Найди меня - Фрейзер Энн

Коронер кивнул.

— Я запишу.

Через час после прибытия машины уехали, Дэниел и Рени забрались в тюремный микроавтобус; солнце опускалось за горы, в багровеющем небе замелькали летучие мыши.

— Я не любитель пустыни, — Дэниел включил передачу и попытался возобновить диалог, потому что разговоры, даже на посторонние темы, часто приводят к неожиданным результатам. — Всегда предпочитал лес и океан.

— Она завоевывает постепенно, — отозвалась Рени. — Не всех, конечно. У меня здесь прошла большая часть жизни. Бабушка и дедушка переехали в пустыню в пятидесятых. Построили маленький домик на пяти акрах, которые получили по Гомстед-акту[6]. Даже не верится, что люди действительно пытались здесь что-то выращивать. Им пришлось корчевать креозотовый кустарник и юкку, чтобы подтвердить, что они пытаются обрабатывать землю, иначе ее бы отобрали. Большинство уехало, но они остались. Некоторые из моих самых ранних воспоминаний — это бабушкина хижина. Привозная вода, электричества нет. Я это обожала.

— Ваша бабушка по отцу? — спросил он, хотя знал ответ.

— Да.

— Какая она была?

— В смысле, были ли у нее мрачные психопатические наклонности?

— Да.

— Не помню ничего мрачного, хотя особым человеколюбием она, пожалуй, не отличалась. Но ведь и в отце я не смогла разглядеть чудовище. Поверьте, я задавала себе этот вопрос, рылась в воспоминаниях, но ничего не смогла найти. Она была из тех людей, рядом с которыми всегда хорошо.

От отца много зависит, но порой Дэниелу казалось, что сильное женское влияние и ролевая модель — мать, тетя, бабушка — могут сыграть более важную роль в формировании ребенка.

Когда они снова выбрались на трассу к Джошуа-Три, телефон Дэниела зазвонил. Удивленный, что вновь появилась связь, он сбавил скорость и посмотрел на экран. Отец. Не биологический отец, а человек, усыновивший и вырастивший его.

— Мне придется ответить. — Не включая блютус в машине, чтобы разговор оставался хотя бы наполовину личным, он принял звонок.

— Давно тебя не слышал, — сказал отец. — Просто интересуюсь, как все прошло сегодня.

— Так себе, — ответил Дэниел, ни на секунду не забывая, что Рени слышит его ответ.

— Что-нибудь получилось?

— Нет.

— Очень жаль.

Только сочувствия сейчас и не хватало. Он покосился на профиль Рени. Она, наверное, думает, что он говорит с женой или подругой.

— Мне тоже. Расскажу, когда вернусь домой.

— Она рядом?

— Ага.

— Ладно. Будь осторожнее.

— Всегда.

Он отключился и, убирая телефон в карман, нащупал обрывок ткани, который взял с собой, ткани, которую надеялся сравнить сегодня, если Бен Фишер сказал правду.

ГЛАВА 11

Тридцать пять лет назад

Он терпеть не мог магазинов тканей. Они навевали сон, и в них было скучно. Просто нечего делать. Сейчас ноги уже не держали его, и он в изнеможении осел на пол.

Мама с улыбкой наклонилась к нему.

— Мы же тут всего двадцать минуток, Данни. Слушай, а не поможешь ли ты мне выбрать материю на платье? Я никак не решу с цветом.

Она двинулась к секции рулонов, как она их называла. Почему она называла их так, он не знал. Он думал, что рулоны — это то, чем рулят, но эти рулоны были просто кусками картона с намотанными на них тканями.

— Выберем в этом отделе, — сказала она, — тут дешевле всего. Не могу позволить себе материал поприличнее. Мы такие нищие, что мне и это покупать не следовало бы.

Слово «позволить» было ему хорошо знакомо, как и то, что, он не может иметь такие же игрушки и одежду, как у друзей. Она зарабатывала шитьем и шила ему одежду сама. Из-за этих вещей его считали странным, хотя он и не понимал, почему его дразнят одеждой.

Теперь, когда у него появилось дело, он забыл об усталости и вскочил. Столько цветов, столько рядов тканей.

— Мне нравится это. — Он коснулся ярко-желтой в белый горошек. Мать слегка покачала головой и подняла брови, намекая, что ей это не подойдет.

