Карл Хайасен - Клинический случай

Я мечтаю о нежном и откровенном разговоре с тобой и обещаю, ты не пожалеешь, что позвонил…

Я щелкаю мышкой на расписание Дженет и замечаю, что у нее обычно заняты два часа по утрам в четверг. Попытка не пытка. Может быть, она оставила сообщение постоянным клиентам, а может, купила новый компьютер и занимается своим бизнесом в другом месте.

Я набираю на клавиатуре ее номер. И слушаю бесконечные гудки.

Кого я пытаюсь обмануть? Дженет больше нет.

– Откуда ты это знаешь? – спрашивает Рик Таркингтон.

– Кровь та же самая. Поверь мне.

– В этом я не сомневаюсь, Джек, но откуда тебе это известно? Понимаешь меня?

Таркингтон – государственный обвинитель по особо важным делам при прокуроре штата. Я не могу не восхищаться его отношением к работе. Он мог бы зарабатывать миллион долларов в год как частный адвокат в Майами или Лодердейле, но ему противна сама идея защищать убийц, насильников или девятнадцатилетних наркобаронов. Он предпочитает отправлять их за решетку, а иногда и в камеру смертников. Таркингтон – представитель почти вымершего поколения упрямцев, которые верят, что некоторые преступные личности не способны исправиться, переродиться или искупить свою вину перед обществом. Он уверен, что некоторые люди злы по природе, а другие просто безнадежные ублюдки, поэтому всем им прямая дорога за решетку. Он считает, что система исправительных учреждений Америки – это, по существу, выгребная яма общества и ничего возвышеннее ждать от нее не стоит.

– Я мог бы продавать билеты на заседание, – говорит он, – куда тебя вызовут свидетелем. «Мистер Таггер, не могли бы вы рассказать суду, зачем вы вломились в дом жертвы и украли ее тампон?»

Рик Таркингтон мой ровесник, но выглядит лет на десять моложе. Разница бросается в глаза, и я морщусь от досады. Вот человек, который с утра до ночи погружен в ужасающие подробности преступлений рода человеческого, но его, похоже, совсем не преследуют вечные вопросы или боязнь смерти. Он циник до мозга костей, но счастлив по уши.

За полчаса я выдаю Таркингтону практически всю историю про Джимми Стому – на одном дыхании, как и Эмме. Я даже притащил с собой магнитофон и дал ему послушать «Сердце на мели» – Таркингтон сказал, что похоже на раннего Баффетта.[114] Я надеялся, что страсть прокурора к рок-н-роллу сыграет мне на руку. Над его столом висит фотография «Роллинг Стоунз», сделанная за кулисами «Апельсиновой чаши».[115] На ней подпись: «Р.Т., спасибо, что не обыскивал мою гримерку. Кит».

– Я пришел к тебе, – говорю я Таркингтону, – потому что мне нужна помощь.

– Это уж точно. – Он качается на стуле, закинув на стол ноги в поношенных ботинках. Таркингтон родом из округа Лафайетт, там до сих пор можно вляпаться на улице в коровье дерьмо. – Джимми Стома! Будь я проклят! – восклицает он, прищелкивая языком. – Я, когда увидел некролог, даже залез на чердак и откопал старую кассету с «Болезненным жжением». Задавали ребята жару. – Таркингтон рывком убирает ноги со стола и наклоняется вперед, моментально посерьезнев. – Но, Джек, я не понимаю, какого черта тебе нужно от меня.

Мы уже дважды говорили на эту тему, и он забраковал обе мои идеи.

– Женщина пропала, – устало повторяю я, – а в ее доме пятна крови. Мы разве не можем предположить, что она ранена или даже мертва?

– Мне нужен ордер на обыск, а на каком основании я могу его потребовать? Ты мне сказал, что никто не звонил и не заявлял о нарушении правопорядка. Никто не заявил о ее пропаже, – говорит Таркингтон. – Однако если ты согласишься дать показания, что ты проник в ее жилище и решил, что там было совершено преступление…

– Ты прекрасно знаешь, что я не могу подписать такой документ. – Я превращусь в свидетеля, а тот, кто замешан в истории, не может писать о ней статью. Материал отдадут другому, уж юристы компании об этом позаботятся. – А как насчет Джея Бернса? – спрашиваю я.

– Не пойдет. Бедолагу раздавил грузовик. – Таркингтон воздевает руки к небу. – Он был пьян и под кайфом, а его голова превратилась в пепперони. Мать твою, Джек, и ты просишь меня доказать, что это убийство?

– Послушай, я знаю, есть некоторые сложности…

– Сложности? Приятель, ты уже наговорил мне достаточно, чтобы я мог прямо сейчас привлечь тебя за нарушение частных владений, взлом и проникновение, несанкционированное изъятие улик и препятствование правосудию, – продолжает Таркингтон. – При условии, что между нами состоялся этот разговор, которого на самом деле не было.

