Луи Байяр - Черная башня

— Только пошевелись, — рычит он. — Только вздохни.

Тяжело дыша, он опускается на колени рядом со мной. Его взгляд встречается с моим.

— Как он?

— Не могу… он слишком…

Словно не веря собственным глазам, я подношу руку к свету: она как будто чужая. Дрожит от страшного напряжения и вся залита кровью. Видок тем временем обходит меня… склоняется над умирающим… хрипло бормочет ему на ухо.

— Помощь сейчас придет… Все будет хорошо, ваше… королевское величество…

Я так никогда и не узнаю, что он имел в виду, когда произнес эти слова. Могу только засвидетельствовать перемену, которую они производят в умирающем. Все его тело, сверху донизу, сотрясают конвульсии, голова, будто маятник, бешено раскачивается из стороны в сторону — словно из последних сил отталкивая королевский титул.

И эта борьба, в конечном счете, отнимает у месье Тепака последние силы. Глаза, выплеснув остатки чувства, закатываются. Голова падает набок. Нижняя губа отвисает.

— Конец игры, — произносит Видок.

Глава 21

ЦВЕТУТ САДЫ В СЕН-КЛУ

Гори возвращается один. Ему нечем похвастаться, он оправдывается.

— Простите, шеф, но он здоровый, как каланча, и ноги у него длинные, мне его было не догнать… он рванул прямиком в лес, я за ним…

Но Видок погружен в безмолвный диалог с покойным.

— Что ж, — произносит он, не обращаясь ни к кому конкретно. — Эти мерзавцы, похоже, обучаемы. Не хотели больше предсмертных речей вроде той, что произнес месье Леблан, вот и перерезали ему глотку. Да, кстати, о речах. — Он медленно кивает. — Он ведь все равно говорил, Эктор?

— Он сказал…

— Он сказал «нет». Он имел в виду: «Я не тот, кого ты ищешь, брат».

Нахмурившись, Видок снова опускается на колени перед умершим. Указательными пальцами обводит небольшие коричневые пятна на висках.

— Йод? — предполагаю я.

Видок качает головой. Запускает руку в кудрявую шевелюру покойника. Резкий рывок — когда он извлекает руку, его пальцы золотятся в утреннем свете.

— Краска для волос, — шепчет Гори.

— Хмм. — Видок поджимает губы. — Человеку в таком возрасте рановато красить волосы.

Он вытирает руку о штаны.

— Кого-то неплохо одурачили. Черт меня побери, если я знаю кого.

В первый раз за последние минуты он отдает себе отчет в том, что кругом не перестают бить фонтаны. Его ноздри подрагивают, как у саламандры. Веки приспускаются.

— Гори!

— Да, шеф?

— Присмотри за пленным. Эктор!

— Я здесь.

— Не пройтись ли нам?

Когда Шатобриан был впервые представлен ко двору в 1785 году, королева Мария Антуанетта одарила его улыбкой. Должно быть, это произвело на него незабываемое впечатление, поскольку он узнал ее и двадцать лет спустя, во время эксгумации тел из общей могилы на кладбище Мадлен. Одного взгляда на эти резцы было достаточно, чтобы он произнес без тени сомнения: «Это она».

Что касается меня… что ж, мне королевы никогда не улыбались. Как тогда сподоблюсь я узнать губу Габсбургов, если увижу ее? Может статься, благодаря иллюстрации в учебнике. «Патология: mandibular prognathism».[14] Или я видел портрет в Лувре. Но когда Видок, повинуясь внезапной догадке, рванулся прочь, мне не понадобилось спрашивать, куда мы идем. Мысленно я и сам уже туда вернулся.

В странный домишко, который мы покинули не больше часа назад, когда молодой человек — как мы считали, работник по дому — вышел из дверей с растопкой и в качестве прощального жеста месье Тепаку выпятил подбородок.

И без того уже выпяченный.

Таковым, в большей или меньшей степени, он был у многих поколений Габсбургов. Императрица Мария Терезия передала его дочери, Марии Антуанетте, а та, выйдя замуж за короля Франции, родила мальчика. Последний смотрел на мир с тем же выражением лица, что и его предки: верхняя челюсть утоплена, нижняя выступает, подобно кронштейну, в результате нижняя губа выпячивается, делая лицо, в зависимости от обстоятельств, то задиристым, то унылым, то робким — и, безусловно, узнаваемым.

Когда мы приближаемся к дому, он стоит безмятежный, согретый солнцем. Из каминной трубы струится дымок. Неподалеку заигрывают друг с другом корова и лошадь…

Мы обнаруживаем его на заднем дворе. Упершись коленями во влажную весеннюю землю, он возится с растениями.

