Лиза Гарднер - Убить чужой рукой

Гораздо позже, после женитьбы — наверное, в тот самый понедельник, когда она неодобрительно отозвалась о его пьянстве и Джимми ударил ее по лицу, — у Кэтрин появились вопросы. Какой человек станет использовать «горячую линию», чтобы познакомиться с девушкой? Не говорит ли это о том, что он ожидал найти в будущей супруге особые качества?

Как и его отец, Джимми любил власть и часто напоминал ей: она без него ничто. Твердил, что вытащил Кэтрин из канавы и с той же легкостью может отправить ее обратно.

Иногда, когда Джимми разглагольствовал, она представляла себе Ричарда Умбрио, стоявшего высоко над ней, окруженного солнечным ореолом и одной рукой приподнимавшего деревянную крышку, снова и снова прятавшую от нее дневной свет. «Постарайся в следующий раз встретить меня поласковее, — бодро говорил он. — Иначе я ведь могу и не вернуться. Я дал тебе так много, Кэт. И ты не знаешь, когда я решу лишить тебя всего».

Джимми не хотел спасать Кэтрин, он просто желал манипулировать ею как можно дольше.

«Что ж, — равнодушно подумала она, — я его проучила».

В комнате Натана Кэтрин зажгла верхний свет. На потолке загорелись две лампочки. Но этого тем не менее оказалось недостаточно. Для нее и для Натана света не хватало.

— Ковбой, — сонно пробормотал Натан, уткнувшийся ей в плечо.

Она послушно подошла к ночнику. Щелк.

Ничего.

Она нахмурилась, повернула выключатель еще раз. Бодрое лицо ковбоя должен был как по волшебству, озарить свет. Наверное, лампочка перегорела. Она направилась к другому ночнику — обыкновенному бра. Щелк.

Ничего.

Вероятно, перегорел предохранитель. Здесь крутились полицейские со своими фонарями и прочей техникой — возможно, они перегрузили систему. Кэтрин пошла к комоду, Натан в ее руках становился все тяжелее. Две лампы на столе. Одна на подставке в форме кактуса, другая на подставке в виде гарцующей лошадки. Она повернула оба выключателя — руки у нее слегка дрожали, дыхание участилось.

Ничего.

Вариантов много, уйма. Как можно сходить с ума от того, что тебе не удалось включить лампочку? В комнате Натана шесть ночников, три настольные лампы и две напольные. Верхний свет работает — значит, в комнате по крайней мере есть электричество. Надо всего лишь найти неисправность.

Она начала двигаться быстрее. Натан приподнял голову, как бы ощутив ее волнение.

— Мама, све-е-ет!

— Да, милый. Да.

Лампа в форме медвежонка не работала. Она купила ее в Денвере за двести баксов и отправила домой в качестве подарка. Антикварный латунный светильник на столе (пятьсот долларов, крошечный магазинчик на Чарльз-стрит) тоже вышел из строя. Она подошла к напольным галогеновым лампам, которые могли осветить весь потолок.

Ничего.

Еще ночники. Маленькие пучки света, украшенные фигурками из цветного стекла, красными пластмассовыми гномиками и Винни-Пухами. Они должны работать. Хотя бы один, два или три. Господи, в этой ужасной комнате хоть что-нибудь может рассеять мрак?

Кэтрин тяжело дышала, почти задыхалась. Натан начал ее толкать, выгибаясь дугой от растущего ужаса.

— Включи свет, включи свет!!!

— Сейчас, сейчас.

К черту эту комнату! Она слишком большая, чересчур обширная. Зачем им двоим такое огромное пространство? Она прижала сына к себе и бросилась в прилегающую к спальне ванную. Быстрый щелчок — Кэтрин повернула выключатель, ожидая, что сейчас выложенное белым кафелем помещение зальет свет.

Ничего.

Она щелкнула еще раз. И еще. Приближалась истерика. Кэтрин чувствовала, как рыдания клокочут в горле.

Натан бился в ее объятиях.

— Мама, мама, включи свет, я хочу свет!

— Сейчас. Ш-ш-ш…

До нее дошло. Платяной шкаф. Небольшая ниша с двумя яркими лампами. Они усядутся на полу, найдя убежище в потоках света. Это поможет им пережить ночь.

— Натан, детка, сейчас у нас будет приключение.

Она погладила его по спине, пытаясь успокоить, выскочила из ванной и метнулась к шкафу. Отодвинула зеркальную дверь, сунула руку внутрь и нашла выключатель. Щелк.

Свет! Яркий, изумительный, щедрый свет. Он заливал всю комнату, достигая самых дальних углов и отгоняя тени. Милый, милый свет.

Кэтрин заглянула в шкаф и зажала ладонью рот, пытаясь подавить вопль.