Билеты на Спрингстина – а я уж и забыл. Иногда полезно быть жополизом.

– Отличное было шоу, – говорит Таркингтон, и при воспоминании о концерте его черты смягчаются. – Партер, пятый ряд, центр. Я твой вечный должник, Джек. Но в данном случае от меня мало толку. Я много чего могу, парень, но я не волшебник.

– А если окажется, что сестру Джимми действительно убили?…

– Я наброшусь на них, как аллигатор на пуделя, – обещает он, – и без малейших колебаний вызову в суд твою тощую белую задницу, даже если ты будешь кричать о Первой поправке.[116] А теперь, пока ты не ушел, я хочу еще раз послушать эту твою песню.

Как трогательно: Таркингтон слушает музыку, закрыв глаза и подперев голову, а перед ним на столе четыре толстые коричневые папки: два убийства, вождение в нетрезвом виде, повлекшее смерть, и избиение одиннадцатилетнего подростка на сексуальной почве. Люди уверены, что в газетах пруд пруди чутких либералов, но, насколько мне известно, большинство журналистов на стороне таких людей, как Рик Таркингтон.

– Неплохо. – Это он о пении Джимми. – Да, проперся парень от островного грува.

Я выключаю магнитофон.

– Итак, что же мы будем делать, советник?

– А что мы имеем? – говорит Таркингтон. – У нас есть амбициозная молодая вдова, которая, возможно, – а возможно, и нет – прикончила своего знаменитого муженька. Тем не менее у нас нет его бренных останков, которые можно было бы исследовать, ибо погибший был весьма непредусмотрительно кремирован. Однако у нас есть труп – более-менее целый – клавишника с дурными привычками. У нас также имеется три разбойных нападения: на рыболовное судно, на квартиру автора некрологов и на жилище сестры погибшего музыканта, которая, возможно, – а возможно, и нет – была похищена.

– И не забудь Тито Неграпонте, – ворчу я.

– Как можно? У нас есть басист, раненный в зад двумя мексиканцами, предположительно нанятыми все той же амбициозной молодой вдовой. К несчастью, у нас нет подозреваемых, нет свидетелей обвинения и, черт возьми, нет никаких улик, даже косвенных. Что возвращает нас к нашей милой любовной песенке, предполагаемому мотиву, который стоит за всеми этими преступлениями…

– Эй, я только что понял, чем ты можешь мне помочь.

– Подожди, Джек. Я еще не закончил…

– Мне нужна от тебя цитата. Больше ничего. Таркингтон фыркает:

– Ты еще и глухой? Специально для тебя повторяю: тебя здесь нет. И меня здесь нет. Нашего разговора не было.

– Одна маленькая цитатка, – канючу я. – Я не буду ее публиковать сейчас, может, позднее.

– Я могу сказать тебе только одно: будь осторожен, хитрюга. Не делай глупостей и не давай себя прищучить. И это не для публикации.

– Только одну-единственную цитату, Рик. Тебе что, жалко? Не обязательно что-то монументальное.

– О, ты меня успокоил, – хмыкает Таркингтон.

Я пытаюсь тряхнуть стариной и изобразить «полную журналистскую готовность» – это мне когда-то неплохо удавалось:

– Давай ты скажешь, что прокурор штата «расследует возможную связь» между смертями Джимми Стомы и Джея Бернса, а также хладнокровным нападением на третьего участника группы. Ты можешь не упоминать Клио и песню. Просто скажи, что вы собираетесь выяснить, не хочет ли кто-нибудь прикончить всех «Блудливых Юнцов». Офигительный ведь заголовок получится!

– Есть только одно маленькое «но»: мы ничего не расследуем.

– Да, но вы будете расследовать – разве нет, Рик? – когда у вас появится больше улик. Новых, и даже, как у нас говорят, ошеломляющих улик.

– Не забудь мне позвонить, когда это произойдет. Тогда и получишь свою бесценную цитату.

Я не собираюсь признаваться Таркингтону в маленьком затруднении: мне маловато цепи нелепых происшествий, чтобы продать нашему главному редактору историю Джимми Стомы. Аксакал, возможно, и фанат «Блудливых Юнцов», но еще он упрямый осел, когда дело касается первой полосы. Ему нужно, чтобы кто-то из органов подтвердил, что дело пахнет керосином. Таркингтон подошел бы идеально. К сожалению, он тоже упрямый осел.

– Ты хочешь мне сказать, – наступаю я, – что все это не больше чем совпадения? Все то, что случилось после смерти Джимми?

– Черт, я не слишком-то верю в совпадения, – сухо отвечает он. – Думаю, ты что-то раскопал.