Избранное. Компиляция. Книги 1-14 (СИ) - Симмонс Дэн

Он разворачивается и смотрит на Манхэттен.

Город выглядит величественно в свете раннего утра, десятки новых высоких зданий отливают белизной, желтоватым или золотистым цветом. Свет улавливается тысячами окон. Он видит бессчетное число черных автомобилей, которые двигаются по дорогам и улицам у реки, многие выстраиваются, чтобы попасть на Бруклинский мост, и все они с этой высоты похожи на черных жуков.

Внизу, приблизительно в том месте, где он запрыгнул на трос, собралась группка прохожих, и он видит белые овалы их поднятых лиц. Паха Сапа надеется, что не делает ничего противозаконного — да и почему это должно быть противозаконным? — и помнит, что Матт и Джефф, мостовые рабочие, сказали ему, что именно так он может найти мистера Фаррингтона на башне. Конечно, нельзя исключать, что Матт и Джефф просто решили подшутить над заезжим «вождем» и деревенщиной.

Паха Сапа пожимает плечами, разворачивается и продолжает восхождение. Хотя он и привык работать на высоте, но тут обнаруживает, что лучше ему смотреть туда, где резко уходящий вверх трос входит в черное отверстие у карниза башни футах в ста пятидесяти над ним. Ветер, задувающий против течения Ист-ривер с юга, набрал силу, и Паха Сапе приходится на мгновение отпустить веревку, чтобы пониже и поплотнее натянуть на голову матерчатую шапочку. Он не собирается отдавать реке двухдолларовую вещицу или ронять ее под колеса машин, мчащихся в Нью-Йорк.

У вершины, с приближением громадной каменной стены и верхних обводов двух готических арок, чувство незащищенности усиливается. Он обнаруживает, что для сохранения равновесия, делая шаги, надо ставить ноги по одной линии. Здесь самый крутой угол подъема. Видя, насколько малы отверстия под тросы, он спрашивает себя, можно ли вообще забраться с троса на вершину башни. Он видит нависающий карниз, простирающийся футов на шесть за отверстия, в которые входит трос, но его высота футов семь и на нем нет стальных скоб или чего-то, за что можно было бы ухватиться. Паха Сапе придется отвязаться от свободно двигающегося здесь перильного тросика и запрыгнуть на нависающий карниз в надежде, что он сможет найти там, за что можно бы ухватиться, или за счет трения удержаться и не рухнуть вниз. И если — когда — он все же свалится с карниза, то вероятность того, что он попадет на большой трос и удержится на нескольких дюймах его скользкой округлой поверхности, невелика.

Но когда он добирается до громадной стены из гигантских каменных блоков и нависающих карнизов, то видит, что если встать на четвереньки, то можно заползти в квадратный ход, через который пропущены главный и более мелкие тросы.

Внутри, в относительной темноте справа он видит старую деревянную лестницу, а сверху сюда проникают солнечные лучи. Он сворачивает свою веревку бухтой и набрасывает ее на плечо.

Паха Сапа поднимается по лестнице через отверстие вверху на вершину Нью-Йоркской башни Бруклинского моста.

Здесь ветер еще сильнее, он вздувает полы его нелепого пиджака и по-прежнему пытается похитить его шапку, но на этом плоском, широком пространстве у ветра нет шансов. Паха Сапа пытается вспомнить магические числа, которые называл ему Большой Билл, рассказывая о вершинах башен: сто тридцать шесть футов в ширину на пятьдесят три фута в длину? Что-то вроде этого. Это пространство, составленное из отдельных каменных блоков, по площади явно больше того, что нужно очистить взрывами и камнетесными работами для головы Тедди Рузвельта в самой узкой части перемычки к югу от каньона, в котором мистер Борглум хочет создать Зал славы.

Паха Сапа свободно ходит туда-сюда по вершине. Здесь нет бригады рабочих, нет и никакого девяностотрехлетнего Э. Ф. Фаррингтона; значит, эти клоуны все же разыграли его. На самом деле он, конечно, и не ожидал встретить здесь старика, но думал, что тут может работать его сын или внук.