Нас он не замечает. Видоку с его массивной фигурой приходится загородить собой солнце — подобно Александру, пришедшему навестить Диогена в его бочке, — и затопить молодого человека своей тенью, чтобы тот оторвался от растений и взглянул на нас.

— Добрый день, — говорит он.

У него светлые, немытые и нечесаные волосы почти до плеч. Глаза голубые. Кожа грубая от постоянного пребывания на солнце, в морщинах.

Что касается рук… они исцарапаны, растрескались, покрыты мозолями. Руки труженика.

И что же этим рукам удалось сотворить! Сперва я не верю собственным глазам. Передо мной аскетические, словно вырезанные по дереву геометрические узоры Ле Нотре[15] — колеса, спирали, разноцветные фигуры, — но только полные жизни. Анютины глазки и тюльпаны, крокусы и медуница, распускающиеся розы и жасмин, лютики и гвоздики. И все это на крошечном участке четыре на пять метров.

— Как вас зовут? — спрашиваю я. Выступающая нижняя губа выступает еще больше, создавая подобие улыбки… Протягивая грязную, всю в глине, руку, он говорит как ребенок, читающий вслух предложение из букваря:

— Меня зовут Шарль.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

СЕН-ДЕНИ

7 плювиоза III года

Вчера вечером погода была чрезвычайно ветреная. Ветер стал задувать в камин, так что комната Шарля наполнилась дымом. Леблан попросил разрешения загасить камин, чтобы ребенок не задохнулся. Комиссар Леру пребывал в столь благодушном настроении, что Леблан рискнул поинтересоваться, можно ли мальчику поесть вместе с ними, в караульной. Леру, размягченный вином, не возражал.

Таким образом, впервые с момента заключения Шарль ел не в своей камере, а в другом помещении. При этом держал себя, по свидетельству Леблана, с большим достоинством. Это явно озадачило комиссара Леру, который заметил:

«Доктор Карпантье утверждает, что ребенок тяжело болен. Как по мне, он вовсе не похож на умирающего».

Леблан:

«Его здоровье определенно не в порядке, гражданин. Коленные и локтевые суставы отечны. Он истощен, при ходьбе испытывает значительные боли».

Леру:

«Не так уж он и плох. Передайте, пожалуйста, доктору Карпантье, чтобы перестал преувеличивать».

Угнетенное состояние Шарля немедленно вернулось. Отказался есть пирог. Грыз корку хлеба.

«Ишь как надулся, — прокомментировал Леру, — Надо было оставить его в камере, пусть бы задохнулся».

5 вантоза

Удивительным образом Шарль сумел сделать так, что его хризантемы пережили зиму. Замечательное достижение, учитывая недостаток в камере воздуха и солнечного света. Сегодня я поинтересовался его секретом. Он сказал, что еще давно — в саду Тюильри — узнал, что с цветами надо разговаривать.

«Вы не думаете, что я сумасшедший?» — спросил он.

«Напротив, — ответил я, — меня восхищает твое искусство. Интересно, понравится ли цветам игра в пикет?»

С этими словами я достал из кармана колоду карт (я держал ее наготове для подобного случая). Его глаза расширились, и, глядя на карты, он стал тереть кулаки один о другой. Сперва я подумал, что он рассердился, но потом вспомнил, что так он делает всегда, когда хочет удержаться от слез. Я еще ни разу не видел, чтобы он проронил хоть слезинку.

«Ты умеешь играть?» — спросил я.

Он кивнул. Но прошло еще несколько минут, прежде чем он решился прикоснуться к картам. Это было похоже на историю с цветами: он не сразу поверил собственным чувствам.

«Если не возражаете, — сказал он, — я бы хотел немного просто подержать их».

7 вантоза

Вчера днем, когда Леблан с Шарлем играли в пикет, их прервал комиссар Леру, заявив, что они совершают противозаконный акт.

«Противозаконный? — не поверил своим ушам Леблан. — Это просто игра, гражданин».

«Игра?! — Леру выхватил колоду. — Королева червей! Король бубен! Разве вы не знаете, гражданин? Франция сбросила с себя оковы наследственной монархии».

Леблан все твердил, что «это просто забава». Комиссар не унимался. Заявил, что только в том случае дозволит мальчику играть в карты, если он станет называть королеву «гражданкой», а короля «тираном». На это Шарль оттолкнул карты, не желая больше к ним прикасаться. Отныне карты конфискованы государством. Конфискованы государством.