Юрий Черняков - Чудо в перьях

Там первый перенял тактику второго, и ему вся слава, все заслуги. А потому что фамилия не та. Не подходящая для народного любимца. Хозяин тут прав. Как и в том, что с его фамилией выше Края лучше не прыгать…

Дома не заметили, как я приехал. Дед с бабкой были заняты внуком: доносился плеск и сюсюканье из ванной. Мария говорила по телефону, только сегодня вновь заработавшему. Лишь прикрыла трубку ладонью, чуть повернув голову:

— В холодильнике, сам увидишь.

Я вышел на кухню, стал разбираться в холодильниках, из них было три подаренных нашему пацану. К нашему старому невозможно было подобраться — так все было завалено игрушками, плюнул и, чтобы не пришлось снова лезть через узлы и свертки, выпрыгнул в окно.

Сел в машину, дал по газам. Но только выехал из сада, вдруг вспомнил, кого видел в ЭПД. Да это же племянница Цаплина! Вторая призерка! Присвистнув, я повернул в сторону города. Помчал так, что встречные машины только шарахались, прижимаясь к бровке.

В ЭПД я вбежал, растолкав очередь. Какие-то горячие брюнеты, поклявшиеся не бриться, пока не попадут в вожделенный рай, бросились меня догонять, крича по-своему что-то очень грозное. Наверно, собирались резать.

Пришлось обернуться и сказать, что имею право. Как инвалид, участник первой Отечественной, служивший в первой армии Барклая де Толли. Не зря сегодня вспомнил. Не хотелось терять время на разборки. Ни о чем таком они, разумеется, не знали, а пока обсуждали между собой, я выскочил из их окружения, как Наполеон под Березиной, и рванулся к дежурной по этажу. Она полистала журнал. Да, только сегодня поступила, проверилась, сдала анализы с хорошими результатами… «Вы, Павел Сергеевич, хотели бы вне очереди?»

— Где? — спросил я. — В каком номере?

— Но у нее клиент, — сказала она, глядя в свои бумаги.

— Номер? — заорал я.

И сам вырвал у нее ключ, как только она наконец нашла в своем журнале.

Я ворвался в ее номер едва не в самый последний момент. Там в это время был — конечно же! — сержант Нечипорук, уже в одних трусах.

Лена вскрикнула и прикрыла себя одеялом. Я смотрел на них, больше на него, думая, что вот сейчас чокнусь.

Нечипорук пришел в себя первым и схватил по привычке стеклянный кувшин, в котором стояли цветы.

«С ума можно сойти с этим конным сердцеедом. Я понимаю, что мир тесен, но не настолько же!» — успел подумать я, прежде чем потерял сознание — не столько от удара, сколько от изумления.

Очнулся от того, что полуодетая племянница смертельного врага Радимова поливала меня из полуразбитого кувшина своей тонкой детской рукой. Наверно, так она поливает в классе цветы, когда дежурит… Я тряхнул головой. Сержант стоял, как его учили, в боевой стойке. Плохо учили. К тому же мог бы одеться. Все равно придется уходить.

— Да не так! — сказал я, поднимаясь. — Корпус чуть вправо и рука повыше. — Я подошел, поправил. — Кто у вас преподает чечетку?

И тут же получил мощный удар под дых. «Это тебе за все», — подумал я, угасая сознанием, но перебирая ногами, чтобы не упасть. Даже ударить не могу пацана. А надо. Ему кажется, что такая развалина, как я, уже готов.

Лена Цаплина вскрикнула, когда хорошенький милиционер оказался на полу. Когда он долбил меня, она так не переживала. Просто поливала водичкой.

А тут побелела и задрожала. Вот кого бабы любят! Позавидуешь.

— Собирайся! — сказал я, покачиваясь. — Ты что, с ума сошла! Племянница известного журналиста! Вторая призерка 1-го конкурса красоты!

Я помог Нечипоруку подняться с пола, мы его усадили, но он снова боднул меня головой прямо в лицо, расквасив мне нос. Я дал ему по шее.

— Пустяки! — сказал я ей. — Собирайся. Отправлю тебя к твоему дяде. Где твой ребенок? Кто с ним?

— Баба Вера! — заплакала, захныкала она. — Я после уроков! У нас разрешают, у кого отличные оценки по всем предметам!

— Вот пусть твой дядя об этом напишет, — сказал я, удерживая конного недотепу, все время попадающего мне под руку, от свободного падения на пол. — Собирайся, собирайся, я все улажу…

Потом тряхнул Нечипорука. Он посмотрел на меня одним глазом. Вовсе не потому, что второй был закрыт синяком. Просто иначе не мог выразить свою ненависть и покорность своей судьбе в моем обличье.

— Где Алена? — спросил я, тряхнув его. — С Леной мы разобрались. Нравится — женись, но только не так, понял? Все-таки второй призер 1-го конкурса… Так где она, говоришь?

