Михаил Март - В омут с головой

— А как же я вошел и вышел из офиса?

— Секретарша сказала, что центральные двери подъезда были не заперты. Могу предъявить ее показания.

— Нет, не нужно.

— Ну что, Кирилл Юрьевич, будем освобождать Бартеньеву и сажать вас? Хотите пойти на обмен?

— Не очень.

— Вот и я так думаю. Досье на Крысина вы оставьте мне. Я их, знаете ли, тоже коллекционирую, а вы ступайте. Можете еще несколько дней здесь отдохнуть, сейчас жарко ехать в такую даль. Лучше будет, если каждый из нас получит то, что хочет. Мы запустим в местной газете серию статей о ходе расследования. Свобода слова и демократия нам отнюдь не чужды.

— Хотите привлечь общественность на свою сторону?

— Упомянуть об известном адвокате, вступившемся за несчастную женщину и сумевшем внести серьезные коррективы в ход следствия. Что касается общественности, то она сама решит, чью сторону ей принимать.

— Идея хорошая. Я не ударю в грязь лицом перед клиентом. Но вы же ее все равно посадите.

— Мы сделаем так: не вашим и не нашим, но все останутся довольны.

— Так не бывает.

— Всякое на свете случается, Кирилл Юрьевич. Вернетесь на большую землю, передавайте, привет губернатору, а я с вами прощаюсь. Вряд ли мы еще встретимся.

Зимин оставил папку на столе и вышел из кабинета. Табличка с надписью «Майор Прошкин» вызвала у него иронический смешок.

Небо было полно звезд, огромная белая луна, освещающая холодным светом сад, делала его темно-синей массой, колышущейся при слабом дуновении ветерка. Бартеньев сидел на открытой веранде. Закинув ноги на перила и подперев кулаком подбородок, тупо смотрел на гравиевую дорожку, ведущую к калитке. Он не знал, который час и сколько времени просидел в неподвижном состоянии. Судя по печальному выражению лица, ни о чем хорошем он не думал. Редко когда удавалось видеть Антона веселым, а если такое и случалось, то печаль во взгляде все равно читалась.

На тропинке появилась тень. Бартеньев моргнул и вгляделся. Фигура в черном медленно приближалась к дому. Что-то очень похожее на привидение, правда, призраки обычно одеваются в белые одежды. Черное платье, белое лицо, длинные ноги. Женщина подошла к ступеням веранды, и он узнал в ней Екатерину.

— Ты не спишь, Антон?

— Как видишь.

— И я спать не могу. Ты не против, если я зайду?

— Конечно, заходи.

«Странно она себя ведет, — мелькнуло в голове Бартеньева. — Кроткая мышка». Эта женщина никогда ни у кого ни на что разрешений не спрашивала. Она делала то, что считала нужным. Любое ее желание превращалось в приказ, как только она его высказывала. Значит, и такую строптивую непреклонную персону, волевую, с жестким характером можно надломить. У каждого человека есть своя ахиллесова пята. Тонкая струна, способная оборваться в определенных обстоятельствах. Неужели смерть мужа на нее так подействовала? Вряд ли. Она терпеть не могла Никиту. И не его одного. Трудно себе представить человека, к которому Катя могла бы испытывать чувства, схожие с душевной добротой. О любви и речи быть не могло.

Она поднялась на веранду и села в плетеное кресло.

— Я долго думала, с кем мне поговорить, и поняла наконец, что ты для меня самый близкий человек. Странно. Никогда не задумывалась о таких вещах. Когда мне показали труп Никиты, я испытала страшное потрясение. Вид покойника в крови вызвал шок. То, что передо мной лежит мой муж, не играло никакой роли. Возможно, горе, связанное с потерей близкого, меня постигло, окажись на его месте ты. Извини за такие слова. Смерть Никиты никакого горя не принесла. Один лишь шок, который парализовал волю и отнял силы. А спустя сутки мне приснился странный и страшный сон. Проснулась я другим человеком. Я обрела свое прошлое, оценила настоящее, но не увидела будущего. Шесть лет я жила как во сне, балансируя над пропастью, ни о чем не задумывалась. Работала, богатела, меня интересовали лишь деньги. Мне сумели внушить, что деньги — это власть, а власть дает все, что человек может пожелать, плюс абсолютная безнаказанность за все, будь то даже преступление. — Она посмотрела на Антона.

Он умел слушать, поэтому многие любили с ним откровенничать. Мысли, высказанные вслух и брошенные в копилку, из которой они никуда не денутся. Такую надежность люди умели ценить.

— Тебе не интересна моя болтовня? — спросила Катерина, не отрывая от него глаз. — Тогда скажи, я уйду.

— Говори, я слушаю. Может, тебе выпить чего-нибудь?

— Немного выпью. С тобой вместе. Водки, конечно, другого твоя жена в доме не держит.