Буквы были повсюду, именно там, где она непременно их заметила бы, — на полу, на каждой лампе… Они расплывались, а потом соединялись в одно простое короткое слово: «СМЕРТЬ!»

Кэтрин прижала Натана лицом к себе и, спотыкаясь, отошла от шкафа. Она выскочила в коридор, спустилась по лестнице, схватила пальто, сумочку, ключи от машины. Не глядя на полицейского, не произнеся ни слова.

Кэтрин выбежала за дверь.

— Включи свет, включи свет! — всхлипывал Натан.

Но здесь света не оказалось. Кэтрин понимала это лучше, чем все остальные. Только она и Натан — одни в темноте.

Глава 30

— Вы же говорили мне, будто заключили с отцом договор, — сказала Элизабет. — Вы, кажется, упомянули, что он попал в аварию, когда вел машину в нетрезвом виде, и потому он решил завязать.

— Я соврал.

— И часто вы врете?

Бобби пожал плечами:

— Иногда вам нужно готовое объяснение, а мне не хотелось рассказывать о том, как мой отец бросился с ножом на брата. Кроме того, инцидент с вождением в нетрезвом виде тоже имел место. Это был один из отцовских рецидивов, трезвый образ жизни не так-то просто достается. Скорее шаг вперед, два назад. Примерно в то же время у меня начались свои проблемы. Так что — да, мы заключили договор.

— Понятно. Значит, вы мне солгали, но в вашем представлении это ложь с частицей правды.

— Что-то вроде того.

— Ага. Наверное, когда вы были ребенком и получали синяки, то придумывали для них «объяснение». И когда ваш отец не приходил на родительское собрание или ставил вас в неловкое положение перед друзьями, вы снова придумывали «объяснение», которое могло содержать крупицу истины?

— Да, да, я вас понял.

— Вы говорите, будто у вашего отца дела наладились, но мне кажется, тридцать лет назад вы шли по тому же самому пути — и снова лгали.

Он не ответил. Элизабет подумала, что он мысленно выстраивает речь в свою защиту, но вдруг Бобби удивил ее, признавшись:

— Мой отец с вами бы согласился.

— Да?

— Он вступил в Общество анонимных алкоголиков восемь лет назад. Для него это оказалось все равно как увидеть Бога. Он буквально помешан на искуплении, хочет покаяться во всем совершенном, поговорить о прошлом, попросить прощения. Мой брат Джордж не отвечает на его звонки, а что касается меня… Я просто хочу забыть. Что было, то было, не понимаю, зачем на этом зацикливаться?

— Бобби, разве вы никогда не злились? Сильнее, чем следовало бы?

— Наверное.

— Вы не заглядывали в будущее и не чувствовали абсолютную безнадежность?

— Возможно.

— А иногда вам казалось, будто все вышло из-под контроля?

Он взглянул на нее, явно очарованный.

— Да.

— Вот почему вам с отцом нужно поговорить. Ваша семья изменилась, но не исцелилась. Отчасти, простив отца, вы словно дали самому себе позволение ненавидеть его за сделанное. Пока вы это не признаете, вы не сдвинетесь с места и не сможете полюбить его таким, каков он есть сейчас.

Бобби улыбнулся, его измученное лицо слегка оживилось.

— Я ненавижу свою мать, разве этого мало?

— Ваша мать — слишком легкая мишень, Бобби. Она ушла, и вам пришлось любить отца — он оказался единственным, кто о вас заботился. Но одновременно вы боялись и ненавидели его за то, как он с вами обращался. Если то, что случилось с вами, вина матери, значит, надо любить отца. Это называется «перенесенный гнев». Тридцать шесть лет назад вы получили серьезный удар.

— И поэтому я целился из пистолета в человека, которого никогда не видел? — сухо спросил он.

— Не знаю, Бобби. Только вы можете ответить на этот вопрос.

Бобби крепко сцепил пальцы и кратко заметил:

— Сьюзен сказала, я злой.

— Сьюзен?

— Моя девушка, бывшая. Когда мы разговаривали… она сказала, что я добровольно порчу себе жизнь, я лелею свой гнев, поскольку нуждаюсь в нем.

— И что вы думаете?

— Я был вынужден. — Он повысил голос и возбужденно заговорил: — Разве это плохо? Людям нужны полицейские, парни вроде меня, которые сидят на крышах с винтовками. Если бы не я, Кэтрин Гэньон и ее сын погибли бы. Или это не считается?

Элизабет промолчала.

— Люди ждут от нас всеведения. Но я ведь всего лишь человек, так? Я делаю все, что в моих силах. Меня вызвали. Я не помнил, кто такие Гэньоны, а даже если бы и помнил, то откуда мне знать о них и их семье? Я отреагировал на увиденное. А передо мной находился человек, который наводил пушку на жену и ребенка. Я не убийца, черт возьми. Мне пришлось его застрелить!