Джонатан Сантлоуфер - Анатомия страха

– Эй, Родригес, давай рассказывай.

Я посмотрел в ее лицо и неожиданно для себя начал рассказывать о том, чего не знал никто. Особенно в детали не вдавался, но Терри поняла.

Выслушав, она подвергла сомнению мою вину, наверное, просто чтобы утешить меня. Я так ей и заявил.

– Нет, – возразила Терри. – Я детектив, не забывай. Чтобы сделать окончательный вывод, мне нужны факты. У тебя фактов нет. Откуда ты вообще это знаешь?

– Вот отсюда. – Я постучал по сердцу. – А теперь расскажи ты.

– О чем?

– О своем конфликте с федералами.

– Ах об этом. – Она вздохнула. – Так, ничего особенного. После одного серьезного преступления у нас создали «горячую линию». Ответственной назначили меня. Я должна была организовать прием звонков, отбирать сведения, представляющие интерес, и передавать в Бюро. Звонков поступало тысячи, большинство пустые, а людей, как всегда, не хватало, фактически трудилась я одна. Ну, в общем, прокололась, пропустила важную информацию. Меня обвинили в халатности. – Она опять вздохнула, и я крепко обнял ее. – На шесть месяцев отстранили от работы и предписали пройти принудительное лечение у психоаналитика. Пришлось полежать на кушетке перед доктором Фрейдом.

– Ну и как он? – Кто?

– Фрейд.

– Получше тебя. – Терри засмеялась и снова шлепнула меня по груди.

– Ты любишь драться?

– Нет. Только по необходимости. Кстати, психоаналитик сказал, что все мои действия с тех пор, как я стала копом, и до инцидента с «горячей линией» были продиктованы конфликтом с моим противным отцом. Вот так. – Она посмотрела на меня. – Так что не у тебя одного проблема с отцом.

Потом Терри поведала, что значит расти на Стейтен-Айленде, в семье итальянских эмигрантов четвертого поколения, где девушке положено выйти замуж обязательно за итальянца, завести не менее трех детей и жить рядом с родителями.

– Как видишь, я решила поломать традицию. – Она положила голову мне на грудь. – Я слышу твое дыхание, Родригес. Оказывается, ты дышишь.

– Не обращай внимания, это я притворяюсь.

Мы посмеялись, пошутили, затем она спросила:

– Ты кем себя считаешь, католиком или иудеем?

– И тем и другим. В том смысле, что не считаю. Родители моей мамы, польские евреи, давным-давно обосновались в Нижнем Ист-Сайде. Их достали погромы на родине. А родители отца переселились из пуэрто-риканского городка Майягес в Эль-Баррио на Манхэттене. Я успел побыть иудеем, ходил в синагогу, носил кипу и все такое, правда, недолго. Вскоре бабушка Долорес решила сделать меня католиком. Водила в церковь, но тоже ничего не получилось. Полагаю, моя религия – Нью-Йорк.

– Ты хотел бы снова заняться оперативной работой?

– Нет. Спасибо. Я предпочел бы остаться рисовальщиком.

– Да, согласна, тут тебе нет равных.

Я пожал плечами, хотя слышать это было очень приятно.

– Расскажи все-таки, что у тебя было с Дентоном.

– Зачем?

– Так, интересно.

– Я же не спрашиваю тебя насчет твоих прошлых связей.

– А у меня до тебя никого не было. Ты первая. – Я попытался все превратить в шутку, но Терри отодвинулась от меня и завернулась в одеяло.

– Ты хочешь знать, сколько раз мы занимались любовью или каким он был любовником?

– Я ничего не хочу знать. Забудь. Извини. Я же не думал, что это больное место.

– А что ты думал? Что я трахалась с Дентоном ради повышения по службе?

– Я этого не говорил.

– Но ты так думаешь.

– Нет. Чего ты всполошилась?

– Я не всполошилась. Решил, что если я легла с тобой в постель, то ты имеешь право копаться в моей жизни?

– Я не собирался копаться в твоей жизни. Лишь спросил о Дентоне. И очень об этом сожалею.

– К черту, – пробормотала она. – Собирайся и уходи.

– Что?

– Ничего. Уходи! – Лицо Терри исказилось гневом.

– Да ладно тебе, забудь.

– Забыть что… допрос, который ты мне учинил?

– Забудь все. – Я вскочил с постели и начал надевать брюки. – Забудь вообще, что я тут был.

– А разве ты тут был?

– Мне казалось, что да, но теперь вижу, что нет. – Я потянулся за рубашкой и, продолжая одеваться, ожидал, что Терри меня остановит. Но она не остановила.