— Ушла в монастырь, — пробубнил он разбитыми в кровь губами.

— Я серьезно…

— А я шучу, что ли? — обиделся он и отдернул шею, за которую я его придерживал. — Послала всех на три буквы и ушла.

— Одевайся, — сказал я. — И решай. Смотри, какая хорошенькая! Правда, школу еще не кончила. Ну, будешь помогать с уроками. Ребенка совместно будете растить. Я ж твоего ращу? И ничего, получается.

— Значит, разрешаете? — спросил он уже в дверях, положив ей руку на плечо. — Можем заявление подавать?

— Но с условием! — сказал я. — Пригласите на свадьбу.

— А вот это видел! — согнул он руку в локте. И захлопнул дверь перед самым моим носом.

Я сел на кровать. «Зачем мне все это надо?» — задал себе вопрос, который все чаше задавал в последнее время. Чего это вдруг потянуло на добрые дела? Хотя какое тут доброе дело, если есть возможность ущучить того же Романа Романовича на радость Андрею Андреевичу?

В дверь постучали.

— Открыто! — сказал я. — Входите.

Вошла дежурная администратор, полная, не старая еще женщина с волевым лицом, увенчанным пышной башней волос.

— Что происходит? — спросила она. — Почему, Павел Сергеевич, вы позволяете себе распоряжаться?

— Ей нельзя! — сказал я. — Нечестно, понимаете? Мстим, выходит, ее родному дяде, известному вам Роману Романовичу, вовлекая его племянницу. Словом, сами понимаете, как это отзовется… Да вы садитесь, как вас…

— Софья Сергеевна, — сказала она. — Но я не могу тут долго разговаривать. А вы не понимаете других последствий.

— Да знаю я все! — сказал я, откидываясь на подушки. — Ей нельзя, другим можно, так? И знаю, что скажете о государственной необходимости, перед которой, как говорили древние, склоняются даже боги… Вас дома, Софья Сергеевна, ждет кто-нибудь?

— Муж знает, что я на дежурстве… — неуверенно сказала она и присела.

— Сядьте поближе, — сказал я, стараясь не смотреть на ее бюст, не менее пышный, чем ее прическа. — Что мы делаем с нашими детьми, вы не задумывались? Вот были они тут, двое, мальчик и девочка. Играли во взрослых.

— Если так рассуждать… — усмехнулась она, — то завтра нам придется закрываться.

— Да я понимаю… — Я снова сел, посмотрел ей в глаза. Она усмехнулась, отвела взгляд. — Не кажется ли вам, дорогая Софья Сергеевна, что чем больше мы с вами занимаемся государственной необходимостью, тем больше этим детям приходится за нас заниматься любовью. Когда им играть бы в куклы да в дочки-матери!

Она снова усмехнулась, теперь уже нервно, посмотрела на дверь. Взгляд был достаточно выразительный. На месте двери я бы просто захлопнулся. Встать и сделать это самой она пока не решалась… Впрочем, нетрудно представить: ночами сидеть здесь, слышать стоны и вскрики наслаждения из-за дверей, а самой блюсти государственный интерес, забыв о собственном… И так не менее трех раз в неделю. Одновременно представляя или даже зная, чем занимается в эту самую минуту муж. Никакая зарплата не компенсирует подобные издержки производства.

— Разумеется, мы знали, кто она и чья племянница, сказала она, чтобы прервать затянувшееся молчание, становящееся двусмысленным. — Мы ей одной из первых поставили эту австрийскую кровать…

— Которая еще не прошла испытания, — перебил я. — Я все понимаю, Софья Сергеевна, и не мне читать вам мораль. И все же. Есть девушки, для которых это не столько заработок, сколько призвание. Им лучше быть здесь, чем ломать чьи-то судьбы и разбивать семьи. Но с такими, как Лена Цаплина… чья бы она ни была дочь или племянница… А кровать в самом деле — что надо!

Я немного попрыгал по ней, но тут же почувствовал боль в голове. Здорово он меня приложил, этот драгун.

— Вам нехорошо? — Она передвинулась поближе. Ее бюст буквально рвался из всех корсетов и каркасов, так что послышалось потрескивание лопнувших ниток. Или показалось?

Я прикрыл глаза. В голове шумело. Она поняла это по-своему, подошла к двери, выглянула в коридор, заперла изнутри, стала раздеваться.

Я по-прежнему лежал с закрытыми глазами, слушая, как вжикают молнии, освобождая истомленную плоть. Потом на меня дохнуло чем-то вроде нервно-паралитического газа — смесью пота, духов и рисовой пудры…

17

Уж такая у меня неприкаянная жизнь… К тому же я вспомнил, на кого так похожа Софья Сергеевна. Конечно, на Любу, стюардессу.