: всю власть в стране — «товарищам», землю отобрать у ее законных владельцев и передать голытьбе. То же самое — с заводами и фабриками. И кончать с войной, равно как с властью Временного правительства. Вот так, ни больше ни меньше.

Мы все кипим от ярости. А девица стоит и глядит в сторону, будто к происходящему не имеет ни малейшего отношения.

Полковник наш был длинен, как пика казацкая, худосочен и бледен. А тут налился кровью, побагровел. Думали, его хватит удар. Скомкал бумагу и — шлеп-шлеп ею по щекам той девицы.

Пытались допросить ее, выведать, есть ли единомышленники в депутации. Ни слова не говорит, молчит.

Конечно, заперли агитаторшу, приставили часовых. Ну а дальше что предпринять?

Тут как раз поступают сведения о брожении среди солдат, успевших наслушаться да начитаться этих листовок.

Собрались офицеры. Решили единодушно: нет иного пути, кроме как отобрать десяток наиболее горластых нижних чинов и расстрелять перед окопами. Вместе с девицей пустить в расход. Всенародно. В назидание.

Мысль тем более верная, что отсутствовал главный смутьян — некий большевик. За месяц до этих событий полковой комитет делегировал его в Петербург. Звали большевика Андрей Шагин… Так вот, этого человека сегодня я увидел у подъезда вашего дома. Он и возглавлял группу чекистов.