"Военные приключения-3. Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Мартелли Джордж

— Ни в коем случае! Она в таком состоянии… — Аскер опустил голову. — Бедняга Герберт… Как все нелепо получилось! Представляю, как Лизель убивается. И конечно, считает меня мародёром, вором, словом, самым большим мерзавцем.

— Ничего, будем надеяться, что все обойдётся, — ободряюще сказал Шуберт. — Ведь фотографии вашей они не имеют… А вот со мною посложнее. О, меня знают великолепно! Каждый шпик может заприметить. Поэтому днём не выхожу, в ночное время — лишь в случае крайней необходимости. Как, например, сегодня. А в общем, рискую ничуть не больше любого солдата, который под пулями идёт в атаку… — Он помолчал. — Да, тяжело. Тяжело, но нам не надо другой жизни, пока не кончится война и Германия не вздохнёт свободно. Подумать только, что они сделали с людьми, как искалечили их души! — Шуберт встал, взволнованно заходил по комнате. — Иной раз спрашиваю себя: неужели это тот самый народ, что дал миру Гёте и Эйнштейна, Бетховена и Баха?… Нет, нет! — воскликнул он, видя, что Аскер сделал протестующий жест. — Хотите сказать: это не народ — кучка предателей и прохвостов? Знаю, все знаю. Но почему они взяли верх именно в моей стране!

Он смолк. Молчал и Аскер. Так прошло несколько минут, Шуберт снова сел, нервно постучал пальцем по столу.

— Я знаю: они сгинут. Ни тени сомнения! Но сколько предстоит сделать, чтобы нация снова обрела себя, вновь налилась силой!.. Вы понимаете, какую именно силу я имею в виду?

Аскер кивнул, взял его руку.

— То-то же, — Шуберт вдруг широко, по-детски улыбнулся. — Но давайте о вас поговорим… Желаете вы на тот завод, где работает Висбах?

— Это было бы подходяще. Но я не знаю, какие у вас возможности…

— Кое-какие имеются. На заводе работает наш человек.

— Шталекер?

— Есть ещё и другой… Словом, попробуем. Не выйдет — попытаемся на соседний, а там будет видно.

— Оскар, — проговорил Керимов, положив ладонь на руку немца. — Год назад вы рассказывали о своей жене и дочери. Ведь они остались в лагере. И… никаких сведений?

Шуберт не ответил.

Глава тринадцатая

Восьмого ноября 1923 года город Мюнхен был взбудоражен. Во всю ширину мостовых двигалась пёстрая толпа. Мелькали береты и тирольские шляпы с пёрышком, штатские пиджаки и военные кителя без погон, ботинки и высокие лаковые сапоги. Но больше всего было каскеток и коричневых рубах, заправленных в такого же цвета бриджи. Демонстранты, основательно подогретые пивом и водкой, самозабвенно орали нацистские песни. Почти каждый размахивал резиновой дубинкой, хлыстом, стальным прутом.

Из баров а кабачков выбегали новые группы бюргеров, мелких лавочников, студентов, дельцов, раскрасневшихся от спиртного, с бутылками и палками в руках. Они вливались в толпу, которая все росла.

Вскоре шествие запрудило улицы. В рёве демонстрантов тонули свистки полицейских и гудки автомобилей, тщетно пытавшихся проложить себе дорогу.

Толпу вели двое.

Один был почти старик — неторопливый, чопорный, важный, с отличной выправкой, свидетельствовавшей о том, что это бывший военный. Другой — лет тридцати, остроносый, тонкогубый, с жидкой чёлкой над лихорадочно блестевшими тёмными глазами. Первый был генерал Эрих Людендорф, второй — Адольф Шикльгрубер, Гитлер.

Так начался «пивной путч» мюнхенских нацистов, целью которого был государственный переворот.

