Зимняя смерть в пионерском галстуке. Предыстория - Эльвира Владимировна Смелик

– Повариха заболела, отлеживается у себя в домике. Сторож тоже куда-то делся. Наверное, за врачом отправился. И опять не предупредив. Теперь все самим приходится. А вчера вечером Хакимова упала на лестнице. Подвернула ногу, ударилась головой о перила, и с ней случился приступ. И генератор, скорее всего, тоже вырубился. И обед теперь не приготовить. – Похоже, ей не хотелось оставаться на базе даже лишнюю минуту, потому что, выложив новости, она, не делая паузу, сразу распорядилась: – Вы поднимайтесь наверх, а я на кухню загляну. Там у меня Андрюша Разносщиков. – И опять нетерпеливо сорвалась с места, а Руслан Юнирович, махнув заходящему в фойе фельдшеру, направился к лестнице, поднялся на второй этаж и наткнулся на Павла.

Тот, увидев его, изменился в лице, выдохнул ошеломленно:

– Ты? – Но уже через секунду усмехнулся, произнес с претензией: – А мы уж подумали, ты на нас забил. Еще и Лада решила, что нашла твою шапку в подсобке у сторожа. – Указав рукой, констатировал со значением: – А ты вон в шапке.

– Это не моя, – машинально возразил Руслан Юнирович.

– Где тут упавшая девочка? – вклинился в их разговор подошедший фельдшер.

– Пойдемте, – выступил Павел, – я покажу.

А географ устремился к ближайшей двери, постучал, вошел, сообщил громко:

– За нами приехали. Собираемся. И желательно побыстрее. – Затем двинул к следующей.

Правда, у себя в комнатах оказались не все. В двух вообще было абсолютно пусто.

– Ну как всегда! – всплеснула руками присоединившаяся к нему Марина Борисовна. – Вечно этой компании не сидится на месте. И надо же, Светка моя тоже куда-то запропастилась. Может, внизу, в зале?

– И Лада там? – спросил Руслан Юнирович.

Странно, но она ни разу на глаза не попалась.

– Лада? – задумчиво проговорила воспитательница. – Нет, она еще в подвале, наверное. Они с Храмовым отправились туда генератор проверить. Сейчас схожу, позову. А вы, Руслан Юнирович, пока свои вещи соберите. Вы ведь один не собранный, а мы давно уже приготовились.

Он не стал спорить, прошел в комнату, которую делил с Павлом, торопливо покидал в сумку одежду, в том числе и лежавшую на стопке постельного белья свою трикотажную шапку с бурым пятном. И не захотел больше ждать, чуть ли не бегом бросился к выходу, чтобы побыстрее увидеть Ладу.

Про заднюю дверь он даже не подумал, выскочил через главную, обогнул здание и нашел там всех: и Марину Борисовну, и ее Свету, и других ребят – Бармуту, Заветова, Сарафанова, Каширину. Те стояли неподвижно, будто окаменевшие, видимо, сраженные новостью и не сразу в нее поверившие.

– И чего вы не торопитесь? – воскликнул Руслан Юнирович, подходя. – Еще и раздетые на морозе. Закаляетесь?

– Да! – выдохнула Марина Борисовна вроде как с облегчением, потом скомандовала резко: – Ну-ка, все быстро по комнатам! За нами приехали. Берем вещи, как следует одеваемся и спускаемся вниз в фойе.

Ребята зашевелились, отводя взгляды, зашагали к заднему выходу. Только Света осталась на месте.

– А ты чего?

Она, не ответив, шагнула к подвальной двери, вынув из петель навесной замок и, дернув за ручку, распахнула.

Руслан Юнирович, конечно, удивился. Зачем было запирать, когда внутри кто-то есть? Но почти мгновенно забыл обо всем, когда увидел Ладу. Она тоже увидела его, негромко и чуть недоверчиво прошептала:

– Руслан? – и кинулась навстречу.

