Отчуждение (СИ) - Обава Дана

Подхожу к монитору, наспех вытирая полотенцем волосы. Наверняка баллы за тест. Может, это уже и не важно, но сердце замирает. Отбрасываю мокрое полотенце и открываю письмо.

Шестьдесят три балла из ста возможных — с учетом того, что пол теста я заполнила наугад, результат очень хороший. Но это всего на три балла больше, чем неудовлетворительно. Не полный провал, но близко. Итого: графу в табель я получу, жаль, что с низкой оценкой.

Я конечно уже смирилась, но… и тут замечаю краткий post scriptum от преподавателя — он требует, чтобы я завтра нашла его на кафедре за полчаса до занятий.

Понятно, чем он недоволен. Но как же мне завтра пробраться в универ? Просочиться, используя слепые зоны камер наблюдения или вентиляционные шахты? Даже если это теоретически возможно, это не мой жанр. Понадеяться, что женщина-бульдог не приказывала охране отслеживать наши с Мел лица? А если в сердцах приказала?

Решаю, что лучше всего будет отказаться от встречи под каким-нибудь благовидным предлогом. Жестокий грипп, сломанная нога, неожиданная смерть — все подойдет. Может, конечно, Кай Леон и считает, что сделать мне выволочку на полчаса крайне необходимо для мировой кармы, но я лично как-нибудь обойдусь.

Пишу, что из-за болезни прийти не смогу, и уже через пять минут получаю новое письмо. В нем мой собственный тест. Первая часть выделена зеленым — правильные ответы, вторая часть, заполненная наугад, полностью красная — все мимо. Вот такой из меня гениальный экстрасенс!

Прежде чем читать комментарий, выпить бы валерьянки, а лучше водки. Но нет ни того, ни другого.

В комментарии три едких фразы про мою безответственность, бесхарактерность, небрежение и несостоятельность.

Стучаться головой об стол не буду — в трех шагах от меня Джилли готовит бутерброды.

И все же. Неприятно, когда человек, которого безмерно уважаешь, разочаровывается в тебе. Это трагедия, конец света, приговор.

Лоли обожала этого кота, все время возилась с ним. А мне не разрешала даже приближаться к нему, боялась, что я пораню или напугаю его. Возвращаясь назад, думаю, она просто переняла теткино отношение ко мне. Та все время твердила, что мне нельзя ничего доверить, что я все порчу. Вот Лоли и гоняла меня. Хотя раньше мы нормально общались. Мне даже кажется, было время, когда она по-сестрински любила меня. Такую перемену в ней я поначалу воспринял с недоумением, ведь мы оказались в одном положении, нас постигла одна утрата. Казалось бы, обстоятельства должны были наоборот сблизить нас. Но вышло иначе. К Лоли тетка относилась благосклонно, а ко мне как к отвратительному комку слизи. И глядя на нее, Лоли стала относиться ко мне точно также, как будто я действительно этого заслуживаю. Что это, если не предательство?

Мне было обидно, но я и виду не подавал. Я держался от котенка подальше, как от меня и требовали. И через некоторое время все улеглось. Лоли успокоилась и ослабила свой неусыпный надзор над животным.

В тот день я сидел один и делал школьное задание. Котенок пришел и сел на полу возле дивана. Я посмотрел на него, и у меня возникла идея. Даже не идея, а порыв. На балконе лежал пустой пластиковый контейнер. Я принес его в комнату, схватил котенка, посадил его внутрь и закрыл. А сверху положил несколько старых книг. Потом вернулся к домашнему заданию. Звуки, доносившиеся из контейнера, меня не отвлекали. Наоборот, они подбадривали меня. Возникло странное чувство какой-то эйфории, всемогущества. Первый раз в жизни, я делал что-то наперекор другим. Кот хотел выбраться из контейнера, но это в моей воле было решать, где ему находиться.

Котенок задохнулся. Я, правда, не хотел этого. Мне пришлось положить его в мешок и выбросить в мусор.

У Лоли была истерика. Она проплакала несколько дней, и я не знал, что мне делать. Мне нужно было сожалеть о сделанном, сочувствовать сестре. Я же чувствовал тайный восторг. Странно, но никто не подумал на меня. Тетка решила, что котенок упал с балкона. Через несколько дней она принесла Лоли нового питомца — пухлого рыжего котяру со спокойным ленивым взглядом. Через месяц он выпал из окна.

