Дэвид Моррелл - Торговец смертью

Широкие плечи Белласара, его мускулистая грудь и прямая, как шомпол, осанка и раньше давали Малоуну повод предполагать, что он часто занимается физическими упражнениями, вероятнее всего, поднятием тяжестей. Однако то, что Малоун видел сейчас, было демонстрацией силы, которую он и не предполагал в этом человеке, давно перешагнувшем шестидесятилетний рубеж. Легкость, с которой Белласар справлялся с могучей отдачей, была поразительной. Он расстрелял второй грузовик и перенес огонь на джипы, едущие по улицам города-призрака, расстрелял их, затем — солдат, затем — гражданских, после чего перевел ствол пулемета на броневик. Малоуну не верилось в то, что пулемет может нанести столь чудовищный урон бронированной машине. У нее лопнули гусеницы, распахнулся люк, из которого повалил дым и стали вырываться языки пламени. «Господи, да это же бронебойно-разрывные патроны!» — подумал Малоун.

В этот момент Белласар развернул пулемет на треноге и направил его ствол на Малоуна. У того провалилось сердце. И, видимо, не у него одного. Ствол пулемета качнулся дальше, и Поттер прыгнул в сторону, словно перепуганный заяц. Позади них разбегались по кустам охранники.

Теперь ствол снова смотрел в грудь Малоуна. Несмотря на огромные усилия, которые потребовались для столь долгой стрельбы из этого монстра, Белласар выглядел так, как если бы он предпринял короткую поездку на автомобиле.

— Я продемонстрирую, что такое быть по другую сторону отдачи, — проговорил он. — Как насчет того, чтобы получить сотню пуль в грудь?

— По-моему, я чего-то не понимаю.

— Вряд ли. Я уверен, что вы очень хорошо все понимаете.

«Господи, неужели он знает, что я работаю на Джеба?» — подумал Малоун и приказал сам себе: «Блефуй!» Он не должен позволить себе показать хоть малейший признак неуверенности, допустить, чтобы Белласар понял, что поймал его на чем-то.

— Почему бы вам не объяснить, что именно вы имеете в виду? — спросил он.

— Вы считаете меня дураком?

— Ни в коем случае.

— Неужели вы думаете, что я не знал заранее, как подействует на вас ежедневное общение с моей женой на протяжении долгого времени? Неужели считаете, что я не предполагал, как вас потянет к ней, когда она снимет одежду? Я знал, что вы станете представлять, как занимаетесь с ней любовью!

Сердце Малоуна замедлило ритм. Значит, Джеб тут ни при чем.

— Вы совершенно неправильно поняли…

— Заткнитесь! Я хочу, чтобы вы раз и навсегда усвоили одну очень важную вещь. Я не могу контролировать ваши чувства, когда вы находитесь наедине с моей женой, но если вы станете действовать под влиянием этих чувств, если вы хоть раз прикоснетесь к ней более интимно, нежели сегодня, когда я вас застукал, если вы позволите себе нечто большее, чем художник, желающий успокоить свою модель, я притащу вас сюда и… Моя жена принадлежит мне, а я не люблю тех, кто трогает мои вещи! Вам это ясно?

— Вполне.

— Вы действительно все поняли?

— Абсолютно все.

Белласар повернул ствол пулемета в сторону городка, нажал на гашетку и стал крушить пулями закопченные стены, из которых летели огромные куски бетона. Он стрелял до тех пор, пока опустевшая патронная лента не выскочила из дымящегося пулемета. Белласар смотрел на руины, и тело его сотрясала крупная дрожь, но совсем не от мощной отдачи. Когда он заговорил, голос его был непроницаем:

— А теперь убирайтесь отсюда и займитесь работой.

5

— Извините.

Малоун оторвался от наброска, который рисовал по памяти, и увидел Сиену, стоящую у дверей солярия. Он был поражен. Она только-только исходила слезами, и вот, спустя столь короткое время, выглядит так блестяще, что хоть сейчас на подиум! На ней был свободный синий пуловер и такая же юбка до колен. Их цвет напомнил ему Карибы, где в Косумеле он любовался жадеитовым, желтовато-зеленым цветом моря, сидя на пляже у своего дома, который он так любил. Именно так — в прошедшем времени. Поскольку даже если Белласар выполнит обещание и приведет его собственность в прежний вид, Малоун больше туда и близко не подойдет.

— За что вы извиняетесь? — спросил он.

— За то, что устроила сцену.

— Сцену устроили не вы, а ваш муж.

— Нет. Я извиняюсь за свой непрофессионализм. У каждого из нас с вами своя задача, и я к выполнению своей подошла непрофессионально.

— Ерунда! Нам было необходимо урегулировать некоторые вещи.

