Шепот питона - Ульстайн Cилье

У меня зачесались зубы. На секунду я замер, чтобы полностью проникнуться счастьем от обладания такой фантастической добычей, — и бросился. Всадил зубы в маленькую шейку и почувствовал, как сладкая кровь потекла по моему горлу…

Ронья

Кристиансунн

Среда, 23 августа 2017 года

Шесть часов утра, а я уже в участке. Никто из следователей еще не пришел. Я так устала, что едва в обморок не падала, однако действовала уверенно. На столе рядом с компьютером, двойным латте и пакетом с булочками из киоска лежал блокнот. Я занесла в него описание мужчины, который разговаривал с Ибен на причале в пятницу, как рассказал Роберт Киркебю.

И как я раньше не догадалась? Сегодня утром, мучась от бессонницы, я думала о том, как же жаль, что Роберт не может толком рассказать о том, что именно он видел. Как бы мне хотелось, чтобы у нас был еще один свидетель или хоть какие-то улики! Что-нибудь, чтобы подтвердить его показания, что-нибудь, чтобы он стал не просто каким-то мужчиной, который непонятно зачем бьет себя по голове. Я бы хотела этого и для самого Роберта; хотела бы, чтобы он хоть раз в жизни смог почувствовать себя важным. Человеком, от которого многое зависит. И тут вспомнила кое-что из того, что он сказал. Пакет из магазина «Кубус» в руках мужчины. В районе причала Стуркайа, где видели этого мужчину, других магазинов «Кубус» нет.

Руе Ульсвик уже просматривал записи с камер, но он был сосредоточен на том, что делали Ибен и Мариам Линд. И больше ни на что не обращал внимания. Крупный мужчина с широкими скулами и горбинкой на носу, в серой рубашке. Если я просмотрю все записи с камер возле магазина «Кубус», то смогу отыскать его.

Я пила кофе и ела булочку. Хорошо, когда тренируешься пять раз в неделю, — можешь при этом есть вкусные и вредные вещи. Я вовсе не такая «хорошая девочка», как всем кажется.

На записи видно, что в магазин входит много людей и столько же выходит из него. Пока среди них я не вижу никого, кто подходил бы под описание. Все либо молоды, либо женщины, либо одеты в свитера, куртки или рубашки не того цвета, либо в руках у них нет пакета.

От усталости у меня сводило поясницу. Очень утомительно смотреть на весь этот людской поток. Все-таки надо часок поспать… Я ведь пока еще не на работе, можно прилечь на диванчик в комнате отдыха, как сделал Руе, когда проспал здесь всю ночь. Руе… Что-то с ним не так. Всегда такой мрачный, когда с ним разговариваешь, кажется, что он злится на тебя. Вряд ли он был таким, когда пришел работать в полицию. Видимо, еще не отошел от… той трагедии. Конечно, как только он вышел к нам на работу, сразу же поползли слухи. И ведь он долго болел после того, что случилось. Неудивительно, можно ли вообще оправиться после такого?

Усталость победила меня, голова упала на грудь. Людской поток на экране превратилсяся в разноцветную кашу. Хорошо было бы закрыть глаза и исчезнуть! И пусть мне приснится, как мы с мамой собираем пазл, а я с головой поглощена им. Мамины пальцы легко скользят по деталям, отыскивая нужный фрагмент… Нет, спать нельзя. Нужно смотреть. Ведь я могу пропустить преступника. Я встряхнула головой, пытаясь освободиться от подступающего ко мне вязкого сна. Подалась вперед, нажала на паузу.

Картинка замерла. Мимо камеры проходил одинокий мужчина. Широкоплечий, в возрасте, волосы седые. Мощные скулы, нос с горбинкой, в правой руке — пакет из «Кубуса». Кофе остыл, но я все-таки допила его. Когда ставила кружку на стол, моя рука дрожала.

Лив

Олесунн

Суббота, 16 апреля 2005 года

Я наклонилась над землей за кустами роз фру Хольм; в моей руке маленькая лопатка. Если хозяйка выглянет из окна, надеюсь, решит, что я наконец решила заняться садом. Я выкопала глубокую яму. Копала руками, так что теперь под ногтями у меня земля, а кожа стала влажной и коричневой.

