Стивен Кинг - Долорес Клэйборн

«Да что вы такое несете?! — закричала я на него. В желудке у меня как будто ездил лифт, а в голове кружились какие-то обрывки мыслей. — Конечно, она говорила, как будто они живы! Они живы! Он работает в страховой компании в Аризоне — Ассоциация «Голден Уэст»! А она — модельер в Сан-Франциско, в доме моды «Гэйлорд»!

Хотя… Она все время читала исторические романы, где на обложке девушки в платьях без рукавов целовали мужчин в латах, и они выпускались издательством «Голден Уэст» — на каждой из них была эта надпись. И тут же я вспомнила, что она родилась в городке под названием Гэйлорд, штат Миссури. Но раньше я думала, что ее дочь назвала свой дом моды по месту рождения матери.

«Миссис Клэйборн, — сказал Гринбуш медленно. — Муж миссис Донован погиб в автокатастрофе, когда Дональду было пятнадцать и Хельге тринадцать…»

«Я знаю это!» — перебила я, словно не хотела слушать дальше.

«…и это вызвало напряженность в отношениях между миссис Донован и ее детьми».

Я и это знала. Я вспомнила, какими грустными они приехали на остров в День Памяти в 61-м и как люди говорили, что они нигде не появлялись втроем, что было особенно странно после недавней смерти главы семьи; обычно это, наоборот, сплачивает оставшихся… хотя бывает по-разному. Потом я вспомнила еще кое-что, что рассказал мне той осенью Джимми Девитт.

«Они поссорились сразу после Четвертого июля в 61-м, — сказала я. — После этого парень с девчонкой уехали. Помню, этот хмырь — то есть Кенопенски — отвез их на материк на моторной лодке».

«Да, — подтвердил Гринбуш. — Случилось так, что Тед Кенопенски рассказал мне, о чем у них был спор. Дональд получил той весной водительские права, и миссис Донован купила ему машину. Девочка, Хельга, тоже захотела машину, и миссис Донован попыталась объяснить ей, что ей не дадут прав, пока ей не исполнится пятнадцать. Хельга говорила, что в Мэне можно получить права и в четырнадцать. Это правда, миссис Клэйборн?»

«Тогда это было правдой, — сказала я, — но сейчас установили норму пятнадцать лет. Мистер Гринбуш, машина, которую она подарила сыну… это был «корвет»?

«Да. Откуда вы знаете?»

«Должно быть, слышала где-то», — сказала я, но я слышала не свой голос, а слова Веры: «Я устала видеть, как они падают в карьер на своем «корвете» и как вода льется к ним в окна».

«Я удивлен, что она от вас скрыла, — сказал Гринбуш. — Дональд и Хельга разбились на этой машине в октябре 61-го, почти через год после смерти отца. По-видимому, за рулем была девочка».

Он еще что-то говорил, но я его еле слушала — я заполняла пробелы в своей памяти. До меня дошло, что где-то в глубине я знала, что они умерли, догадывалась. Гринбуш сказал, что они были пьяны и вели машину на скорости почти сто миль в час, когда девочка не справилась с рулем, и они слетели в карьер; он сказал, что они, скорее всего, умерли еще до того, как машина ударилась о дно.

Он сказал, что это был несчастный случай, но я знала о несчастных случаях побольше его. Вера тоже, и она, конечно, спорила не о том, можно ли Хельге водить машину. Когда Маколифф спрашивал меня, о чем мы спорили с Джо, я ответила: о деньгах, а на самом деле о его пьянстве. Люди часто спорят об одном, имея в виду другое, и на самом деле они спорили о том, что случилось с Майклом Донованом.

Она и хмырь убили его, Энди. Она никогда не попалась бы, конечно, но дети разбираются в том, что произошло в семье, куда лучше полиции. Так случилось с Селеной; и с Дональдом и Хельгой тоже. Я думала, смотрели они на Веру тогда в ресторане так же, как Селена на меня, и не знала этого.

Что я знала — так это то, что Дональду Доновану было рано водить машину, и Вера знала это тоже и боялась. Она могла ненавидеть мужа, но детей она любила. Она это скрывала, но любила их, как саму себя. А они… похоже, боялись ее. Не хочу думать, что они, узнав что-то, пытались ее шантажировать, но такое тоже могло быть. В богатых семьях бывает всякое. Если отец месяцами пытается затащить в постель собственную дочь, то чему в этом мире можно удивляться?

«Они умерли, — сказала я. — Вы так сказали?»

«Да», — сказал он.

«Умерли уже тридцать лет назад?»

«Да», — сказал он снова.

«И все, что она рассказывала мне, было ложью».