— А теперь, когда они урегулированы… — Сиена взялась за низ своего пуловера и сделала попытку снять его через голову.

— Стоп!

— Я не хочу, чтобы Дерек разозлился еще больше. Вы ни разу не видели его, когда он находится в очень плохом настроении. Нам нужно сделать второй портрет, и чем скорее, тем лучше.

— Сядьте.

— Вы хотите, чтобы я позировала вам сидя?

— Я хочу, чтобы вы расслабились, пока я с вами говорю.

— Нет, прошу вас, нам нужно работать! Если Дерек решит, что мы теряем время попусту, он…

Малоун сжал зубы.

— Портрет должен рисовать я, поэтому позвольте мне решать, как и когда начинать работу! А теперь — сядьте. Пожалуйста!

Сиена нервно обернулась на дверь, но затем все же сделала то, о чем ее просил Малоун.

Он принес второй стул, оседлал его и положил руки на спинку, надеясь, что его неторопливые движения помогут Сиене расслабиться. А затем он мягко заговорил:

— Сегодня утром, увидев вас, ваш муж заявил, что точно так же вы выглядели, когда он впервые увидел вас в Милане, подчеркнув, что вы были «нефотогеничны».

Сиена опустила глаза.

— Что он имел в виду? — спросил Малоун.

Глаза Сиены затуманились. Было ясно, что мыслями она вернулась в прошлое. Она молчала так долго, что Малоун уже отчаялся услышать ответ. Наконец она сказала:

— Для меня это было плохое время.

— Когда именно это было?

— Пять лет назад.

Малоун молчал, ожидая продолжения.

— Я…

Малоун посмотрел на женщину ободряющим взглядом.

— Вы должны понять… — Сиена сделала глубокий выдох. — Модель — это самая беззащитная женщина в мире.

Малоун промолчал, опасаясь, что, если он что-нибудь скажет, она замкнется в себе.

— Мы все время пытаемся убедить себя в том, что представляем собой нечто большее, чем просто очень красивая упаковка. Мы сходим с ума от того, что годы неумолимо летят и мы стареем. Мы постоянно думаем: а вдруг лучшие дни уже позади?

Малоун молчал, хотя молчание это давалось ему с большим трудом.

— Конечно, бывают и исключения, но я к их числу не отношусь. Представьте, каково это — быть такой худой, что, даже если ты съешь совсем немного, на фотографиях будет видна выпуклость на животе! Постоянное чувство голода, изматывающие диеты или — еще лучше! — съешь что-нибудь и тут же засовываешь два пальца в рот. Чтобы хоть немного облегчить такую жизнь, ты пробуешь кокаин. От него ведь не толстеют! Зато, пусть ненадолго, становится чуть полегче. Потом доза увеличивается. А поскольку все вокруг пытаются тобой манипулировать, ты начинаешь мечтать о человеке, который придет и вырвет тебя из этой грязи, — сильном, умном, красивом. А потом он приходит и… оказывается последней сволочью!

Сиена говорила все быстрее и быстрее. Казалось, что она близка к истерике, и поэтому Малоун вмешался.

— Расскажите, — попросил он, — почему ваш муж сказал, что у вас в тот день было «нефотогеничное» лицо.

— Я ела так мало, что в итоге стала непригодной даже для фотосессий. Хуже того, из-за кокаина в моих глазах появился характерный блеск. И в итоге мужчина, с которым я тогда жила, избил меня. Он расшиб мне губу так, что она разошлась на две части, и поставил огромные синяки под глазами.

Малоун представил себе это зрелище, и его затошнило.

Пальцы Сиены не находили себе покоя.

— Это случилось в Милане. Я приехала туда на осенние показы мод, но после того, как меня избили, естественно, не могла принимать в них участия. Поэтому я оставалась у себя в гостиничном номере. Парень, с которым я жила, ушел, намереваясь трахнуть кого-то еще, а потом послышался стук в дверь. Я открыла, и на пороге стоял Дерек. Я никогда не забуду этого! Он был в смокинге, а в руке держал букет роз. Я в тот момент витала в кокаиновых парах, и когда я его увидела, клянусь, мне показалось, что это Розано Браззи, знаменитый итальянский актер. Понятия не имею, откуда он узнал, где я и что мне нужна помощь. Он только взял меня за подбородок и сказал: «Я пришел, чтобы позаботиться о тебе. Не собирай вещи. Возьми только плащ, и пойдем». Я моргнула. Я кивнула. Я не взяла даже плащ, а просто захлопнула дверь за собой и пошла к его лимузину.

— Но вы ведь говорили мне о том, что у вас была любящая семья?

— Я не говорила «любящая семья». Я сказала «любящие родители».