В толпе путчистов можно было заметить малого лет двадцати пяти, рыжеволосого, кряжистого и сутулого, с толстым багровым затылком. Он имел привычку выставлять вперёд подбородок и щурить маленькие, узко посаженные глаза, а при ходьбе — сильно размахивать руками, такими тяжёлыми и длинными, что они, казалось, доставали до колен. Всем этим парень сильно напоминал гориллу, на которую почему-то напялили штаны и высокие башмаки на шнуровке. Он горланил громче других и первым швырнул булыжник в окно еврейского магазина, когда путчисты подходили к Фельдхеррнхалле[160]. Звали парня Гейнц Упиц.

В том году «пивной путч» с треском провалился. Гитлера и некоторых нацистов даже засадили в тюрьму, в которой «бесноватый Адольф», кстати, и написал свою гнусную книжонку «Майн кампф»[161].

Несмотря на неудачу, нацисты не отчаялись. И среди тех, кого Гитлер запомнил в тот день, был обезьяноподобный Упиц.

Вторично Гейнц Упиц был отмечен фюрером в февральские и мартовские дни тридцать третьего года, когда гитлеровцы устроили провокационный поджог рейхстага, а вслед за тем — избиение коммунистов и всех прогрессивно настроенных людей. В ту пору Упиц действовал не покладая рук. Он был одним из тех, кто выследил и схватил Эрнста Тельмана.

В третий раз об Упице вспомнили в канун июньских событий тридцать четвёртого года. В эти дни Гитлер заканчивал подготовку к новой Варфоломеевской ночи — расправе над сотнями видных членов своей партии, ставших неугодными ему и Герингу. Гейнц Упиц был вызван, обласкан и назначен на ответственный участок операции. После завершения «ночи длинных ножей», или, как ещё назвали ту ночь сторонники Гитлера, «чистки Рема», об Упице с похвалой отозвался сам Герман Геринг.

С тех пор Гейнц Упиц пошёл в гору. Некоторое время он работал в АПА[162], затем был назначен в одно из управлений гитлеровской тайной политической полиции, которое занималось контрразведывательной работой на территории своей страны, а с началом войны — и в оккупированных Германией государствах.

Гейнц Упиц проявил недюжинные способности, воспитывая кадры провокаторов и шпионов. Он, например, отличился при подготовке пресловутого «Плана вейс"[163]. Он был одним из немногих особо доверенных лиц, которых посвятили в строжайшую тайну, зашифрованную как операция «Гиммлер». Больше того, Улицу и ещё одному человеку, речь о котором будет ниже, собственно, и принадлежала сама идея операции. Сущность её заключалась в том, что в 1939 году гестапо раздобыло некоторое количество польских военных мундиров, оружия и удостоверений личности военнослужащих польской армии, снабдило всем этим группу немецких агентов, которая затем напала на радиостанцию в пограничном с Польшей городе Глейвице. Провокация удалась — все видели трупы «подлых поляков», то есть немцев-лагерников, на которых парни из гестапо напялили польскую одежду с соответствующими документами в карманах, расстреляли и оставили там, где происходили «стычки».

Печать Третьей империи, Японии и Италии хором завопила о «польских агрессорах». Повод, для того чтобы ввести в действие «План вейс», был налицо. И Польша запылала в огне войны.

За участие в этой операции Гейнц Упиц получил рыцарский Железный крест с мечами, очередной чин, а также личную награду Генриха Гиммлера

— золотое кольцо и кинжал дивизии СС «Тотен копф».

С тех пор прошло немало времени. Гейнц Упиц орудовал в Германии, во Франции и Норвегии, в Югославии и Чехословакии, действовал весьма энергично, как говорится, не за страх, а за совесть. Руководство ценило его, не обходило наградами и чинами. И теперь, к середине 1944 года, группенфюрер[164] Упиц был одним из видных деятелей фашистской контрразведки.

В тот вечер, когда Аскер Керимов встретился с Шубертом, Гейнц Упиц покинул свой уютный особняк в Берлине, сел за руль большого открытого «мерседеса», вывел машину за город и погнал по широкой бетонной дороге на северо-запад.

Группенфюрер Упиц любил быструю езду. Это позволяло отключать сознание от обычных забот и дел. А нервы генерала очень нуждались в отдыхе: почти каждый день с фронтов приходили вести, одна неприятнее другой.