Антон принес водку и закуску. Они выпили по рюмке. Катя улыбнулась. Улыбка ее была доброй, будто она благодарила Антона за внимание. А он, в свою очередь, смотрел на нее с удивлением и непониманием. Это была совсем другая женщина. Ее агрессивная красота, казавшаяся всегда яркой и навязчивой, граничащая с грубостью и вызовом, теперь превратилась в нежную, женственную и даже трепетную. Возможно ли такое превращение?

— Ты никогда ни о чем меня не спрашивал, Антон. А мне и рассказывать не о чем. Я родилась взрослой, мне было уже тридцать четыре года. Сейчас сорок. А что человек может о себе рассказать, если ему от роду шесть лет… И эти шесть лет прошли как один день. Из года в год одно и то же. Ни год, ни неделя, ни час не отличались от предыдущих и не сулили перемен. Случилось так, что шесть лет назад я очнулась в глухом лесу. Как я туда попала, не помню. Кто я и как меня зовут, не знаю. Никаких вещей при мне не было. Я испытывала голод и жажду. На руках и ногах было много ссадин. Одетая в легкое платье и туфельки без каблуков, я побрела, куда глаза глядят. Долго шла. Мне везло, на пути не встречались ни змеи, ни хищники. Только лоси, олени, лисицы, зайцы… Я знала, какое животное как называется, какое представляет опасность, но кто я и почему животные от меня убегают, мне было не понятно. По законам природы меня ожидал плачевный конец. Рано или поздно, но волки меня сожрали бы. Воду я пила из ручьев, питалась ягодами, спала на деревьях. Причем сама бы я не догадалась залезть на дерево. Я увидела, как белка собирала шишки на земле, ее попыталась сцапать лисица, но она тут же взлетела на сосну, и рыжая осталась ни с чем, покрутилась вокруг и ушла. Спас меня капкан, как ни странно. Я провалилась в прикрытую ельником яму глубиной в три метра. Выбраться из нее я не смогла. Оставалось ждать голодной смерти или соседа, для которого вырыли яму: получилось так, что я превратилась в приманку. Но что удивительно, я не испытывала страха. Словно такого чувства вовсе не существовало. Вытащили меня из капкана на следующее утро. В тайге много охотников. Они селятся на возвышенностях близ рек и занимаются промыслом. Кто-то приходит бить дичь, чтобы продавать меха, а кто-то привык так жить из поколения в поколение. Охотники проверяли капканы и вместо медведя нашли меня. В деревеньке из пяти крепких изб с высокими крылечками жили пять семей якутов, хорошо говорящих по-русски. Они промышляли пушниной, сами выделывали шкуры, зимой и летом ходили в меховой одежде. Что-то вроде футболки без рукавов, мехом внутрь, их надевают на голое тело. Летом не жарко, зимой не холодно. Дома утепляли медвежьими шкурами. Соболь, чернобурая лисица идут на продажу, этим они и живут. Весной и осенью приезжали купцы из городов, привозили соль, спички, сахар, чай, муку, крупы и немного денег. Дороже всего ценилось оружие и боеприпасы. Эти добрые люди меня приютили, дали мне имя, научили стрелять, охотиться, готовить пищу, гнать самогонку из кедровых орехов. Ориентироваться в тайге по солнцу, звездам и деревьям. Я была способной ученицей и вскоре умела различать следы животных, понимать лес, ловить рыбу и курить трубку, набитую самосадом.

Двое стариков оказались грамотными и имели книги. Очень много их нашли на старой базе геологов, где когда-то погибла экспедиция. Так что я изучала по ним археологию, геологию, ботанику, зоологию, и мне все это было очень интересно. Из художественной литературы был лишь трехтомник Джека Лондона, я его зачитала до дыр. Но я не была лесным человеком, и они это понимали. Когда над тайгой пролетали самолеты, я могла определить, грузовой он или пассажирский. А когда приехали купцы, я попросила у них зеркало и шампунь. Хозяйственное мыло, что они привозили, меня не устраивало. До этого я прожила у якутов четыре месяца. Была весна, когда я впервые увидела купцов. Они гостили не более двух дней, а потом укладывали тюки на лошадей и уходили. Осенью они приехали с каким-то мужчиной, отличавшимся от других неординарной внешностью — высокий, красивый, черноглазый. Он меня как магнитом притягивал. Тогда я впервые почувствовала себя женщиной, и сердце у меня забилось по-другому. Мужчину того звали Иван Борисович Нагорный.

— Наш мэр? — удивился Антон.

— Совершенно верно. Овладел он мной в первую же ночь и дал мне новое имя — Екатерина. А на следующий день предложил ехать с ним. Я даже не раздумывала, тут же согласилась. Провожали меня со слезами. Охотники привыкли ко мне, я стала членом их большой семьи. Но против природы не пойдешь, и я уехала по зову сердца.