Джеффри Линдсей - Декстер в деле

А главное, бессмысленно! В конце концов Дончевич все-таки пырнул ножом Дебору! И если она выжила, то вовсе не от недостатка стараний с его стороны. Он явно замешан в чем-то еще.

Тогда с чего мне что-то «чувствовать»? Легко обычным людям сказать: «Я поступил неправильно и чувствую себя виноватым». Но можно ли так говорить холодному, бездушному Декстеру? Начать с того, что я вообще не чувствую. Больше того: если бы я что-нибудь и почувствовал, существует определенная вероятность того, что чувства мои большинство сочли бы в том или ином роде плохими. Наше общество не одобряет и не поощряет такие эмоции, как Нужда убивать или Удовольствие от нанесения ножевых ранений.

Неужели это малозначимое, импульсивное расчленение способно вытолкнуть меня за грань бесстрастности, утопить в смятении человеческих чувств? Ведь сожалеть мне не о чем: ледяная и непробиваемая логика великого интеллекта Декстера раз за разом приводила меня к одному и тому же выводу: Дончевич — потеря небольшая, к тому же он и в самом деле пытался убить Дебору. Что ж мне теперь, ради собственного успокоения надеяться, что она не выживет?

И все-таки что-то меня царапало, не отпускало с самого утра и весь день, до обеденного перерыва, когда я поехал в больницу.

— Здорово, парень, — устало произнес Чатски. — Практически без перемен. Пару раз глаза открыла. Мне кажется, она чуть-чуть окрепла.

Я уселся на стул по ту сторону кровати.

Дебора не выглядела сколько-нибудь окрепшей. Она лежала бледная, едва дыша, ближе к смерти, чем к жизни.

Я видел такое выражение лица и раньше, много раз, но Деборе оно не шло. Оно предназначалось для людей, которых я специально для этого отбирал, для тех, кого сталкивал по темному склону в пустоту в качестве награды за творимое ими зло.

Буквально прошлой ночью я видел такое выражение лица у Дончевича. И хоть его я выбрал не специально, сразу понял, что как раз ему-то оно очень подходит. Из-за него моя сестра лежит вот так, и этого достаточно.

Здесь ничего не всколыхнуло бы несуществующую душу Декстера.

Я выполнил свою работу, удалил плохого человека из бурлящего угара жизни, отправил на свалку — там ему и место. Пусть незапланированно — все равно справедливо и по заслугам, как сказали бы мои коллеги из правоохранительных органов. Коллеги вроде Исраэла Сальгеро, которому теперь не придется трепать Дебору и портить ей карьеру лишь потому, что какой-то лысый идиот поднял шумиху в прессе.

Когда прикончил Дончевича, я прекратил все это безобразие. Я сделал дело Декстера, и сделал хорошо, так что мой крошечный уголок мира стал чуточку лучше. Так я и сидел на стуле, жевал какой-то отвратительный бутерброд, болтал с Чатски и даже один раз сам увидел, как Дебора открыла глаза на целых три секунды. Непонятно, увидела ли она меня рядом, но само зрелище дрогнувших зрачков уже вселяло надежду и я немного начал понимать безумный оптимизм Чатски.

На работу я возвращался, чувствуя себя гораздо лучше. Необдуманно поспешил? Ну что поделаешь — Дончевич получил по заслугам. А теперь, когда Дебора поправляется, без вмешательства отдела внутренних расследований и журналистов жизнь действительно будет налаживаться, войдет в привычную колею, и волноваться больше не о чем.

Как приятно, как чудесно возвращался я с обеда на работу… Приподнятое настроение было у меня ровно до того момента, пока я не вошел в здание и не поднялся к себе, где и встретил поджидавшего детектива Коултера.

— Морган, — сказал он. — Сядь-ка.

Какой молодец, предложил мне присесть на собственный стул!.. Я уселся. Коултер смерил меня долгим-долгим взглядом, пожевал губами зубочистку. Малосимпатичный персонаж с телом как груша, а сейчас, с зубочисткой в углу рта, еще противнее, чем обычно. Умостил свой жирный зад на стул для посетителей у моего стола и теребит бутылку с лимонадом; вон уже весь облился, и несвежая рубашка в пятнах. Его вид, в сочетании с манерой таращиться и молчать, как будто вынуждая удариться в рыдания и в чем-нибудь признаться, ужасно меня бесил. «Бесил» — это еще мягко сказано. Поэтому я подавил порыв расплакаться, достал из ящика стола недавний отчет из лаборатории и стал читать.

Через некоторое время Коултер покашлял.

— Ладно, — сказал он. — Нам про рапорт твой надо поговорить.

— Какой из?.. — уточнил я, оторвавшись от отчета.

