Джузеппе Д'Агата - Тайна Бутлегера, или Операция "Ноктюрн"

— Может, с женщиной? А что, у нас новая библиотекарша! — воскликнул Меддокс, пытаясь угадать планы Уэйна на уикенд. Подумал немного и ответил себе сам: — Нет. Она рыжая. Крашеная. А тебя я уже изучил, Уэйн, тебе не нравятся рыжие.

Он наклонился и открыл ящик стола. Уэйн тотчас закрыл его, зажав просунутую внутрь руку. Меддокс скривился от боли.

— Я люблю брюнеток, парень. Только брюнеток.

Он приоткрыл ящик, Меддокс вытащил руку и помассировал.

— Как жестоко. У тебя такая скромная должность, Уэйн, — замзамзамзамначальника коммерческого отдела, а ведешь себя словно сотрудник ЦРУ.

Уэйн насмешливо улыбнулся, доставая из ящика флакончик духов.

— Давно ли ты, парень, в Риме?

— Полгода, шеф, — ответил Меддокс, снова перебирая бумаги на столе.

Уэйн стал душиться, нанося капельки духов на затылок и шею.

— Странно, что тебя послали сюда. Это посольство не из легких. В Риме ведь есть еврокоммунисты. Много работы.

— И я, как видишь, тружусь.

— Да?

— Проверяю, кто работает в этих кабинетах в субботу утром.

— В таком случае отметь мое отсутствие. — Уэйн подставил Меддоксу шею, чтобы тот понюхал. — Чувствуешь? Отличные духи. Я выписываю их с Кубы. Очень тонкие духи — еле-еле ощущаются.

Нюхая, Меддокс незаметно прихватил машинописную страницу и сунул в карман.

— Действительно, запах едва ощутим. Вернее, вообще не чувствуется.

Он слегка отодвинулся и кисло улыбнулся на прощание, намереваясь уйти, но рука Уэйна ловко извлекла бумагу из его кармана. Меддокс как ни в чем не бывало улыбнулся:

— Пока, шеф.

Уэйн ответил ему улыбкой с той же дозой неприязни.

Молодой человек вышел, и Уэйн продолжил с удовольствием рассматривать флакончик с кубинскими духами.

В парикмахерском салоне «Высокая прическа» было мало клиентов.

Мерилен Ванниш, молодая женщина с большими темными глазами, с нежной белой кожей и копной черных волос, собранных на затылке, продолжала с особым, пристальным вниманием рассматривать себя в зеркало.

Склонившись к ней, парикмахер уговаривал ее посмотреть журнал, где были представлены самые последние модные прически, советуя выбрать ту, которая, на его взгляд, больше всего подходит ее лицу и волосам. Она отвлеклась от зеркала, пролистнула журнал и с любезной улыбкой решительно отказалась. У нее не было ни малейшего желания менять прическу.

И в самом деле немного позднее, когда она вышла из салона, ее волосы были такими же, как прежде: длинными, волнистыми, только теперь были распущены по плечам.

Получая удовольствие от восхищения, шлейфом тянувшегося за ней, молодая женщина подошла к своей машине, зеленой «ланче», села, включила двигатель и уехала.

И как только она отъехала, тронулся с места и стоявший поблизости серый «мерседес». За рулем его сидел пожилой человек с исхудалым лицом и холодным, жестким взглядом, в котором таилось что-то пугающее.

Это был тот самый старик, который двадцать первого сентября в Афинах одним выстрелом убил Джеймса Джефферсона Уолтерса, главу американской разведки в Греции.

Старика звали Шабе.

Серый «мерседес» последовал на приличном расстоянии за зеленой «ланчей» по оживленным улицам в центре Рима.

В одном из помещений американского посольства непрестанно стрекотали телетайпы. Обычно тут было много народу — торопливо ходили туда-сюда сотрудники с бумагами. Но этим утром здесь, напротив, было спокойно.

Пожилой оператор в рубашке, без пиджака, просмотрел только что полученный телекс и обратился к Меддоксу, стоявшему у другого телетайпа:

— Мистер Меддокс, это закодировано.

— Дай-ка сюда.

Меддокс взял телекс и, быстро просмотрев его, не скрыл изумления:

— Но… это же двойной код! Такой используют только в особых случаях! В Вашингтоне хотят знать, сколько яиц в месяц несут римские куры.

Смех пожилого оператора стих под грозным взглядом Меддокса, направившегося к двери.

— Не беспокой меня по крайней мере полчаса.

— О'кей, мистер Меддокс.

Молодой человек вышел.

А минут через двадцать, когда Уэйн в прекрасном настроении спускался по лестнице, на площадке возникла долговязая фигура Меддокса, преградившая ему дорогу.

— Куда собрался, Уэйн?

