Стивен Кинг - Долорес Клэйборн

Должно быть, я застыла на месте, потому что Джо опять меня толкнул. Я опустила голову, и перед глазами у меня поплыло большое синее пятно вроде того, какое бывает после того, как посмотришь на огонь сварки. Я подумала, что сожгла сетчатку — это моя кара, моя Каинова Печать.

Мы прошли мимо камня, вдоль стены сарая и вперед, где начались кусты. Джо держал меня за воротник платья. Я почти ничего не видела — перед глазами была темнота, в которой плавало это синее пятно. Когда первый куст оцарапал мне кожу, я вспомнила, что на этот раз на мне не было ни джинсов, ни резиновых сапог. Но я уже заметила свой платок, висящий на верхушке куста над тем местом, где был колодец. Я вырвалась из его рук и побежала прямо в заросли смородины.

«Стой, сука!» — заорал он и кинулся за мной. Ему удалось ухватить меня снова, но отчаянным движением я опять вырвалась. Бежать было трудно; на колючках оставались клочья платья и, похоже, моей кожи. Кровь залила мне все ноги, но я заметила это только потом, когда вернулась домой.

«А ну вернись!» — крикнул он сзади и схватил меня за юбку. Будь она поновее, я оказалась бы у него в руках, но старая материя треснула, и я побежала дальше, слыша, как он чертыхается. В этих зарослях было темно, как у кролика в норе, но я сумела разглядеть под ногами крышку колодца — вернее, ее белеющую тень. Тогда я собрала все силы и прыгнула.

Из-за этого я не видела, как он упал. Я это услышала: громкое «кр-р-рак!» — а потом его вопль. Он вопил, как заяц, попавший в капкан. Повернувшись, я увидела в центре крышки большую дыру, из которой торчала голова Джо. Он цеплялся за обломок одной из досок окровавленными руками, и по подбородку его тоже стекала кровь.

«О Боже, Долорес, — простонал он, — это же старый колодец. Ну, помоги мне скорее, а то я упаду».

Я стояла не двигаясь, и выражение его глаз стало меняться. Он начал понимать. Только тогда я испугалась по-настоящему: стоя там, под этим черным солнцем, и глядя на него.

«Ах ты сука», — выдохнул он и начал выкарабкиваться.

Нужно было бежать, но ноги мои не двигались. Да и куда было бежать? В тот день я поняла еще одно — если вы живете на острове и хотите кого-то убить, то лучше делать это на совесть, иначе бежать будет совсем некуда.

Я слушала, как его ноги скребут по дереву, и тот звук почему-то напомнил мне затмение: что-то, что неумолимо приближается. Потом мне часто это снилось во сне, но во сне он вылезал из колодца снова и снова, а наяву случилось другое. Доска, за которую он держался, сломалась, и он полетел вниз. Это случилось так быстро, что я едва заметила. Только что на этом месте торчала его голова, и вот уже там только серые доски с черным отверстием посередине.

Он закричал опять, уже внизу, и этот крик эхом отразился от стен колодца. Потом раздался глухой удар, и крик оборвался, как гаснет лампа, когда ее разбивают о стену.

Я села на землю, обхватив колени руками, и стала ждать. Не знаю, сколько времени прошло, но солнце померкло окончательно. Затмение стало полным. Из колодца по-прежнему не доносилось никаких звуков, но теперь я ощущала веющий из него ветер и чувствовала его запах — знаете, как пахнут заброшенные колодцы? Такой затхлый, медный запах, бросающий меня в дрожь.

И вот я снова увидела ту девочку, ясно, как днем, — она тоже стояла на коленях, заглядывая под свою кровать, и я подумала: «Она чувствует этот запах и боится. Только он идет не из колодца; это что-то связанное с ее отцом».

В этот момент она посмотрела прямо на меня, Энди… Она увидела меня. И я тут же поняла, в чем дело и почему она так боится: ее отец был с ней, и она хотела это скрыть. Наверное, она тоже знала, что на нее смотрит женщина, находящаяся Бог знает за сколько миль от нее, на пути затмения, и только что убившая своего мужа.

Она что-то сказала, и, хотя я не слышала ее, слова пришли откуда-то из глубины мозга. «Кто ты?» — спрашивала она.

Не знаю, ответила я ей или нет, потому что в эту минуту из глубины земли раздался слабый дрожащий зов:

«До-лорр-ессс…»

Кровь словно застыла во мне, и я знаю, что мое сердце на секунду остановилось, потому что потом я услышала три или четыре удара подряд, они как будто нагоняли друг друга. «Это только твое воображение, Долорес, — сказала я себе. — Сначала эта девочка, заглядывающая под кровать, потом крик Джо. Тебе это показалось, это просто чувство вины. Джо лежит в колодце с разбитой головой. Он мертв и не будет больше преследовать ни тебя, ни детей».

