Мы никогда не умрем (СИ) - Баюн София

Младшего брата Риши звали Денис. Сам он звал себя Нисом. Что-то было в этом имени мышиное, и что-то мышиное было в самом Нисе. Он был тихим, серым и незаметным. Движения его были торопливыми, он либо не двигался вовсе, либо все время суетился. Нис увлекался коллекционированием. Его «коллекция» хранилась в одному ему известных тайниках, хаотично расположенных по всему дому. Вик замечал в руках мальчика появляющихся из ниоткуда и исчезающих в никуда пластмассовых зеленых солдатиков, крышки от бутылок, монетки, булавки, какие-то щепки и разноцветные осколки, а однажды он видел, как Нис прятал под плинтус самого маленького бумажного журавля с подвески, которую подарил Рише Мартин.

Мать Риши была высокой, с целой гривой пепельных, как у дочери, волос. Она почти всегда молчала, говорила отрывисто, словно ей тяжело давалось произносить каждое слово. Голос у нее был хриплый и почти грубый. Женщина была постоянно занята какой-то работой и мало обращала внимание на происходящее вокруг.

Впрочем, обращать внимание было особо не на что. В доме почти всегда царила гробовая тишина, и ничто не суровый, стерильный покой. Каждый раз возвращаясь домой, Вик не мог определиться, что же ему ближе — строгий порядок Ришиной семьи, или равнодушная вседозволенность его жизни. Но вечером Мартин зажигал для него лампу и открывал книгу, и ответ становился очевидным. В том доме волшебство не жило. Никому не читал истории мягкий и теплый голос, ни для кого в темноте не танцевали светящиеся белые мотыльки.

— Расскажи про школу, — попросил Вик Ришу в один из вечеров.

Они с Мартином не могли определиться, чего ждут от осени. Несколько раз они подходили к школе — одноэтажному кирпичному зданию с большими окнами и высоким бетонным крыльцом. Вик смотрел на выбегающих из здания детей, и никак не мог соотнести это с картинкой, которую рисовали ему книги.

На учениках не было формы. Звонок, который было прекрасно слышно с улицы, мог раздаваться совсем не в то время, когда дети выходили из школы. Большинство из них были без сумок и книг.

— А, нечего рассказывать, — скучающим голосом ответила Риша. — Ты же читать-писать умеешь?

— Да, конечно…

— Ну считай тебе там первые три года делать вообще нечего. Ребята не глупые, просто их часто не учит никто, и они сами не понимают, зачем им это нужно все. Все работают, огороды, скотина, многие с апреля по ноябрь в школе вообще не появляются. Учителей мало очень, они уставшие сильно… Но вообще есть ребята, кто сильно старается. Их учителя очень любят, никогда оценки плохие не ставят… Да ты не переживай, в общем, все будет хорошо.

«Мартин, нам там кажется нечего делать».

«Да, ты, к сожалению, прав…»

«Мартин?..»

«Что?»

«Ты знаешь, что, когда я буду учиться в шестом классе тебе будет восемнадцать?» — на этот раз вопрос был беззлобной насмешкой.

Вик представил себе повзрослевшего Мартина, высокого, длинноносого, с рассыпавшимися по плечам каштановыми волосами, сидящим за партой среди недоумевающих подростков. Страха, что Мартин повзрослеет и бросит его, больше не было.

«Да. Это невероятно вдохновляющая перспектива», — улыбнулся он в ответ, представив себе похожую картину.

— А еще при школе есть театральная студия. Туда берут с четырнадцати лет, но есть курсы для тех, кто младше. Я туда обязательно запишусь, — продолжила Риша.

— Хочешь быть актрисой? — стараясь скрыть удивление, спросил Вик.

Риша казалась ему красивой девочкой, хотя он мало что понимал в женской красоте. Ведь важно, чтобы человек хорошим был, а какой у этого человека нос и какие глаза, значения не имело. Тем более, что нос у Риши был обычный, а вот глаза удивительные, огромные и голубые. С бледной кожей и пепельно-серыми волосами, она казалась ему похожей на какое-то сказочное существо, может быть на одну из эльфиек Пологого Холма, о которых рассказывал как-то Мартин. Но вместе с тем голос у Риши был тихий, несмотря на свою непосредственность, она очень легко смущалась и, кажется, опасалась взрослых.