Рядом со мной на траве лежала Аврора, младенец с нежной кожей и большими глазами, красиво укутанный в розовое одеяльце. Неро разозлился, когда я попыталась выхватить ее из его объятий. Он бросился на меня и укусил за руку, сильно ранив. И не отпускал девочку до тех пор, пока я не схватила лавовый светильник с журнального столика и не ударила его по спине.

Я отложила лопатку в сторону и снова принялась копать руками. Земля забивалась мне под ногти. Иногда я бросала взгляд на сверток, лежавший возле меня. Эта сцена вновь и вновь вставала у меня перед глазами. Я вошла и сразу же поняла, что уже поздно — он убил и уже начал заглатывать маленькую Аврору, и это моя вина. Я вытаскивала пригоршни земли; накопала уже целую гору, и тут до меня дошло, что на поверхности останется холмик. Ведь, закопав маленькое тельце, я не смогу заставить его исчезнуть — землю заменит тело; я отдам тело, а получу землю. Эта мысль не имела никакого смысла, но она засела во мне, и я заволновалась, испугалась. Земля ничего не заменит, землю нельзя положить в коляску или приложить к груди. Земля холодная и неровная. А вдруг они придут сюда с собаками, натренированными искать трупы, и отыщут ее? Труп… какое ужасное слово, ледяное, как камень…

Я успела унести ее до того, как Ингвар увидел, что случилось. Если мне удастся спрятать следы под землей, под травой, никто не узнает, где ее искать. И я сделаю вид, что я ни при чем. Подняла руку к лицу, попыталась утереть слезы грязной ладонью. Земля была одновременно враждебной и заботливой, как заклятый друг. Хоть бы и себя закопать в этом саду, так, чтобы меня никто никогда не нашел…

Хоронить тело младенца посреди белого дня. У меня не было выбора. Мне нужно сбежать. Нужно закопать тело, труп, смерть — и сбежать. Начать все заново. Я уже меняла свою жизнь. И сделаю это еще раз. Начну с чистого листа. Стану белой и чистой, такой, кто совершает только хорошие поступки. Разве я не смогу? Я надавила пальцами на края ямы и вытащила две пригоршни земли. Казалось, что это не кончится никогда. Яма все еще была слишком маленькой, и каждый раз, когда я вытаскивала землю, еще больше ее падало вниз. Наверное, это мое наказание — вечно копать. Земля стала тверже, в ней начали попадались комья и камни. Я постучала по стенкам ямы лопаткой и вытащила упавшую землю. Пальцы намокли и замерзли. Плечи болели, руки устали, но мне нужно было продолжать. Выкопать себя из боли.

В конце концов я смогла засунуть в яму целиком всю руку, искупать ее в земле. Теперь мне нужно справиться с мыслью о том, что нужно положить в эту яму маленького ребенка. И накрыть его сверху — пусть земля обнимет его и скроет все, что случилось сегодня, всё пламя и всех тараканов моей души. Слезы смешивались с грязью. У меня больше не было сил, но не было и выбора. Я схватила розовый сверток, который стал жестким и холодным, и больше не был похож на ребенка. Мои грязные руки оставили на розовом одеяльце пятна. Я наклонилась и начала медленно опускать сверток в яму.

— Лив?

Я подняла голову. В паре метров от меня стояла фигура в оранжево-синем свитере болельщика. Капюшон падал на лицо. Анита смотрела на лопату, на груду земли, на яму, на грязное одеяльце у меня в руках.

— Лив?..

С глухим стуком младенец упал в яму. Я бросилась вперед, руками и телом навалилась на самую большую кучу земли, и следом за младенцем полетела земля.

— Нет! — закричала Анита.

Подскочив, она схватила меня за руку, отбросила в сторону и голыми руками принялась раскапывать землю.

— Не надо, Анита! Не надо тебе ее такой видеть…

— Отвали!

В ней появилась сила, какой прежде я не замечала. Анита отшвырнула меня в сторону так, что я упала навзничь. Я не могла вздохнуть. В тот же миг я услышала громкий, полный боли вопль. Анита баюкала Аврору на руках, раскачиваясь взад и вперед, как будто в трансе.

— Тебе нельзя тут находиться! — закричала я. — Тебе нужно вернуться домой. Ты никогда здесь не была, ты вообще не знаешь меня! Оставь здесь Аврору. Она мертва. Оставь ее здесь, и свитер тоже закопай.