Эпилог

В комнату заглянул дежурный.

– Бармута, к тебе пришли!

Димка поднялся с дивана. Прикидывая, кто бы это мог быть – неужели мать, у которой никак не получалось устроить личную жизнь, наконец-то вспомнила о нем и приехала? Спустился на первый этаж, но застал там только семейную пару. Кажется, пожилую. Со спины точно не определишь.

Она невысокая, полная, в длинном пальто, на меховом воротнике которого празднично поблескивали снежинки. Он среднего роста, чуть сутулый, без верхней одежды, зато в шапке-ушанке и полосатом шарфе.

Услышали Димкины шаги и обернулись. А его словно к полу пригвоздило.

– Вот, решили тебя навестить. Раз уж в городе. Пирожки привезли. Специально напекла.

Повариха тетя Тоня ласково улыбнулась, переглянулась с мужем. Тот кивнул, но слишком сильно, отчего шея его стеклянно хрустнула. По ней поползла неровная трещина, с каждым мгновением сильнее разветвляясь и становясь шире.

Тетя Тоня досадливо прицокнула языком, вскинула руки, покрепче затянула темный с белыми полосками шарф, не давая голове дворника отвалиться.

– Замерз он, – оправдала виновато. – Так-то ничего. Только тепло не переносит.

Между тем трещинки поднялись выше, разбежались по Юсуфовым щекам, кроша их. Разрушенная плоть осыпáлась вниз мерцающими осколками и снежной пылью.

Димка посмотрел под ноги, но увидел не пол. Лед. Опять поднял взгляд и понял, что стоит не в фойе жилого корпуса, а посреди замерзшего водохранилища. И лед на нем прозрачный-прозрачный. Сквозь него хорошо видно лагерь на дне и снующих по нему пионеров в белых рубашках и алых галстуках.

– Ты возьми. Кушай.

Тетя Тоня протянула Димке тарелку с двумя румяными аппетитными пирожками, и он моментально ощутил зверский голод. Торопливо схватил один, надкусил. Зубы клацнули обо что-то твердое.

Димка отодвинул пирожок от рта, пригляделся. Вместо начинки из него торчали скрюченные, посиневшие от холода человеческие пальцы.

– И как? Вкусно? – встревоженно осведомилась повариха.

– Мы теперь часто станем к тебе приходить, – пообещал дворник, продолжая трескаться и рассыпаться, но не сводя с Димки мертвых стеклянных глаз. – Будешь нас ждать?

– Нет. Нет! Нет!!!

Димка не выдержал, с размаха врезал ему кулаком, и сразу белое снежное сияние сменилось густой темнотой.

Он находился не посреди водохранилища и даже не в фойе жилого корпуса, а в интернатской спальне. Сидел в кровати, мокрый от холодного пота, и пялился в никуда невидящим взглядом. Сердце бешено колотилось о ребра, в ушах звенел собственный беззвучный крик.

На соседней кровати зашевелился Жека Заветов, приподнялся над подушкой, спросил:

– Димон, ты чего? – Но тут же сам и ответил: – Опять приснилось?

Да, опять. Однако подтверждать Димка не стал, наоборот, помотал головой, будто это могло помочь избавить от жутких образов, вытряхнув их из сознания. Но те никак не желали убираться: постоянно вылезали в ночных кошмарах, тревожили странными совпадениями, разъедали изнутри, словно ржавчина.

Это было хуже самого жесткого наказания – помнить. Особенно пустой стеклянный взгляд из-под полуопущенных век, который, казалось, направлен именно на тебя.

Сейчас Димка с трудом представлял, как у них хватило решимости дотронуться до мертвого тела, перевалить его на подстеленный пододеяльник. И все же они справились, а Жека сразу набросил сверху простыню, чтобы их жуткая ноша слилась по цвету со снегом, стала почти незаметной: не только для посторонних, но и