— Хочу. Я была в театре с папой в городе, там ставили какую-то сказку, кажется, Золушку… И знаешь, я спектакль совсем не помню. Я помню, как пах занавес, тяжелый такой, красный. Мне с тех пор часто снится, что я в красном бархате тону, и повсюду этот запах.

— А кого ты бы хотела играть? — спросил Вик, не зная, как поддержать непонятный ему разговор.

Сам он в театре не был никогда, но влюбленность в занавес представлялась ему странной причиной выбора профессии. Когда Мартин рассказывал или читал что-то о театре, Вик представлял себе огромные залы, много света, старомодно одетых людей и большую сцену. Диковатая, бледная, меланхоличная Риша в эту атмосферу не вписывалась никак. Впрочем, семилетний мальчик в искусстве понимал мало, а вот Мартин очень даже представлял себе Ришу на сцене. Только не на роскошной и светлой. Скорее это был бы уютный, сумрачный зал провинциального театра.

— Я пока не знаю. Еще не определилась… с репертуаром, — улыбнулась Риша, ничуть не смутившись.

— Я думаю, у тебя все получится, — обнадеживающе соврал ей Вик.

— А ты со мной в студию пойдешь?

— Я?! Зачем?

— Ну… будешь мне помогать. Да ладно тебе, необязательно же идти в актеры — просто ты будешь ну… так проводить время, — неловко закончила Риша, смущенная удивлением друга.

«Мартин, что ты думаешь?»

Мартин догадывался, что семилетнему мальчику никто не предложит роль даже в подростковой постановке, а вот быть зайчиком в сказке про Колобка, где Риша будет играть лисичку — куда более реальная перспектива. И она не вызывала энтузиазма у обоих.

«Я думаю, что… м-м-м… друзья иногда должны идти на жертвы», — ответил Мартин, представляя себя в костюме зайчика.

Ему казалось, что даже рыбка над ним смеется.

«Сходим. Может ей еще самой не понравится», — с тайной надеждой предположил Вик.

«Ладно тебе, это…мило. И развивает разные полезные… навыки».

— Не очень… но я с тобой пойду, — скрепя сердце пообещал он Рише.

Вик надеялся, что до осени она понюхает что-нибудь другое и забудет о театре. Больше они в этот день к этой теме не возвращались.

Действие 12

О свечах и ночных кошмарах

Подлинные страхи

Слабей, чем ужасы воображенья.

Шекспир

Вот и кончились метели у здешней зимы, кончился снег и потрескивающий мороз. И во все еще холодном воздухе ранним утром, в середине марта, Вик впервые в этом году почувствовал касание теплого, весеннего ветра на лице.

— Мы перезимовали, правда, Мартин?

«Правда», — с улыбкой отвечал он.

Не так-то легко далась им эта зима. Сложнее стало прятаться, если отец напивался и начинал крушить дом. Хорошо Мартин нашел подходящее место — за ящиками с хламом в кладовке. Только там все равно было холодно, очень тесно и сидеть приходилось неподвижно и тихо. Эту пытку неизменно брал на себя Мартин.

В доме было холодно, спать приходилось в одежде и между несколькими одеялами. По-прежнему не хватало еды, летние запасы кончились еще в декабре, и только травы, которые заваривал Мартин, еще оставались в плотном мешочке из небеленой ткани.

В эту зиму он познакомился с Ришей и почти тут же их дружба столкнулась с испытанием ее болезнью. Вик иногда спрашивал себя, была бы их дружба такой же теплой, если бы не чуткость и терпеливая забота Мартина?

Он чувствовал, что Мартин смог дать ему еще одного друга, и испытывал от этой мысли смесь благодарности и страха. Ведь он, Мартин, только душа, запертая в уже наделенном душой теле, умудрялся влиять на события. Тактично и мягко, не принуждая, без малейшего насилия, он заставлял людей делать то, что ему было нужно. Из Мартина вышел бы не только хороший отец, но и превосходный дипломат.