Он подходит к восточному краю и оглядывается. Основные тросы и их несущие так круто падают вниз, что у него щемит мошонку. Машины на дороге в ста шестидесяти футах внизу кажутся совсем мелкими, а шорох их шин по дороге — чем-то далеким-далеким. По прикидкам Паха Сапы, до Бруклинской башни около трети мили, но выглядит она поразительно. На ее вершине полощется американский флаг, и Паха Сапа видит на ней маленькие человеческие фигурки… а что, если Фаррингтон работает именно там… нет, забудь об этом. У него нет ни малейшего желания попытаться спуститься по одному из четырех продолжающихся тросов, а потом снова подниматься, будь там хоть трижды цепная линия.

Когда смотришь с южного края башни, то кажется, что до воды гораздо больше, чем двести семьдесят шесть футов, он видит паромы, спешащие в обе стороны, реку, наполненную судами, пароходы побольше двигаются или стоят на якоре в заливе чуть дальше. Статуя Свободы на острове поднимает ввысь свой факел.

Он смотрит на запад. Недавно законченный Эмпайр-стейт-билдинг возвышается над другими высокими зданиями, как секвойя над соснами. Паха Сапа чувствует, как у него вдруг перехватывает горло от красоты этого здания, этих башен… и от гордыни того народа, который соорудил все это и привел в движение. (Восемь недель спустя он еще раз увидит Эмпайр-стейт-билдинг, когда вместе с тридцатью другими рабочими и мистером Борглумом поедет в кинотеатр «Элкс» в Рэпид-Сити посмотреть фильм «Кинг-Конг». Борглум уже успеет посмотреть эту картину, которая так его вдохновит («Вот это приключение так приключение! — отзовется он о ней. — Картина для настоящих мужчин!»), что поведет колонну старых пикапов и купе с Паха Сапой на мотоцикле Роберта (и с Редом Андерсоном в коляске), чтобы еще раз увидеть ее. Мистер Борглум войдет в кинотеатр, не заплатив ни цента, потому что великий скульптор считает, что такие мелочи, как плата за билет в кинотеатр, на него не распространяются, но Паха Сапа и другие рабочие, которые под давлением босса должны посмотреть фильм, выложат немыслимую сумму — по двадцать пять центов каждый. Паха Сапа не жалеет потраченных денег, он смотрит на виды Нью-Йорка в конце фильма и вспоминает минуты, проведенные им на западной башне Бруклинского моста.)

В этот миг первоапрельского утра 1933 года Паха Сапа и не думает ни о каких гигантских обезьянах, раскачивающихся на восхищающих его зданиях. Утро до этой минуты было безоблачным, но неожиданно несколько быстрых облаков закрывают солнце, отбрасывая бегущие тени на воды залива, на пароходы, острова, паромы, южную стрелку Манхэттена и части Бруклина. Когда два из этих набежавших облаков расходятся, Паха Сапа видит почти вертикальный столб солнечных лучей, пронзающих воды реки к югу от моста. Отраженный свет такой яркий, что ему приходится прикрыть глаза рукой.

Неожиданно вокруг него возникают какие-то люди.

Паха Сапа от испуга подпрыгивает, думая, что полиция каким-то образом выследила его, сейчас закует в наручники и потащит вниз по тросу — ничего себе дельце.

Но это не полиция вазичу.

Когда он в последний раз видел этих шестерых стариков, они были ростом в сотни футов и вокруг каждого — яркое свечение. Теперь они просто старики, и все, кроме одного, ниже Паха Сапы. На них одежды из оленьих шкур, мокасины, накидки, украшенные ожерельями и нагрудными пластинами из костей, повсюду красивейшая бисерная вышивка, вот только белая прежде оленья кожа потемнела и прокоптилась от времени, как и их лица, шеи и руки.

Старший из пращуров и самый близкий к нему говорит, и его голос — это только голос одного из стариков племени вольных людей природы, а не ветра или звезд.

— Теперь ты понимаешь, Паха Сапа?

— Что понимаю, тункашила?

— Что Всё, Тайна, сам Вакан Танка проявляет гибкость и разные его воплощения делятся властью с пожирателями жирных кусков, а также с сисуни, шахьела и канги викаша, а также с икче вичаза. Это…

Старик показывает на мостовую башню под ним, на дорогу далеко внизу с бегущими по ней поездами и автомобилями, на горизонт Нью-Йорка и сверкающий Эмпайр-стейт-билдинг.

— …все это вакан. Все это — свидетельство того, что вазикун слушал богов и заимствовал их энергию.