«Зачем я это сделала? Какого черта?» Терри Руссо плюхнулась в постель, пытаясь понять, что произошло. Что сделала? Пригласила его домой или выгнала? Впрочем, значения это не имело, потому что опять не получилось, с очередным мужчиной. Но ей казалось, что Родригес другой.

Она поплелась в ванную комнату, убрала волосы в хвостик, вымыла лицо, посмотрелась в зеркало.

«Нет, что касается мужчин, у меня никогда ничего не получится нормально. Прав тот психоаналитик: мою жизнь действительно исковеркал отец».

– Что, дрянь, довольна? – спросила она у своего отражения. – Забыла золотое правило – не спи с кем работаешь.

«И что теперь? Как общаться с Родригесом на работе? сделать вид, будто ничего не произошло? Вряд ли получится. Да и не в этом дело. Черт побери, ведь он мне нравится».

Терри швырнула полотенце в корзину для грязного белья так, что она повалилась.

«Разве я спала с Дентоном, чтобы продвинуться по службе? Нет. Или все же догадывалась, что он на пути к вершине? И вот теперь этот Родригес, коп-рисовальщик с особым даром. Я тоже использую его?»

Терри вернулась в постель, уронила голову на подушку, зная, что впереди ее ждет тяжелая ночь. Слишком много Родригес всколыхнул чувств.

Я шел домой усталый и злой. Вопрос о Дентоне был праздный. Просто заело любопытство, почему Терри с ним спала. Зря спросил, конечно, но чего она так вскинулась? Это заставило меня осознать, что я о Терри Руссо ничего не знаю, кроме того, что она хороший детектив, красивая и замечательна в постели. Маловато.

И я начал задавать себе вопрос: действительно ли ей нравлюсь, или она пригласила меня по какой-то иной причине? Но какой? Ведь у меня нет власти, как у Дентона, и я никак не могу помочь ее карьере. Или все же могу?

Я не знал, что думать, и очень сожалел, что рассказал об отце. Проявил слабость. Захотелось излить душу, все, что там накопилось, той единственной, к которой у меня пробудились какие-то чувства. Теперь я сознавал, что совершил ошибку. И как мы будем общаться на работе? Общеизвестно, что спать с коллегой недопустимо.

Глупость.

Я брел по ночному городу, мимо пустых магазинов и офисов. В довершение ко всему заморосил ледяной дождик, а я без зонтика и старая кожаная куртка уже не греет.

Пошло оно все к черту!

Я поднял воротник, и вдруг в моем сознании возник человек в длинном пальто и лыжной маске. Почему? А потому что мне начало казаться, что за мной кто-то следит. Я свернул на Тридцать девятую улицу и обернулся.

Никого.

Я поежился и двинулся дальше. В этом городе мне никогда не было страшно. Потому что он – мой дом. Откуда эта глупая паранойя? Видимо, действует расследование тройного убийства, плюс отец, плюс история с Терри Руссо. Я миновал несколько гастрономов, про которые говорят, что они стимулируют швейную промышленность, поскольку торгуют продуктами, от которых толстеют, и ускорил шаг.

На Восьмой авеню было оживленно. В порт двигались рабочие ночной смены, крутились торговцы вином и наркотиками, несколько деловых мужчин околачивались у порношопов, у клуба «Эскуэлита», как обычно, стояли латиносы-трансвеститы. Трое сгрудились под фонарем, передавая друг другу закрутку с травкой и поправляя свои мини и топики.

– Эй, привет, guapo![35] – крикнул один. – Давай к нам. – Остальные загоготали. Сквозь макияжу них просвечивала щетина. Ничего себе удовольствие – провести с таким время.

Я ответил, что устал. Они обозвали меня mentiroso,[36] но оставили в покое. Слава Богу. Эти мальчики, несмотря на макияж и высокие каблуки, вовсе не слабаки. Многие щеголяли сделанными в тюрьме наколками, и почти у каждого была припрятана заточка или финка. У клуба нередко случались поножовщины. Первое, что бросилось мне в глаза, когда я переехал в этот район, был импровизированный алтарь – искусственные цветы, картинки святых, свечи, надпись на стене «В память об Ангеле» – На том месте, где кого-то прирезали. Пятна крови оставались на асфальте целую неделю, пока их не смыл дождь. Теперь, проходя мимо этого места, я напрягся, не знаю почему. Пришлось встряхнуться и строго приказать себе не дурить.

После клуба «Эскуэлита» все было спокойно, пара пустых автостоянок и офисные здания с темными окнами, включая мое. И мне вдруг стало неприятно, что я единственный житель в этом доме. Впервые с тех пор, как я сюда переехал.

Я находился у двери, когда опять появилось отчетливое ощущение, что за мной наблюдают. Взглянул через плечо и что-то увидел – какую-то фигуру, тень, – но не был уверен, что не спутал реальность с образами, скопившимися в сознании за многие годы.