Призраки (ЛП) - Хантер Эван (Ивэн)

«Что ещё?», — спросил Карелла.

«Укус», — сказала она.

«Да, и что об этом?»

«Дайте мне свои руки.»

Он протянул ей руки. Они стояли в двух шагах друг от друга, лицом друг к другу, сцепив руки. Она закрыла глаза.

«Кто-то плавает», — сказала она. «Женщина. Лента. Такая прочная. Я чувствую, как она пульсирует в ваших руках. Лента.

Нет, я теряю это.», — резко сказала она и широко раскрыла глаза. «Сконцентрируйтесь! Вы — источник!» Она крепко сжала его руки и снова закрыла глаза. «Да», — сказала она, и это слово прозвучало как шипение. Она тяжело дышала, её руки в его руках дрожали. «Утопление. Лента. Утопление, утопление», — сказала она и вдруг выпустила его руки и обхватила его, глаза её были по-прежнему закрыты, а руки обхватили его за шею.

Он попытался отстраниться от неё, но её губы нашли его губы, и ртом стала притягивать его к себе, словно пытаясь высосать дыхание из его тела. Вскрикнув, она вцепилась зубами в его нижнюю губу, и он тут же оттолкнул её. Она стояла с закрытыми глазами, всё её тело дрожало. Казалось, теперь она не замечала его. Она начала раскачиваться, а потом вдруг заговорила голосом, совершенно не похожим на её собственный, — пустым могильным голосом, который, казалось, доносился из глубин какого-то забытого болота, подгоняемый клочьями тумана и холодным, как могила, ветром.

«Ты украл», — сказала она. «Я знаю, я слышал, ты украл, я знаю, я скажу», — сказала она, — «ты украл, ты украл…»

Её голос прервался. В комнате воцарилась тишина, нарушаемая только тиканьем часов. Она стояла, покачиваясь, с закрытыми глазами, но дрожь уже прошла, качание наконец тоже прекратилось, и несколько мгновений она оставалась совершенно неподвижной. Затем она открыла глаза и, казалось, удивилась, обнаружив его рядом.

«Мне… нужно отдохнуть», — сказала она. «Пожалуйста, уходите.»

Она оставила его одного в комнате. Дверь в спальню мягко закрылась за ней. Он постоял немного, глядя на закрытую дверь, а потом надел пальто и вышел из квартиры.

Дом Кареллы в Риверхеде был огромным «белым слоном», который они купили за песню — точнее, за оперу на пять актов — вскоре после рождения близнецов. Отец Тедди подарил им дипломированную медсестру на месяц, пока Тедди восстанавливалась после родов, а Фанни Ноулз решила остаться с ними и позже, получая зарплату, которую они могли себе позволить, сказав, что ей надоело постоянно ухаживать за больными стариками. Без неё они никогда бы не справились с большим старым домом — да и с близнецами тоже, если уж на то пошло. Фанни было «за пятьдесят», как она выражалась, у неё были синие волосы, она носила пенсне, весила 150 фунтов и управляла хозяйством Кареллы с той же ирландской твердолобостью, что и бригадиры строительных бригад, когда иммигранты копали городское метро на рубеже веков. Именно Фанни категорически отказалась взять в дом бездомного лабрадора-ретривера, которого Карелла приютил, расследуя убийство слепого мужчины и его жены. Она просто и категорично заявила ему, что в доме и так хватает дел, без того чтобы убирать за большой старой гончей. Она любила говорить, пророчески в данном случае: «Я не терплю дерьма ни от человека, ни от зверя», — выражение, которое десятилетние близнецы подхватили, когда ещё только учились говорить, и которое Марк теперь использовал чаще, чем Эйприл. Речь близнецов, к великому огорчению Кареллы, была больше похожа на речь Фанни, чем на чью-либо ещё; этот голос они слышали по всему дому, когда Кареллы не было дома.

Когда он отпер входную дверь, дома, похоже, никого не было.

Поездка из Стюарт-Сити в Риверхед заняла полтора часа по коварным дорогам, занесённым снегом; обычно на это уходило минут сорок. Он с трудом завёл машину на подъездную дорожку, сдался после шести попыток, и в конце концов припарковал её у обочины, за соседней машиной мистера Хендерсона, уже частично занесённой сугробами. Теперь он стоял у входной двери и счищал снег с ботинок, прежде чем войти в дом. В доме царила тишина. Он включил свет в прихожей, повесил пальто на вешалку из грушёвого дерева прямо перед дверью и крикнул: «Привет, есть кто дома?»