Он опять откашлялся, и, когда снова заговорил, голос у него был почти человеческим:

«А что она рассказывала вам о них?»

И я вспомнила, Энди, что она рассказывала мне очень много, начиная с лета 62-го, когда она, казалось, на десять лет состарилась и на двадцать фунтов похудела. Помню, она говорила, что Дональд с Хельгой приедут в августе, и заставляла меня покупать квакерский рулет, который они любят есть на завтрак. В октябре, когда Кеннеди и Хрущев решали, взрывать нас всех или нет, она приехала опять и сказала, что надеется скоро встретить детей, но что-то такое было в ее голосе… и в ее глазах…

Стоя с трубкой в руке, я вспоминала ее глаза. Она рассказывала мне за эти годы о многом; как они закончили школу, где они работали, об их личной жизни (Дональд женился и завел двоих детей; Хельга вышла замуж, но развелась), но я поняла теперь, что с осени 62-го ее глаза говорили правду: они умерли. Но… не совсем умерли. Пока хотя бы одна глупая домоправительница на забытом богом островке верит, что они живы.

Потом я вспомнила лето 63-го, когда я убила Джо. Тогда Вера сходила с ума от этого затмения потому, что надеялась, что оно привлечет Дональда и Хельгу в Пайнвуд. Она говорила мне это постоянно. Мне сейчас кажется, что она в те месяцы сошла с ума: она действительно верила, что они живы. Она стерла из памяти это видение «корвета», падающего в карьер; она хотела вернуть их к жизни силой воли. Она и вернула, но только для себя.

Она сошла с ума и хотела остаться сумасшедшей — чтобы опять вернуть их или чтобы наказать себя, не знаю, — но в ней тогда было слишком много здоровья. Перед самым затмением и после она вела себя, как Красная королева в «Алисе в стране чудес», — орала на всех и то и дело увольняла служанок. Похоже, это была ее последняя попытка оживить их, и она тоже не удалась.

Я помню, что она сказала мне, когда я вступилась за дочку Джоландеров. Я думала, она и меня выгонит, а она дала мне те бинокли для наблюдения затмения и сказала: «Иногда приходится быть стервой. Только так женщина может выжить».

Да, подумала я. Ей ничего другого не оставалось.

«Миссис Клэйборн? — раздался голос у меня в ухе, и я вспомнила, что все еще говорю по телефону. — Миссис Клэйборн, вы еще тут?»

«Тут», — ответила я. Он спросил меня, что она мне о них рассказывала, но я не могла говорить об этом с человеком из Нью-Йорка, который ничего не знает о нашей жизни. О ее жизни здесь. Он знал об акциях «Электронной долины Миссисипи», но не о проволоке в углах или пыльных головах.

Он начал снова:

«Я спрашиваю, что она…»

«Она заставляла меня стелить им постели и покупать квакерский рулет на завтрак, — сказала я. — Говорила, что они вот-вот должны приехать».

«О, это удивительно!» — воскликнул он, как доктор воскликнул бы: «О, это явное размягчение мозга!»

Мы говорили еще о чем-то. Помню, я просила его отдать все в сиротский приют, и он сказал, что не вправе это сделать. Он сказал, что когда я получу эти деньги, то смогу распорядиться ими по своему усмотрению. Наконец я пообещала ему позвонить, когда у меня в голове прояснится, и повесила трубку. Я стояла у телефона минут пятнадцать, и мне было… жутко. Я чувствовала, что эти деньги ползают по мне, как мухи, и боялась, что они в конце концов задушат меня.

Когда я смогла наконец стронуться с места, я забыла, что собиралась пойти в полицию. По правде говоря, я забыла даже толком одеться: натянула свитер и старые джинсы, хотя все уже лежало на кровати. Еще я надела свои старые галоши.

В таком виде я дошла до большого белого камня за сараем и постояла там, слушая, как ветер свистит в кустах смородины. Я видела с того места белую бетонную крышку колодца и при виде ее дрожала, как в ознобе. Потом я прошла через Русский луг и вышла к Восточному мысу. Там я постояла, чтобы океанский ветер освежил мою голову, как он всегда это делал, а потом направилась к лестнице.

О, не беспокойся, Фрэнк, — веревка и знак там еще целы, просто я не боялась, что лестница старая и непрочная, после всего, что мне пришлось пережить.

Я сошла на самый низ, к камням у берега. Там раньше был док, но теперь от него ничего не осталось, как вы знаете, кроме ржавых железных колец, вделанных в гранит. Они похожи на глаза дракона. Я в детстве не раз рыбачила там, ты, Энди, я думаю, тоже, и так будет всегда, пока это море не пересохнет.