Избранное. Компиляция. Книги 1-14 (СИ) - Симмонс Дэн

Поскольку солнце зимой не восходит, Крозье так никогда и не узнает, занимались ли они любовью всю долгую арктическую ночь напролет, а возможно, много дней и ночей подряд без остановки (у него именно такое ощущение к тому времени, когда они засыпают), но в конце концов они все-таки забываются сном. От тепла дыхания и испарений разгоряченных тел открытые участки ледяных стен подтаивают, и с них капает вода, и в снежном доме так тепло, что первые полчаса или около того они спят, не накрываясь меховыми полостями.

64. Крозье

Когда он сотворил сушу, в мире еще царила тьма. Тулуниграк, Ворон, услышал сон Двух Людей про свет. Но света не было. Все вокруг окутывала тьма, как было всегда. Ни солнца. Ни луны. Ни звезд. Ни огня. Ворон летел над сушей, пока не нашел снежный дом, где жил старик со своей дочерью. Он знал, что они прячут свет, тайно хранят малую частицу света, и потому вошел. Он прополз по тоннелю. Он выглянул из катака. Там висели два мешка, сшитые из шкур, в одном находилась тьма, в другом находился свет. Дочь старика бодрствовала, а ее отец спал. Она была слепая. Тулуниграк послал дочери мысль, чтобы ей захотелось поиграть. «Дай мне поиграть с шаром!» — вскричала дочь. Старик проснулся и взял мешок, в котором находился дневной свет. Мешок из шкуры карибу был теплым от света, который хотел вырваться наружу. Ворон послал дочери мысль, чтобы она толкнула шар дневного света к катаку. «Нет!» — крикнул отец. Слишком поздно. Шар скатился вниз по катаку, запрыгал по тоннелю. Тулуниграк ждал там. Он поймал шар. Он выбежал из тоннеля, выбежал с шаром дневного света. Ворон принялся рвать клювом раздутый мешок из шкуры, в котором находился дневной свет. Старик из снежного дома гнался за ним по льду, но владелец дневного света не был человеком. Он был соколом. «Питкиктуак! — завопил Перегрин.— Я убью тебя, хитрец!» Он камнем упал на Ворона, но Ворон уже успел разорвать мешок. Взошло солнце. Свет пролился повсюду. Куагаа Сайла! Взошло солнце! «Уунукпуаг! Уунукпуагмун! Тьма!» — провизжал Сокол. «Куагаа! Свет повсюду!» — победно воскликнул Ворон. «Ночь!» «Свет дня!» «Тьма!» «Свет дня!» «Ночь!» «Свет!» Они продолжали кричать. Ворон воскликнул: «Свет дня для всей земли! Свет дня для Настоящих Людей!» Плохо, если будет одно и не будет другого. И вот, Ворон принес свет в одни края, а Перегрин удерживал тьму в других. Но животные сражались. Двое Людей сражались. Они швырялись светом и тьмой друг в друга. День и ночь пришли в равновесие. Зима следует за летом. Две половинки целого. Свет и тьма дополняют друг друга. Жизнь и смерть дополняют друг друга. Ты и я дополняем друг друга. Снаружи Туунбак бродит в ночи. Все, к чему мы прикасаемся, источает свет. Все пребывает в равновесии.

65. Крозье

Они пускаются в долгий путь вскоре после того, как солнце начинает робко показываться над южным горизонтом в полдень, и всего на несколько минут.

Но Крозье понимает, что время действовать для них и время принимать решение для него определило не возвращение солнца; неистовство в небесах, продолжающееся остальные двадцать три с половиной часа в сутки, заставило Безмолвную решить, что время настало. Когда они с нагруженными санями навсегда уходят от своего снежного дома, переливчатые полосы разноцветного света скручиваются и раскручиваются над ними, точно пальцы, сжимающиеся в кулак и разжимающиеся. Северное сияние становится все ярче в темном небе с каждым днем и с каждой ночью.

В это долгое путешествие они отправляются с санями более надежной конструкции. Повозка вдвое длиннее наспех сооруженных шестифутовых саней, на которых Безмолвная перевозила Крозье, когда он не мог ходить, и полозья у нее набраны из маленьких, тщательно обструганных кусочков дерева, соединенных крепежными деталями, вырезанными из моржового бивня. Основанием полозьев служат пластинки китового уса, а не просто застывший слой вязкой массы из торфяного мха и тины, хотя Безмолвная и Крозье по-прежнему несколько раз в день поливают полозья водой, чтобы на них образовалась тонкая ледяная корка. Поперечины изготовлены из оленьих рогов и последних обломков досок и брусьев, у них оставшихся, включая опалубку снежного ложа; вертикальные задние стойки саней представляют собой прочно закрепленные на месте оленьи рога и моржовые бивни.

Упряжь из кожаных ремней теперь рассчитана на двоих — никто не поедет на повозке, покуда не получит травму или не заболеет, — но Крозье знает, что Безмолвная смастерила эти сани с великим тщанием в надежде, что еще до конца года их потащит упряжка собак.

Она беременна. Она не сказала Крозье об этом — ни с помощью веревки, ни взглядом, ни жестом, ни каким иным способом, — но он знает, и она знает, что он знает. Если ничего не случится, ребенок появится на свет в месяце, который Крозье по привычке называет июлем.

На санях они везут все свои меховые полости, шкуры, кухонные принадлежности, инструменты, голднеровские жестянки для воды, полученной из растопленного снега, и запас мороженой рыбы, тюленины, моржового мяса, убитых песцов, зайцев и куропаток. Но Крозье знает, что часть провианта предназначена для времени, которое, возможно, никогда не наступит — по крайней мере для него. А часть, возможно, уйдет на подарки — в зависимости от того, какое решение он примет и что потом случится на льду. Он знает, что, в зависимости от принятого им решения, возможно, им обоим вскоре придется поститься — хотя, насколько он понимает, поститься должен только он один. Безмолвная будет поститься вместе с ним просто потому, что теперь она его жена и не станет есть, коли он не ест. Но если он умрет, она возьмет сани с провиантом и вернется обратно на сушу, чтобы жить своей жизнью и выполнять свои обязанности.