Ответа не последовало.

Дедушкины часы, подаренные отцом Тедди, пробили полчаса.

Было 18:30. Он знал, что Тедди и Фанни отвозили близнецов к Санте — она должна была сделать это сегодня, — но они уже должны были быть дома, даже несмотря на бурю. Он включил торшер возле пианино и лампу в стиле Тиффани на торцевом столике возле дивана, а затем прошёл через гостиную на кухню.

Взяв из морозильной камеры поднос с кубиками льда, он вернулся в гостиную и уже готовил себе напиток на барной стойке, когда зазвонил телефон. Он сразу же выхватил трубку из подставки.

«Алло?» — сказал он.

«Стив, это Фанни.»

«Да, Фанни, где ты?»

«Мы застряли в центре города, возле „Куперсмита“. И здесь дьявольски сложно поймать такси; их просто не найти. Мы думаем сесть на поезд до станции „Гладиола“ — если, конечно, сможем добраться отсюда до междугородней.»

«Как насчёт метро?»

«Железная дорога ближе, если мы сможем до оной добраться. Но это может занять некоторое время. Я позвоню тебе, как только узнаю, что мы будем делать.»

«Как поживает Санта-Клаус?»

«Грязный старик с фальшивой бородой. Пойди выпей чего-нибудь», — сказала Фанни и повесила трубку.

Он положил трубку и вернулся к барной стойке, гадая, когда у Фанни появились собственные экстрасенсорные способности.

Его губа была в синяках от реанимации «рот в рот», проведённой Хиллари в состоянии транса. Он не целовал другую женщину с того дня, как женился на Тедди, и не чувствовал, что поцеловал её сейчас. Всё, что происходило в гостиной квартиры Дениз Скотт, было лишено всякой сексуальности из-за яростного стремления Хиллари. Она с таким же успехом могла прижимать ко рту камень некроманта, и он скорее испугался, чем возбудился, опасаясь, что она действительно обладает силой, способной исторгнуть его душу из оболочки тела и оставить таковую дрожащей серой массой на ковре у его ног. Он намеревался рассказать Тедди о случившемся, как только она вернётся домой. Он прикинул, когда, чёрт возьми, это произойдет, смешал себе мартини, очень сухой, и положил в бокал две оливки. Он включал ёлочные гирлянды, когда зазвонил телефон.

«Стив, это снова я», — сказала Фанни. «Это безнадёжно.

Придётся искать где-нибудь гостиницу.»

«Где ты сейчас?»

«На углу Уэверли и Доум. Мы пришли сюда пешком от „Куперсмита“. Близнецы замёрзли, на них были только лыжные куртки, когда мы выходили из дома сегодня утром.»

«Уэверли и Доум», — сказал он. «Попробуйте зайти в „Уэверли Плаза“, он должен быть прямо за углом от вас. И перезвоните мне, когда устроитесь, хорошо?»

«Да, хорошо.»

«Я буду здесь, у телефона.»

«Ты уже выпил?»

«Да, Фанни.»

«Хорошо. Это первое, что я собираюсь сделать, когда мы найдём чёртово место для ночлега.»

«Перезвони мне.»

«Обязательно», — сказала она и повесила трубку.

Он подошёл к камину, разорвал вчерашнюю газету — ту, в которой был некролог Грегори Крейга, — на полосы, и бросил их под решётку. Поверх газеты он аккуратно сложил хворост, положил три полена и чиркнул спичкой. Он уже прихлёбывал второй мартини, когда снова зазвонил телефон. Это была Фанни, сообщившая, что им удалось снять два номера в отеле «Уэверли», и они бы не получили их, если бы она при снятии номера не сказала, что эти бедные дрожащие душеньки — жена и дети детектива Стивена Луиса Кареллы из 87-го участка. Он никогда не считал себя человеком с влиянием, но, видимо, то, что он был городским детективом, позволило Фанни и его семье снять пару комнат на ночь.

«Не хочешь поздороваться с детьми?» — спросила она.

«Да, позови их, пожалуйста.»

«Они в соседней комнате, смотрят телевизор. Секунду.»

Он услышал, как она обращается к близнецам через дверь, которая, очевидно, была дверью в смежные комнаты. Первой на связь вышла Эйприл.