— Провести уикенд. С брюнеткой.

— Нет, нет. Брюнетка мне позвонила, что не придет.

Уэйн в изумлении остановился.

— Брюнетка тебе… — Он холодно посмотрел на Меддокса, чье нахальство переходило уже все пределы.

Меддокс протянул ему телекс:

— Это тебе.

Уэйн даже не взглянул на протянутый лист.

— Мне? Замзамзамзамначальника коммерческого отдела?

— Вот именно.

Лицо Уэйна сделалось серьезным. Он взял телекс и прочитал его со все растущим интересом.

— Это не какая-нибудь глупая шутка? Ты расшифровывал?

Меддокс кивнул:

— Двойной код.

Уэйн взглянул на часы, подумал немного и стал спускаться по лестнице. Меддокс, удивившись, последовал за ним.

— Постой, постой! Ты ведь не можешь сейчас уйти! Послушай, — продолжал Меддокс, — я сказал тебе неправду, шеф. Никакая брюнетка мне не звонила. Я даже не знаю, кто это, но уверен, что она хочет провести уикенд с тобой… И очень рассердится, Уэйн, если…

Уэйн резко обернулся. Меддокс поспешил подняться по лестнице и скрыться. Ему уже довелось познакомиться с тяжелой рукой Уэйна.

Хотя стояла уже почти середина ноября, еще вполне можно было обедать на открытом воздухе, и это было очень приятно.

Мерилен вошла в небольшой ресторан и огляделась. Услужливый официант проводил ее к столику, накрытому для двоих, и она заняла свое обычное место.

— Что будете пить? Аперитив?

— Мартини. Спасибо.

Место, которое она заняла, позволяло любоваться одной из самых загадочных и удивительных площадей старого Рима.

Вот уже пять лет Мерилен Ванниш, англичанка родом из Лидса, жила в Риме, но так и не привыкла к тому, что предлагал ей этот город — все время что-то новое и неожиданное. Конечно, она не могла не замечать, какой огромный урон наносит его красоте хаотичное спекулятивное строительство и современная урбанизация, но ее любовь к Риму от этого не пострадала, а, напротив, упрочилась. У нее возникло даже нечто вроде археологического увлечения, которое побуждало ее постоянно искать в Риме уцелевшие и сохраненные остатки былого величия.

Именно этому неизменному увлечению, можно сказать интеллектуальному любопытству, она была обязана тем, что устояла перед скукой, ленью и равнодушием, этими призраками свободного времени, которых многие ее соотечественники изгоняли главным образом с помощью алкоголя.

Краски вокруг стали живее благодаря проглянувшему солнцу. Мерилен отпила глоток мартини и решила посмотреться в маленькое зеркальце.

Еще год, и ей исполнится тридцать, но мысль эта не огорчала ее, напротив, вызывала довольную улыбку. Она знала, что очень хороша собой, и была твердо убеждена, что красота ее, которая, едва раскрывшись, сразу обрела черты зрелости, будет сохраняться долго. С другой стороны, от мысли о замужестве, которая обычно столь волнует женщин ее возраста, она отказалась еще шесть лет назад, когда, решив перебороть одно очень серьезное чувство, покинула Англию.

Между тем за соседним столиком расположился какой-то мужчина. Это был Шабе. Он сел спиной к Мерилен так, что их стулья соприкасались. Старик принялся просматривать меню, но вдруг какой-то звук заставил его вздрогнуть. Один из клиентов стучал ложечкой по стакану, чтобы привлечь внимание официанта.

Болезненная судорога исказила лицо Шабе. Этот звон напомнил ему то, что хотелось забыть и никогда не вспоминать. Но память упрямо возвращала его в прошлое, в далекое прошлое.

Это было сорок — сорок пять лет назад. И сейчас Шабе увидел себя как бы во сне: в сновидении более живом, реальном и горестном, чем нынешняя действительность.

Вот он в тюремной камере — волосы у него еще черные, длинная всклокоченная борода. Он смотрит в зарешеченное окно и ритмично стучит ложкой.

Шум усиливается — точно так же выражают протест заключенные в других камерах.

Из глубины коридора доносится приближающийся звук тяжелых шагов. На мгновение звук затихает, и тотчас раздается выстрел. Так повторяется несколько раз, пока звуки тяжелых шагов, выстрелов и ударов ложек о решетку, чередуясь все быстрее и быстрее, не сливаются во все более оглушительную, мучительную какофонию.

Шабе вздрогнул, когда официант подал ему заказанный бифштекс.

Он медленно принялся за еду, на лице его отражалось недовольство. Отпил глоток красного вина. В это время Мерилен, выпив вторую порцию мартини, увидела человека, которого ждала. Это был Питер Уэйн.