Война и любовь - Сергей Павлович Бакшеев

ништяк, но шо такой ценный?

— Так с настоящим брюликом. И то в нашем ювелирном нету, треба из Белгорода заказывать. Десять процентов скидка, если сразу заплатить. Через день привезут.

Штанько думал недолго:

— Заскакивай в «Три кабана». Я дам свою карту, заплатите.

Вскоре Ломакин и Хворост вошли в ресторан. Пока Штанько втолковывал Лому пин-код банковской карты, Паша Хворост на правах знакомого музыканта подкатил к Марии Федоровне Синице. Состав ансамбля менялся, а Хворост уже много лет неизменно играл на ритм-гитаре. Хозяйка ресторана следила за порядком у стойки бара.

— Мария Федоровна, свадьба в субботу в силе?

— А что, гульнуть хочется?

— Драйва хочется. Мы на сцене лабаем, а гости в зале зажигают.

— Дай бог, чтоб ничто не сгорело, — озабоченно отреагировала Синица и коснулась крестика на груди.

Украшение блеснуло. Хворост опустил взгляд. Золотая цепочка ярко выделялась на шелковой черной блузке, а золотой крестик с бриллиантом был почти таким же, как в каталоге ювелирного магазина! В голове Хворого затеплилась гениальная идея, детали плана распускались вместе с улыбкой на его лице. Чтобы Синица не прочла его мысли, он поспешил к Лому.

Оксане Наумовой не понравился подозрительный визит криминальных дружков Штанько.

— Миша, о чем вы шушукаетесь? Ты с темными делишками завязал? Точно?

Штанько благодушно кивал. Знала бы Оксанка, какой подарок он для нее затеял. Но раньше времени хвастаться не по-пацански. Пусть Лом и Хворый дело докрутят, и вот тогда он преподнесет подарок в красивой коробочке и наденет дорогое украшение на шею любимой. А у нее появится повод его отблагодарить. Ласково, тепло, по-женски.

Тем временем Ломакин и Хворост вышли из ресторана. Хворый не стал подстраиваться под быстрый шаг напарника и окликнул его:

— Лом, куда бежишь?

— Ювелирный закрывается. Надо крест оплатить.

— Да погоди ты! — Хворый вцепился и остановил Лома. — У Синицы точь-в-точь такой крестик.

— И шо?

— Як шо! С Марьи Федоровны не убудет, а нам навар.

Ломакин смекнул, куда клонит приятель, закурил и после пары глубоких затяжек ткнул пальцем в грудь Хвороста:

— Ты предлагаешь дернуть крестик?

— И нам выгода и Заступу. Скажем, шо двадцать процентов скидки выбили.

— Типа, сэкономили и заработали.

— Во!

— Треба обмозговать.

— Я уж придумал. Синица всегда через служебный выходит, там одна лампа ее «лексус» освещает. Мы из темени выскочим, ты тетку в спину толкнешь, я сумочку вырву и крестик дерну. Сумку рядом сбросим, шоб обрадовать. А крестик наш.

— Обрадовать?

— В сумке у хозяйки деньги, карточки, ключ от машины. А мы не тронем. Она точно обрадуется.

— Типа, обронили.

— Во!

Ломакин докурил, бросил окурок. Хворост его упрекнул:

— Уликами не сори.

— Может мне еще памперс надеть. — Ломакин сплюнул и отошел в кусты помочиться.

Несмотря на напускную грубость приятеля Хворый понял, что Лом согласен. Решение подтвердили его слова:

— А вот балаклавы нам сгодятся.

Глава 28

Ранее этим же днем криминалист Кринский зашел в комнату оперативников и сообщил Олегу Мешкову:

— Тела Бориса Войтенко и Анастасии Жабровец мы передали утром родственникам. Не рано?

Мешков подтвердил приказ начальника:

— Сан Саныч распорядился. Пора по-людски попрощаться.

Кринский перевел взгляд на Игоря Колесникова.

— Настену не насиловали. А с Борисом у нее было. По любви.

