Карл Хайасен - Хворый пес

– А в детстве?

– Раз он сводил меня на футбольный матч.

– Ага! В тот день что-нибудь произошло?

– Угу. Одна команда победила другую, и мы пошли домой.

Класс посмеивался, и настала очередь доктора Бостона управлять сложной эмоцией.

– Послушайте, все просто, – сказал Твилли. – Я взорвал здание, чтобы в дяде пробудилась совесть, понимаете? Чтобы он задумался о своей жадности и неправильной жизни. Я все это изложил в письме.

– Да, письмо в вашем деле. Но вы его не подписали.

Твилли развел руками.

– Я что, похож на идиота? Закон не разрешает взрывать финансовые учреждения.

– И любые другие.

– Так мне сказали, – пробормотал Твилли.

– Но все же на подсознательном уровне…

– У меня нет подсознания, доктор. Я это и пытаюсь вам втолковать. Все, что происходит в моем мозгу, лежит на поверхности. Как на плите: я все вижу, могу попробовать, подрегулировать огонь. – Твилли сел и помассировал виски.

– Если у вас нет подсознания, мистер Спри, – сказал доктор Бостон, – вы – биологический уникум. Сны видите?

– Никогда.

– Вы серьезно?

– Серьезно.

– Совсем никогда?

– Ни разу в жизни.

– Не заливай, мужик! – махнул рукой другой условник. – Чё, и кошмары не снятся?

– Не-а, – ответил Твилли. – Я не вижу снов. Может, если б видел, здесь бы не оказался.

Он послюнявил карандаш и вернулся к сочинению, которое после занятия сдал доктору Бостону. Психиатр не сказал, ознакомился ли с этим творением, но на другое утро, как и все последующие четыре недели, стенку на задах класса подпирал вооруженный охранник. Доктор Бостон больше не вызывал Твилли Спри на разговор. По окончании срока Твилли получил нотариально заверенную справку о благополучном прохождении курса самоконтроля, и его передали куратору условно осужденных, который похвалил подопечного за успехи.

Видели бы они меня сейчас, думал Твилли. Готовясь к угону.

Сначала Твилли сопроводил пачкуна до дома. Особняк располагался около пляжа на одном из престижных островков в конце бульвара Лас-Олас. Парень занимал недурные хоромы: старинный двухэтажный дом в испанском стиле с лепниной, круглой черепицей и увитыми лозой стенами. Дом стоял в тупике, и Твилли негде было спрятаться со своим грязным черным пикапом. Он укрылся на стройплощадке по соседству, где возводился особняк в киношном («Лицо со шрамом»[6]) стиле колумбийской мафии: сплошь острые углы, мраморная облицовка, тонированные стекла. Грузовичок удачно затерялся среди экскаваторов и бетономешалок. В сумерках Твилли подошел к дому пачкуна и засел в густой живой изгороди фикуса. На подъезде к дому рядом с «рэнджровером» был припаркован «БМВ»-кабриолет с опущенным верхом, – кабриолетом, наверное, владела жена, подруга или дружок пачкуна. Твилли улыбнулся при мысли о дружке.

Спустя час пачкун вышел через парадную дверь. Стоя в янтарном свете под аркой с лепниной, он закурил сигару. Чуть позже появилась женщина – она попятилась, закрывая дверь, и нагнулась, словно прощаясь с ребенком или собакой. Когда пачкун с подругой шли к подъездной аллее, дама нарочито разгоняла воздух, демонстрируя, что ей не нравится табачный дым. Твилли опять улыбнулся, выбрался из кустов и прошмыгнул к пикапу. Верх автомобиля поднимут, подумал он. Чтобы тетеньке дышалось.

Твилли проследовал за парочкой к итальянскому ресторану, неживописно расположившемуся у федерального шоссе неподалеку от порта. Идеальное место для задумки. Пачкун запарковал кабриолет в самой жлобской манере – по диагонали на двух стояночных местах. Это делалось для того, чтобы простые смертные не парковались рядом, а то, не дай бог, поцарапают или помнут дорогое и роскошное импортное изделие. Увидев сей сволочной трюк, Твилли воодушевился. Когда любитель и ненавистница сигар вошли в ресторан, Твилли подождал минут десять, чтобы они наверняка сели за столик. После чего, не теряя времени, приступил к выполнению плана.

Ее сценический псевдоним был Тия. Мотая завязанными в конский хвост волосами (парик куплен в фирме «Товары – почтой»), она танцевала на столе гостей и уже стаскивала кружевной лифчик, когда в нос ударила волна страшной вони. «Черт! – подумала она. – Канализацию, что ли, прорвало?»

Сидевшие за столиком три мужика в синих спецовках с засаленными рукавами беспрестанно лыбились и орали: «Дай пять!» Они хохотали, курили, пили шестидолларовое пиво и выкрикивали: «Как звать-то? Тэ-ю? Ни хрена себе имечко!»