Дэниел поискал еще.

— А синий?

Она опять молча улыбнулась. Она самая лучшая. Никогда не злится и никогда не кричит на него, как другие мамы кричат на своих детей.

Он двинулся дальше по проходу. Зеленый, снова синий, красный. Много красного. Она любила красный цвет.

— Вот этот. Мне нравится этот. — Он показал на красную ткань с крохотными розовыми цветочками. Она снова улыбнулась, и он увидел, что его выбор ей понравился.

Рулоны стояли вплотную, будто книги на полке, и ей пришлось как следует потянуть, чтобы вытащить тот, который он выбрал. Достав рулон, она немного развернула материал и наклонилась к нему, чтобы он мог разглядеть получше, разглаживая ткань ладонью.

— Думаю, это то, что надо, верно? Не важно, что это не чистый хлопок.

Он потрогал ткань. Она показалась странной, но он помнил, что она сказала о деньгах, и кивнул.

— Красивая.

— Прекрасно, теперь поищем нитки и молнию, чтобы подходили.

Тут он ей тоже помог, и магазин уже не казался таким скучным.

Дома, в их крохотной квартирке в Пасадене, она расстелила ткань на полу и показала ему, как расположить выкройки из тонкой коричневой бумаги, чтобы материи хватило на все платье. Это оказалось не так легко, но им удалось подогнать выкройки, переворачивая некоторые вверх ногами, а другие укладывая по складке. Он даже помог ей наколоть их — раньше они никогда не делали этого вместе.

После обеда они раскроили платье большими тяжелыми ножницами. Звук металла, режущего ткань и бумагу, чудесно отдавался в ушах. На другой день, когда он вернулся из школы, они сняли выкройки и скрепили раскроенную ткань булавками яркой стороной наружу. Потом он помогал шить.

Приходилось подкладывать ему на стул подушку, чтобы он доставал до швейной машинки.

— Шов всегда должен быть пять восьмых дюйма, — показывала она ему. Его ноги болтались в воздухе, и она сама нажимала на педаль босой ступней с ярко-красным педикюром, регулируя скорость иглы и помогая ему вести прямой шов, радуясь его сноровке.

— О, а вы, оказывается, такой скрытный, молодой человек! — Она сняла сшитый кусок с машинки, обрезала нить, развернула и прижала ткань к животу, поверх джинсов и свитера. Пока еще не похоже на платье, но уже и не просто кусок ткани.

Неважно. Важно то, что она рада. Она давно не радовалась, с тех самых пор, как ее последний ухажер бросил ее ради «другой». А он ему нравился. Ходил с ним на пляж и говорил, что хочет стать его отцом. Дэниел не понимал, как можно сегодня хотеть быть чьим-то отцом и исчезнуть на следующий день. Не умереть, как муж той леди наверху. Просто исчезнуть.

Он попробовал вообразить, как тот ухажер живет где-то в другом месте, с другими людьми, хохочет за обеденным столом, может, подбрасывает другого мальчика, а не его, в воздух, называет его приятелем. Но сейчас мама рада. Может быть, это ненадолго. А может, и нет. Она засиделась за шитьем допоздна, а утром, когда он завтракал за кухонным столом, примерила платье перед ним.

— Ну, как тебе твой материал? — спросила она. — Нравится?

Он просто влюбился в него.

— Еще надо подрубить его, но это быстро. Закончу к вечеру, к свиданию.

«Свидание» — странное слово. Девочки-старшеклассницы тоже так говорят, как та, которая иногда сидит с ним в мамино отсутствие. Она говорила о свиданиях и прогулках с мальчиками, и щеки ее пылали, а глаза сияли, как сейчас сияют глаза у мамы.

Вечером он смотрел, как она красится и причесывается.

— Принеси свой фотоаппарат, — попросила она его со счастливой улыбкой. — Сфотографируешь меня в платье, которое мы сшили вместе.

На Рождество ему подарили маленький «Инстаматик». Он помчался в свою комнату и вернулся с ним. Камера была синяя, с кубиком-вспышкой на четыре снимка сверху. Мама стояла в своем платье перед дверью гостиной, такая красивая и немного незнакомая, словно из телевизора.