Глава 3

Пятница. Через полчаса закончится последнее занятие по психологии, на котором меня нет. Я стою на пороге маленькой приемной. Женщина, вчера проводившая со мной собеседование в этой самой комнатушке, кивает мне, на секунду оторвавшись от экрана.

— Проходите, господин Пилдик вот-вот будет, — говорит она и возвращается к чтению.

Захожу в соседнюю комнату. Она немного больше первой. Посредине стоит конструкция из нескольких сдвинутых вместе столов. Вокруг с десяток стульев, некоторые из них отодвинуты. У противоположной стены два шкафа. На единственном окне решетка.

Прохожу и кладу рюкзак на один из стульев, собираясь достать свой планшет. Теперь мне видно, что на полу, частично под столом, лежит человек. Похоже, он мирно спит.

За моей спиной открывается дверь.

— Здравствуйте, я Сан Пилдик, — представляется вошедший и протягивает мне руку. Это высокий крепкий мужчина лет сорока пяти. Рукопожатие крепкое, взгляд внимательный. — Я психиатр, но меня поставили курировать этот проект.

Пилдик замечает мужчину под столом, но никак это не комментирует.

— Я хотел бы познакомиться с вами поближе, прежде чем мы начнем, — он обходит стол и садится в его голове. — Задам вам несколько вопросов, если вы не против, — достает из кейса свой планшет.

Вздыхаю про себя и сажусь тоже.

— Вы не хотели бы сесть поближе ко мне? — вежливо интересуется Пилдик. Между нами четыре стула. Меня все устраивает, но я киваю и пересаживаюсь. Теперь между нами всего два стула.

Несколько вопросов Пилдика — это несколько десятков самых разнообразных вопросов. Некоторые из них довольно неожиданны, и я не понимаю, зачем они понадобились ему. При ответе на некоторые я немного отклоняюсь от истины.

Были ли у меня в жизни травмирующие ситуации? Нет, не было.

То есть исчезновение матери и авария отца, после которой он оказался парализован по шею, меня не травмировали? Мать я почти не помню, а авария отца — трагедия прежде всего для него самого. Ему было сложно с этим смириться. Тяжело пришлось и Джилли, она тогда была совсем маленькой.

Пилдик смотрит на время.

— Пожалуй, нам пора выезжать, — говорит он, вставая и убирая планшет обратно в кейс. — Ваше первое задание довольно интересно, хотя и потребует от вас большого напряжения. Надеюсь, вы готовы. Знайте, что я все время буду рядом, также не стесняйтесь звонить мне в любое время. Я настаиваю, чтобы вы сообщали мне о любых изменениях своего состояния. Вы для нашего проекта — сложный и чувствительный прибор, который нам ни в коем случае нельзя испортить.

— А как насчет него? — не выдерживаю я. Имею в виду человека, который преспокойно проспал все это время практически у нас под ногами.

— Это Иззи, ваш коллега, — признает Пилдик с неудовольствием, — он с нами сегодня не поедет, — решительно отрезает он.

На входе в здание приходится общаться с охраной и предъявлять свои идентификационные карты. Получаем пропуска и проходим через “саблезубый” турникет. Идем через огромный холл к лифтам.

— Хочу предупредить, что здесь с некоторым подозрением относятся к нашему проекту, — говорит Пилдик негромко. — К его целесообразности.

Честно говоря, я не удивлена, тем более зная, какими “мощными” кадрами этот проект обладает.

— Возможно некоторые люди, с которыми вам придется общаться, будут выказывать вам пренебрежение. Помните, что оно относится к идее проекта, а не к вам лично. Дальнейшее уже зависит от вас.

Я согласно киваю. Вполне понятно, вполне справедливо.

Мы заходим в лифт, и я забиваюсь в уголочек. Пилдик медлит секунду, явно ожидая кого-то, кого только что увидел в холле.

В лифт входит Кай Леон. Я сжимаюсь даже не в комок, а в струну, которая звенит, надеюсь, лишь в моем воображении.