Сперва я сама себе не верила, но время шло, и все было тихо, только сова заухала где-то в поле. Ветерок прошел по кустам смородины, и они зашуршали. Я посмотрела на звезды наверху, потом опять на крышку колодца. Она, казалось, плыла в темноте, и черная дырка в ней опять напомнила мне глаз. 20 июля 1963-го я повсюду видела глаза.

Потом из колодца опять послышался голос:

«Помоги мне, До-лорр-ессс…»

Я застонала и закрыла лицо руками. Теперь не было нужды уговаривать себя, что это мое воображение или чувство вины. Это был Джо.

«Помоги мнеее пожалстааа… ПОЖААЛСТААА», — хрипел он.

Я шатаясь пошла назад по тропинке, ведущей к дому. Хорошо помню, что я не была в панике, потому что остановилась и подняла рефлектор, который валялся в кустах. Это я правильно сделала, учитывая, как обернулось с этим чертовым доктором Маколиффом, но тогда я ни о чем таком не думала и сделала это просто машинально.

Потом начала подступать паника, и только мысли о Селене помогли мне ее отогнать. Я представила, как она стоит на берегу озера Уинтроп с Таней и несколькими десятками детишек, и все они держат рефлекторы, а девушки показывают им, как правильно нужно смотреть на затмение. Я увидела это не так ясно, как ту девочку, но достаточно ясно, чтобы услышать, как Селена своим добрым голосом уговаривает самых маленьких не бояться. Еще я подумала, как я встречу ее и братьев, когда они вернутся… и поняла, что, если сейчас впаду в панику, я не смогу этого сделать. Я зашла слишком далеко, и помочь мне теперь было некому.

Я пошла в сарай и нашла там большой фонарь Джо. Включила, но он не работал: должно быть, батарейки сели. Тогда я отыскала в тумбочке новые и попробовала их вставить. Руки у меня так тряслись, что я уронила батарейки на пол и уже хотела было дождаться солнца — затмение должно было скоро кончиться, и, кроме того, внутренний голос шептал мне, что не стоит туда ходить, что он уже испустил дух.

Но все же я вставила их. Фонарь загорелся, и я смогла подойти к колодцу, не оцарапав ног еще больше. Я не знала, который час, но было еще темно, и звезды сияли все так же ярко.

Я поняла, что он не умер, еще на полпути, услышав, как он стонет и умоляет меня помочь ему. Я не была уверена, что его не услышат Джоландеры или Кэроны, если они дома, но оборвала эти мысли. И без них у меня было много проблем. И главная: что делать с Джо?

«Помогиии, До-лорр-ессс!» — звал он глухо, будто из пещеры. Я включила свет и попыталась заглянуть, но дырка в крышке была слишком далеко от края, и в свете фонаря я видела только каменные стенки колодца, поросшие зеленым мхом, который казался черным и ядовитым.

Джо увидел свет.

«Долорес? — позвал он. — Ради Бога, вытащи меня! Я весь разбился!»

Теперь его голос звучал еле слышно. Я не отвечала; вместо этого я дотянулась до одной из досок, которые он сломал при падении, и вырвала ее, как гнилой зуб.

«Долорес! — крикнул он. — О Боже! О Боже, помоги мне!»

Я молча оторвала еще одну доску, потом еще и еще. И тут я увидела, что стало светлеть и птицы запели, как на рассвете. Звезды померкли, но светлячки продолжали летать, и было все еще темнее, чем обычно в рассветный час. Я продолжала отрывать доски.

«Долорес! — взывал снизу его голос. — Возьми деньги! Все деньги! И я никогда больше не трону Селену, клянусь тебе! Клянусь Господом Богом и всеми его ангелами! Прошу тебя, дорогая, вытащи меня отсюда!»

Я оторвала последнюю доску, бросила ее в кусты смородины и направила фонарик вниз.

Сразу же луч света упал на его опрокинутое лицо, и я закричала. Это был просто белый круг с двумя дырками в нем. Какой-то миг я почему-то думала, что он выбил глаза о камни. Потом он моргнул, и я увидела, что это его глаза, хотя он, должно быть, видел только мой темный силуэт на фоне неба.

Он стоял на коленях, и его подбородок, шея и рубашка спереди были в крови. Когда он открывал рот и кричал, оттуда тоже брызгала кровь. Он сломал ребра, когда падал, и они, похоже, проткнули ему легкие со всех сторон, как иглы дикобраза.

Я не знала, что делать, — просто сидела там, чувствуя спиной и затылком возвращающееся тепло. Потом он слабо помахал мне дрожащими руками, и я не вынесла. Я отпрянула назад и села, обхватив руками кровоточащие колени.