— Когда твою сестру пырнули. Кое-что не складывается.

— Давай поговорим, — кивнул я.

Коултер снова откашлялся.

— Э-э… ну… давай сначала расскажи, что ты видел.

— Я сидел в машине, — начал я.

— Как далеко?

— Ну, может, футов пятьдесят.

— Угу… А почему ты с ней не пошел?

— Что ж… — протянул я, хотя его все это вовсе не касалось. — Мне показалось, незачем.

Он еще некоторое время разглядывал меня, потом покачал головой.

— Может быть, ты не дал бы ему за нож схватиться…

— Может быть, — согласился я.

— Ты ведь был у нее за партнера! — Коултера, как видно, до сих пор терзала мысль о священных узах партнерства, так что я прикусил губу и сдержался, несмотря на сильное желание кое-что ему сказать. Через пару секунд он продолжил: — Значит, дверь открылась и… Дончевич ткнул ее ножом?

— Дверь открылась, и Дебора достала свой значок, — поправил я.

— Ты точно видел?

— Да.

— С такого расстояния?

— У меня хорошее зрение, — пояснил я. Неужели все меня будут сегодня бесить?

— Ладно. А потом что?

— Потом… — сказал я, воспроизводя момент в памяти с ужасающей ясностью, как в замедленной съемке, — Дебора упала. Попыталась подняться, но не смогла. Я побежал на помощь.

— И этот хмырь все время был там?

— Нет. Он скрылся в доме, а потом снова вышел, когда я подбежал к Деборе.

— Угу… — пробормотал Коултер. — Сколько времени его не было?

— Секунд десять максимум, — прикинул я. — Какая разница?

Коултер вытащил изо рта зубочистку и уставился на жеваный кончик. Очевидно, зрелище было ужасное; он с минуту подумал и швырнул зубочистку в корзину для мусора. Разумеется, промахнулся.

— В этом-то и сложность… Отпечатки на ноже — чужие.

Где-то с год назад мне удаляли зуб в стоматологии, под наркозом. Теперь я на секунду вновь почувствовал то неприятное головокружение.

— От… кхм… отпечатки?..

— Ага, — ответил Винс, прихлебывая лимонад. — Мы взяли его «пальчики» при аресте. Естественно. — Он утерся рукавом рубашки. — И сравнили с теми, что на рукоятке… Представь, не те! Вот я и думаю, какого дьявола… понимаешь?

— Естественно, — поддакнул я.

— Вот я и думаю… а если их двое было? Потому что по-другому не получается, верно? — Он пожал плечами и, к несчастью для всех нас, вытащил из кармана рубашки еще одну зубочистку и снова принялся ее жевать.

Мне даже пришлось прикрыть глаза, чтобы все обдумать без помех. Я снова проиграл всю сцену в памяти: Дебора ждет у двери, дверь открывается. Дебора показывает свой значок и внезапно падает… Нет, ничего такого не помню, лишь силуэт мужчины, без подробностей.

Дверь открывается, Дебора показывает свой значок, мужской силуэт… Больше ничего. Темные волосы и светлая рубашка — по таким приметам кто угодно подойдет, включая Дончевича, которого я и треснул по башке мгновение спустя.

— По-моему, никакого второго человека не было. — В конце концов Коултер — представитель (хоть и уродливый, но представитель) правды, справедливости и «Американского образа жизни». — Хотя, честно говоря, на сто процентов не уверен. Все произошло слишком быстро.

Коултер прикусил зубочистку и пожевал губами, словно забыл, как говорить.

— Если их было двое… — в конце концов выдавил он.

— Не исключено, — признал я.

— Один ударил — и давай бежать, типа, ааа, что я сделал! А второй бежит к дверям посмотреть, и тут ты ему вмазал.

— Возможно, — согласился я.

— Их было двое, — повторил он.

Я молча сидел и наблюдал, как дергается зубочистка. Оказывается, прежний мой внутренний дискомфорт — это еще цветочки по сравнению с нарастающим во мне тревожным водоворотом. Если отпечатков Дончевича на ноже не оказалось, значит, Дебору ранил не он — это элементарно, мой Дорогой Декстер. А если Дебору ранил не он, значит — он невиновен, а я совершил очень большую ошибку.

С другой стороны, мне-то какое дело? Декстер делает что должно с теми, кто вполне этого заслуживает, и по одной-единственной причине: благодаря обучению у Гарри. А уж Темному Пассажиру вообще все равно с кем — он согласен на кого угодно. Наш Путь — всего лишь ледяная логика ножа, которой научил меня Гарри.

Однако от мысли о возможной невиновности Дончевича просто голова шла кругом.

Коултер снова бросил жеваную зубочистку в мусор.

И снова промахнулся.

— А где тогда второй? — спросил он.