Край мертвецов - Влад Райбер

Уродливый дед быстро прибежал на зов. Взмахнул гвоздодёром, целясь мне в лицо. Я резко присел и нырнул в тёмный проход, снова оказался в коридоре. У меня не было времени искать дверь. Я собирался сбежать через окно, дёрнул ручку, влез на раму.

Снаружи была непроглядная тьма. Я не видел землю, не видел небо. Не видел вообще ничего! Снаружи была чёрная-чёрная пустота. И мёртвая тишина, даже ветер не завывал. Разумно ли было прыгать туда?

Я оглянулся назад. За мной снова никто не гнался. Все звуки исчезли. Это был коридор сельской гостиницы. Не клуб и не библиотека. Гостиница, какой она была, когда я заселился. Деревянный паркет, старые обои, двери комнат. Но за окнами холодная пустота. Здание будто висело в пустой вселенной, где нет ни единой звезды.

Я снова усомнился в реальности происходящего: а вдруг я чем-нибудь отравился и всё это мне только кажется? Я слез с подоконника, пошёл в конец коридора, открыл дверь. Это была моя комната. Всё как прошлым вечером. Только в моей кровати кто-то лежал, укрытый одеялом.

Этот кто-то мог мне помочь? Я подошёл ближе, хотел тронуть человека за плечо, но отдёрнул руку, увидев лицо. Это был я. Точнее мой мёртвый двойник. Голова его была пробита, во лбу зияла глубокая рана. Должно быть, его ударили, пока он спал. Но мне было ясно, что этот парень не я, а двойник, клон, какая-то другая версия меня… В этом здании реальность искажалась, принимая уродливые формы.

Я больше не хотел никуда бежать, не хотел ничего делать. Я впал в отчаяние, сел на пол и закрыл лицо руками. Будь что будет! Пусть старик пробьёт голову гвоздодёром, пусть мелкие уроды задушат. Всё равно! Мне было некуда бежать. И какой в этом смысл?

Так я просидел около часа, уперев голову в колени, пока не почувствовал, что мне на голову падает снег. Снежинки сыпались на шею, таяли на коже. Я открыл глаза, поднял голову. Что это ещё за шутки? Я сидел в сугробе, среди пустых стен, у здания не было окон, не было крыши. Надо мной висело серое утреннее небо.

Я встал и вышел на улицу. Оглянулся. Это было не здание, а какие-то руины посреди деревни.

Снаружи не было моей машины, а я без куртки, без шапки и в носках. Так и пошёл по снегу искать помощь.

На меня быстро обратили внимание жители. Они спрашивали, что со мной случилось, где моя одежда и кто так расцарапал моё лицо. Мне встретился и местный электрик, с которым мы виделись только вчера. Но он меня не узнавал. Говорил, что вчера никто не приезжал в деревню с документами на подпись. Да и вообще: ремонт электросетей в деревне не требуется. Никаких тендеров на конкурс сельсовет не выставлял.

Как же так? Но я же приехал вчера, остался ночевать в гостинице, а там…

Мне ответили, что нет тут никакой гостиницы. Здание, откуда я вышел, не достроили и забросили около тридцати лет назад. Это должен был быть клуб или библиотека. Никто уже не помнил, зачем была стройка. И местные жители туда не ходят. Говорят, что на тех руинах люди пропадают навсегда. Зашёл человек и не вышел. А вот, чтобы там кто-то наоборот появился – такое в первый раз.

Я не мог поверить, что электрик, с которым мы так долго вчера беседовали, не узнавал меня. Я говорил, что это же он сам посоветовал мне переночевать в гостинице и познакомил с лысым дедом.

Мужчина отвечал, что этого не было. Он вчера целый день провёл на вызове. И никакого лысого деда без бровей в деревне нет. Был один подходящий под описание, но давно его не встречали… Умер, наверное!

Не понимая, что происходит, я попросил телефон. Почему-то сначала стал звонить на работу, а на мой звонок ответила совсем другая организация, с другим названием. Но я не ошибся номером! Я знал его наизусть!

Тогда я позвонил отцу и сказал:

– Папа, знаю, мы давно не общались, но я попал в беду. Помоги мне, пожалуйста!

– Вы не туда позвонили, – сказал мне отец. Это точно был его голос.

Я начал догадываться в чём тут дело, но отказывался верить своим мыслям:

– Нет, пап, это я – твой сын! Глеб! Ты же Степаков Сергей Сергеевич был женат на Емельяновой Оксане Николаевне… Правильно?

– Не правильно! – ответил отец. – Никакого сына у меня нет, у меня две дочки. И никакую… эту вашу Емельянову, я знать не знаю. До свидания!

Отец повесил трубку.

Так было со всеми. Меня никто не помнил, меня никто не знал. И поэтому я отправился в приют для бездомных. Меня записали в те, кто потерял память. Но я всё и всех помню. Это меня забыл весь мир… Хотя я уверен, что это вовсе не мой мир!

Мой был почти такой же, но я не отсюда. Тут я чужой для всех, а меня считают странным, считают сумасшедшим! Это не правда. Я здоров!

Я уже знаю, что сделаю! Я сбегу из этого приюта, доберусь до той деревни и влезу на руины недостроенного здания. Может быть, мне снова придётся пережить ужасную ночь. Может быть, мне придётся рискнуть жизнью, отбиваться от того старика и уродливых детей. Но это мой единственный шанс вернуться домой. Пожелайте мне удачи.

Лапник

Я, как и все, отмечаю новый год. Готовлю подарки близким. Могу слегка украсить дом к празднику тем, чего не было в моём детстве: фигурными свечами, карамельными тростями и кружками сушёных апельсинов.

Но я никогда не наряжаю ёлку и не переношу украшений в виде колючих зелёных веток. Не люблю гирлянды с разноцветными лампочками и подвесные игрушки.

Много времени ушло на занятия с психиатром, чтобы преодолеть страх перед главными новогодними атрибутами, но это не означает, что я должна полюбить их и тащить в свою квартиру.

Живая нарядная ёлка с пушистыми ветками всегда возвращала меня к тяжелейшим событиям моей жизни.

Я была маленькой. Мне только исполнилось пять лет, мы с мамой отпраздновали мой день рождения, а впереди намечался ещё один праздник – новый год.

Мама взяла меня на рынок, где торговали ёлками и спросила, какая мне нравится. Я выбрала, как мне показалось, самое яркое и пышное дерево, чьи ветки торчали слегка вверх.

Мама засомневалась:

– Уж очень большая.