Все трое размахивали полусотенными! Воняли, как кошачье дерьмо, выпевали ее имя и засовывали под резинку ее трусиков хрустящие пятидесятидолларовые купюры! Тие нужно было принять важное решение и сделать выбор: перетерпеть невообразимую помойную вонь, либо отказаться от невообразимо легких денег. Она постаралась дышать ртом, и вскоре зловоние уже не казалось непереносимым, а парни выглядели довольно милыми. Они даже извинились, что всё тут провоняли. После нескольких танцев на столе парни пригласили Тию посидеть с ними – они хотели рассказать невероятнейшую историю. Тия сказала: «О'кей, вернусь через минутку», – и поспешила в гримерку. Отыскала в шкафчике носовой платок и спрыснула его дорогими французскими духами – очередной ненужный презент от очередного чокнутого завсегдатая. Тия вернулась к столику, где компания в грязных спецовках открывала самое дорогое клубное шампанское, почти годное для питья, и орала в чей-то адрес прочувствованный тост. Парни чокались и умоляли Тию присесть: «Давай, чё как неродная! Прими шипучки!» Им не терпелось рассказать о происшествии, и все трое разом гомонили, перекрикивая друг друга. Тия прижимала к носику надушенный платочек и от души веселилась, не поверив, разумеется, ни единому слову троицы, за исключением их профессии, которую нельзя было скрыть благодаря исходившему благоуханию.

– Почему не веришь, что у нас мусорку угнали? – орал один.

– Потому что это курам на смех! – отвечала Тия.

– Не, так оно и было, – вступил второй. – Молодой парняга, дает три штуки, оставляет свой пикап и договаривается встретиться здесь через час…

Тия вскинула брови.

– Совершенно незнакомый человек дает вам три тысячи баксов и уезжает…

– Все полусотенными! – закричал третий, размахивая пачкой купюр. – В каждой – тыща!

– Вы, парни, настоящие брехуны! – похихикала в платочек Тия.

– Не, мэм, мы не такие. От нас, может, и несет, но мы не трепачи.

Обладатель самой толстой пачки кричал громче всех:

– Да как на духу! Мы ж потому тута и глядим на ваши пляски! Не верите? Ладно, через четверть часа пошлите с нами на парковку, когда этот парень вернется!

– Может, и схожу, – сказала Тия.

Но потом ей пришлось развлекать столик с администраторами кабельного телевидения, и она пропустила момент, когда к залитому неоном стрип-клубу на громадном мусоровозе подкатил Твилли Спри. Он вылез из кабины, и один из парней в синих спецовках кинул ему ключи от пикапа.

– Что, ребята, все денежки растранжирили? – дружелюбно спросил Твилли.

– Нет, но уже скоро.

– И, наверное, каждый доллар окупился?

– Уж оно так!

Твилли пожал всем руки и распрощался.

– Погодь, дружище, пошли пропустим по пивку. Там дамочка желает с тобой повидаться.

– В другой раз, – сказал Твилли.

– Нет, ты пойми, она нам не верит. Думает, мы грабанули игральные автоматы или чё-то. Пойдем на минутку, скажи ей, все путем и ты забашлял нам, чтоб покататься на говновозе.

– Не понимаю, о чем вы, – улыбнулся Твилли.

– Э! А где мусор? Машина-то пустая.

– Правильно, – сказал Твилли. – На свалку везти нечего. Дуйте по домам, ребята.

– А куда он делся-то?

– Вам лучше не знать.

– О, господи! – прошептал один мусорщик приятелям. – Парень на хрен сдвинутый. И натворил какую-то хренотень.

– Нет, – успокоил Твилли. – Вам бы понравилось. Я уверен.

Он уехал, думая, как не прав доктор Бостон. Злость – не такая уж сложная эмоция.

Палмер Стоут заказал овощной салат, чесночные булочки, лапшу и тефтели. Дези отворачивалась, боясь, что ее стошнит. Стоут до пота трудился над едой, капли струились по скулам. Дези стыдилась своего отвращения – муж все-таки. Ведь он не изменился после свадьбы, и через два года был таким же во всех отношениях. Дези казнилась замужеством, своими подлыми мыслями, убийством носорожихи.

– Она была вот как отсюда до буфета, – рассказывал Стоут.

– Зачем же тогда оптический прицел?

– «Лучше перебдеть, чем недобдеть» – девиз Дургеса.

На десерт Стоут заказал тортони и выковырял вилкой кусочки миндаля из мороженого, аккуратно выложив их по краю тарелки. Дези наблюдала за этим ритуалом привередливости и еще глубже погружалась в меланхолию. Когда Палмер занялся изучением счета, Дези прошла в дамскую комнату и смоченным бумажным полотенцем стерла помаду и косметику. Она сама не знала, зачем это сделала, но ей полегчало. Когда Дези вернулась, Палмер уже вышел из ресторана.