Лейтенант сглотнул ком в горле, то ли подавил обиду, то ли избавился от тяжести и испытал облегчение.

— Из следов насилия у Настены только ободранный безымянный палец, — продолжил криминалист. — Будто кольцо силой содрали.

Мешков заинтересовался:

— Мать Войтенко шо-то говорила за кольцо. Борис для Настены приготовил. Надо узнать насколько ценное. Игорь, съезди к Войтенко, выясни.

Дверь в дом Войтенко была на распашку. Лейтенант Колесников вошел и наткнулся на составной длинный стол, обставленный разномастными стульями и табуретками. Женщины в черных платках убирали остатки еды с поминального стола. В красном углу под образами стояли две фотографии с траурными лентами: Борис, выпятивший мощную грудь, и улыбающаяся Настена с букетом ромашек.

Игорь застыл перед снимками. Его тронула за руку одна из женщин:

— Помянуть пришел. Садись, выпей.

Колесников опустился на табуретку и выпил, поднесенную стопку водки. Он узнал Раису Петровну, мать Бориса. Она тоже вспомнила полицейского и хлопнула ладонью по столу так, что зазвенели приборы.

— Схватили Штанько? Расстреляйте! Это он наших деток убил. Сначала мою Жанну, а теперь и Борю с Настеной! Из местных никто бы на наших ангелов руки не поднял.

— Идет следствие, — вяло оправдывался лейтенант.

С другой стороны от него тут же подсела Лидия Владимировна Жабровец, мать Настены.

— Не можете сами расстрелять, дайте нам автомат! Уж мы эту тварь собственными руками…

— А мотив? Не из-за колечка же! — в сердцах воскликнул лейтенант.

— Колечко, — всполошилась Раиса Петровна. — Боря его для Настены взял, а никакого колечка нам не вернули. Вы Штанько обыщите!

— Вот я и спрашиваю, как выглядело кольцо?

— Золотая чалма с гранатами.

— Какая еще чалма?

— Форма такая, внизу узко, вверху широко. Да вот же оно, на моей маме!

Раиса Петровна указала на фотографию в рамке на стене. Колесников подошел, рассмотрел. На черно белой карточке невеста в подвенечном платье прижимала руку к груди, на безымянном пальце хорошо просматривалось широкое кольцо с тремя камушками по диагонали.

Колесников сфотографировал кольцо и спросил:

— Камни какого цвета?

— Гранатовые. Настоящий гранат.

— Будем искать, — пообещал лейтенант и пошел к выходу.

Лидия Владимировна неожиданно подхватила его под локоть.

— Игорек, ты же подбивал клинья к Настене, я помню. Не обессудь, шо она выбрала другого. Отомсти!

Игорь вспомнил тот прекрасный месяц, когда они с Настеной гуляли, обнимались, целовались да так, что чуть не схлестнулись по-настоящему. Но «чуть» не считается. Девушка сдержала порыв, а ему не хватило духу настоять. Обидевшись, он наговорил тогда что-то грубое. Настена вспыхнула и оставила его. После расставания бессонными ночами он сочинил грустные стихи, который заканчивались так:

«В воспоминаньях — губ тепло,

Что до конца не обожгло,

Сплетение одетых тел,

И пальцы рук на животе.

Она мечтала, он желал,

Она сдержала, он не стал.

Их разум сердце победил,

Ничто не ждет их впереди».

Пока память перебирала лучшие мгновения, а сердце сжималось от отчаяния, ноги сами собой привели Игоря Колесникова в ресторан «Три кабана». Там за барной стойкой он глушил тоску стопками водки.

Присутствия Штанько лейтенант Колесников не замечал, пока тот не спел о Солнечной улице в караоке. Лейтенант хотел швырнуть в подозрительного типа стопкой, но полицейская натура удержала. Игорь лишь от души хрястнул рукой о стойку и разбил стопку. Вынул стекляшки из ладони, посмотрел на кровь и приказал бармену включить особую