Зимняя смерть в пионерском галстуке. Предыстория - Эльвира Владимировна Смелик

домой. Да, пусть там сейчас непривычно пусто, но зато в наличии отопление, свет, газ и все прочие удобства, а из детей только дочь.

Ребята зашевелились, поднялись с мест, потянулись к дверям, живо переговариваясь на ходу, подкалывая друг друга, перебрасываясь шуточками и даже посмеиваясь. Они, похоже, вообще были чуть ли не в восторге от происходящего, воспринимали как занятное приключение. И их нежелание серьезно отнестись к ситуации просто выводило из себя.

Ведь если хоть с кем-то хоть что-то случится, кому придется отвечать? Естественно, Марине Борисовне. Да ей уже и порядком надоело без конца думать, как поступить, что предпринять.

Тем более, сколько ни старайся, сколько ни прилагай усилий, тщательно отстроенный и поддерживаемый мир все равно неотвратимо рушится. И в итоге выходит, положиться лично ей абсолютно не на кого. Зато от нее постоянно чего-то требуют, чего-то хотят.

Вот даже сейчас, когда остальные наконец-то удалились, не только ребята, но и сторож, и Лада с Павлом, и то не удалось выдохнуть спокойно, хотя бы несколько минут побыть одной.

– Мам, – раздалось рядом. Дочь подошла, остановилась, повторила: – Мам.

– Что? – выдохнула Марина Борисовна, даже не пытаясь скрыть раздражение.

Конечно, хорошие матери так не поступают. Но у нее просто уже сил не осталось: ни быть хорошей матерью, ни на что-то другое.

Правильно сказал Павел пару дней назад: нельзя вечно думать только о других, даже о близких, в первую очередь надо позаботиться о себе. И не стоит убегать, не получится. Любую неприятность надо принять и прожить. В тишине и покое. А здесь какой, к черту, покой?

– Ты не переживай. Всё обойдется, – заявила дочь.

Как же банально, бессмысленно! И Марина Борисовна не выдержала.

– Господи! Свет, ну вот ты-то чего лезешь? – выкрикнула она надорванно, взмахнула руками. – Тебе-то откуда знать? Лучше бы собой занялась, подружилась с кем-нибудь из девочек вместо того, чтобы указывать, что мне делать. Переживать или не переживать. Не надо рассуждать о том, в чем совершенно не разбираешься. И я ведь ясно сказала: всем идти паковать чемоданы. А ты почему до сих пор здесь? Думаешь, на особом положении и тебя это не касается? Уж ты-то могла бы меня поддержать.

Света словно пощечину получила.

А разве она не для этого подошла? Она же как раз и пыталась поддержать, успокоить. А мама… мама ничего не поняла. Наоборот, обиделась и разозлилась. Отчитала, словно дочь совершила подлость или гадость. Хотя напоследок вроде бы опомнилась, проговорила отчасти даже миролюбиво:

– Свет, ну правда, иди собирай вещи. Надеюсь, через несколько часов за нами приедут и все действительно обойдется, как ты утверждаешь.

Однако получилось у нее не совсем искренне, будто через силу заставила себя, разумом поняв, что перегнула, может, даже немного устыдившись, но не перестав чувствовать и воспринимать так, как сказала. И это было не просто обидно, а по-настоящему больно, острой занозой намертво засело в сердце.

Впрочем, ничего говорить Света не стала, кивнула послушно и ушла. Шагала осторожно, крепко сцепив зубы, словно боялась расплескать скопившуюся в душе горечь. Глаза щипало, взгляд туманился, но все же она заметила попавшуюся по пути компанию из трех человек: двое мальчишек, Бармута с Заветовым и вместе с ними Таня, которая, сузив глаза, полоснула недобрым взглядом.

Странно, что Майя находилась не с ними, а в комнате, неторопливо и без особого энтузиазма складывала вещи. Посмотрела мельком на вошедшую и продолжила занятие. А Света села на кровать, уставилась на свои колени.

Выскочившая дисциплинированная мысль про чемодан – ведь пообещала маме, что тоже начнет собираться, – уже через секунду бесследно развеялась. Незаслуженная обида по-прежнему выжигала изнутри, оставляя после себя черную саднящую пустоту.

Ладно Каширина и остальные. От них Света и не ожидала ни участия, ни дружелюбия, ни понимания. Сама постоянно держалась в стороне. И одиночество не тяготило, особенно сейчас, наоборот, казалось комфортным, приводило в себя, успокаивало. Но мама… Самый близкий и родной человек. Почему мама обошлась с ней так?

– Эй, ты чего? – прозвучало внезапно и едва не заставило вздрогнуть. Света подняла глаза и наткнулась прямиком на цепкий сосредоточенный и непредвиденно сочувственный взгляд. – Опять с Танюхой поцапались?

– Нет.

– А что тогда? Боишься? Хочешь скорее уехать?

Майя говорила чуть отстраненно, почти бесстрастно, в ее интонациях не было ни надменности, ни насмешки, ни вызова, но Света все равно почему-то вспылила.

– Да не боюсь я! – возразила с возмущенным напором. – Ясно? Ничего и никого!

Зато Бессмертнова ничуть не разозлилась, только хмыкнула, дернув уголком рта, и посмотрела с неприкрытым интересом.

Глава 26

Их собралось шестеро. Кроме Димки, Жеки и Тани еще снегиревская компания: сам Владик да Добриков с Васильевым. Малы́е подвалили, чтобы посоветоваться. Но толком сказать так ничего и не успели – Храмов объявился.

– Вот, возвращаю, – произнес и выудил из кармана треников браслеты, не один, а два. Протянул, небрежно держа двумя пальцами, словно какие-нибудь шнурки от старых кед. – Мы пас.

Бармута, даже не успев ничего подумать, стремительно выхватил их, крепко сжал, точно зная, что уже ни за что не отдаст, даже если Храмов начнет умолять, слезно просясь обратно.

– Кто это – вы? – мрачно поинтересовался Жека.

– А не догадываешься? – вопросом ответил Илья.

Каширина яростно сверкнула глазами, Бармута, не сдерживаясь, выругался, мерзко, грязно.

– А я с самого начала знал… – зашипел исступленно, – с самого начала… что не стоило тебя к нам брать. Что ты не потянешь, кинешь. Хоть и считаешь, что весь такой крутой. А на самом деле тебе просто слабо́.

А Таня посмотрела искоса, добавила негодующе:

– Еще и Майку с толку сбивает.

Илья не стал рассказывать, что на самом деле было как раз наоборот: Майя, заявившись к нему в комнату, сама швырнула браслет, заявила: «Забирай. Мне не надо». Похожая на в любой момент готовую вспыхнуть спичку или до предела натянутую струну, уставилась напряженно, даже не в глаза, а будто четко в зрачки.

У Ильи мурашки по рукам пробежали. Он чуть заметно шевельнулся, словно попытался их стряхнуть, произнес неожиданно осипшим голосом:

– Да и мне тоже. – И сразу ощутил себя вроде как спокойней и уверенней, потому что они с Майкой и тут совпали, обошлось без выяснений.

Его тоже смущало происходящее, не нравилось. Вот не нравилось, и всё, даже толком не объяснить почему. Ведь на первый взгляд вроде и слова верные, и действия – дисциплина, сплоченность, достойные цели, сами, вместе, мы сможем, мы обязательно сделаем.

Вроде бы звучало как надо, не поспоришь, – красиво, гордо, правильно,