Ушма - Алексей Наумов

посмотрел мне в рот, в глаза, помял живот, руку, осмотрел синяк на спине, попросил последить за пальцем, потом спросил что-то у мамы. Ничего серьёзного не видно. Если будет хуже — приезжайте в больницу. Покой, питьё, лёгкое питание. По солнцу не бегать и вообще лучше полежать день-два.

Меня переводят в дом. Мать строго исполняет все предписания. Окна в большой комнате занавешены, табуретка у кровати застелена белой тканью и превращена в больничную тумбочку. Отец когда вернётся он будет спать в маленькой комнате, чтобы не будить меня. Я лежу, измеряю температуру и пью много жидкости. Я ни на что не жалуюсь. У меня ничего не болит и тошнота прошла. Только туман в голове всё густеет, но никакого страха нет. Голос воды едва слышен. Сейчас он звучит как отдалённый морской прибой — ровно, мерно, монотонно, не ближе и не дальше. Просто фон, сквозь который до меня иногда долетают звуки с улицы — пение птиц, чьи то голоса, автомобильные гудки.

Ночью я само собой провожу внизу. Мать непреклонна, а я не могу сопротивляться. Меня постоянно клонит в сон. Она ни на минуту не отходит от кровати. Только когда возвращается отец она ненадолго идёт в хозблок, кормит его и слушает новости. Я дремлю. Туман в голове иногда рассеивается и я вижу, что под ним бесконечное чёрное зеркало воды, неподвижное и бездонное. Вода что-то шепчет. Теперь её голос всегда со мной. Моя правая рука полностью черна. И часть шеи тоже. Пока матери не было я подходил к зеркалу. В нём тоже туман. Я словно лежу в коробке набитой ватой, маленькая белая кукла, с расползающейся по телу чернотой. Ещё немного, и она коснётся моего сердца, проникнет в мой мозг, полностью подчинит меня своей воле. Я чувствую это. Ещё день или два и всё будет кончено. Смерть близка. Она стоит в тумане. Я чувствую это. Я готов умереть, но инстинкт жизни внутри сильнее любых слов, любых ядов, любых чар. Моё нутро сопротивляется. Молча. Отчаянно. До последнего вздоха. Как тонущий в ведре жук.

Я равнодушно наблюдаю за этим из своего белого кокона. Мне совсем не страшно. Только иногда, когда я слышу капли воды. Этот ужас не передать. К нему нельзя привыкнуть. Я же хочу просто закрыть глаза и никогда больше их не открывать. Я не хочу видеть то, что придёт из этого тумана. Я просто хочу не существовать. Это же так просто — не существовать… Очень просто…

Ночь проходит спокойно. Пару раз я просыпаюсь со стоном, но мать рядом, дремлет на кресле. Она гладит меня, что то шепчет, даёт воды и я снова проваливаюсь в туман. Я вижу в нём какие-то тени. Вижу девочку в салатовом платье. Она смотрит на меня из мглы. Её глаза огромны. Потом она отступает назад, но я вижу её тень. Она рядом. И другие тоже рядом. Я не вижу их лиц, не слышу голосов, но чувствую их присутствие. Они все там. Ждут своего часа. Ждут меня. Осталось не долго. Они это понимают. И я понимаю. В назначенный час они расступятся и та, что стоит сейчас поодаль, чья тень больше всех, приблизится…

Отец уходит затемно, проспав от силы пару часов. Он одевается на улице, но я всё равно слышу шорох его грубой одежды. Мать провожает его до калитки и снова садится в кресло рядом со мной. Она тоже почти не спала и вскоре её голова заваливается набок. Она тихо сопит. Её рыжие волосы закрывают лицо и плечи. Она ещё так молода.

Я больше не хочу спать. В голове необычайная, хрустальная чистота. Мысли легки и прозрачны. Никакого волнения, никакой возни, никаких ярких образов — просто безбрежная ясность.

Тихонечко встаю и в одних трусах выхожу на крыльцо. Повсюду густая роса. Солнце только взошло, но его ещё не показалось из-за леса. Небо чуть розовое и совершенно безоблачное. Самое время идти на рыбалку. Осторожно спускаюсь с крыльца.

Журчание идёт со мной. Я стал его частью. Мне больше не нужно прислушиваться — я сам вода. Я чувствую, как холодный ток сонно струится по моей руке, касается уха, спины, груди и медленно растекается дальше. Воде тоже нужно отдохнуть. Вода устала. Она проделал большую работу, и теперь собирается с силами перед последним штурмом. Это мои последние часы. Я едва ли переживу следующую ночь. По крайней мере в своём уме. Я осознаю это очень чётко, как непреложный факт, но во мне нет страха или отторжения. Я полон смирения и неги. Я благодарен этому утру. Я счастлив. Я никогда не был так счастлив!

Я выхожу за калитку и смотрю на свой дом. Я прощаюсь с ним и его обитателями. С мамой, с папой и с собой, поскольку я уже себе не принадлежу. Мне горько и легко. Утром всегда легко. Звенящая тишина снаружи и внутри, точно тебя и нет, а есть лишь огромный оживающий простор и ты его часть. Однажды мы купались с отцом на рассвете. Вода и воздух были одной температуры и когда я плыл на спине, то мне казалось, что я лечу по розовому небу, и смотрю вниз, на прозрачную розовую воду. Я плачу. Я никогда больше не испытаю таких мгновений. И всё же, я благодарен за эти последние минуты, за это тонкое прощание, за мою маленькую жизнь.

Боковым зрением замечаю какое-то движение слева от себя. Кто стремительно ковыляет ко мне. Я столбенею от ужаса. Буквально не могу повернуть голову. Каждая волосинка на моём теле становится дыбом, а в внутри что то обрывается и летит вниз. Слишком быстро! Я ещё не готов!

Чья то рука крепко хватает меня за плечо и тащит за собой. Я слышу какое-то шипение. Иду за рукой, полубоком, покорный как новорожденный ягнёнок. Жизнь проносится перед глазами ярким мультиком. Я поворачиваю голову и вижу бабку Свету.

Она крепко держит меня правой рукой и тащит к своей калитки. Я и представить не мог, что в ней столько силы. Она что-то шипит и прикладывает палец к губам. Её невидящие глаза белы.

У самой калитки я пытаюсь вяло сопротивляюсь, но она шепчет властно и гипнотизирующе:

— Тише… Тише… Иди со мной… Иди… Я помогу…

Я мотаю головой. Словами меня не пронять. Моя голова стремительно наполняется туманом. Я никуда больше не хочу идти. Я хочу лечь и лежать. Пытаюсь оттолкнуть бабку свободной правой рукой, но она