Усадьба Сфинкса - Константин Александрович Образцов

– Ну вы только на нее посмотрели с подозрением, а она сразу же кислоту выпила, поняла, что не оправдаться. Вас все побаиваются, не примите за грубость. А ведь Марта тоже была не виновата.

– Вот как? И кто же тогда убил Обиду Григорьевну?

– Белая Дева, – убежденно сказала Римма.

– Она, – кивнул Герасим. – Белая Дева.

Говорить более было не о чем. Я велел Герасиму снять доспехи и отправил обоих наверх, строго запретив кому бы то ни было рассказывать о произошедшем. Последнее, впрочем, было явно излишним. Я отнес датский меч обратно и снова присел у тела злосчастного Захара. Кое-что не вязалось, и первое – это рана в груди.

Я выдернул пробившее эмблему Академии острие. Темный подвал и пара ручных фонарей – не лучшие условия для проведения патологоанатомической экспертизы, но даже в таких условиях было заметно, что края раны чуть шире, чем навершие алебарды, и имеют разрез по бокам. Похоже, Захара закололи ножом в сердце: удар был один, очень точный, уверенный, сильный. После этого тело оттащили в оружейную комнату и бросили у стены под провалом в потолке, ведущим наверх, в абандон. Вероятно, замысел заключался в том, чтобы создать видимость трагической случайности, вследствие которой Захар провалился сквозь дырку в полу и неудачно напоролся на острие алебарды. Сделано было явно второпях и на скорую руку, но в Усадьбе запросто могло бы сойти за правду: криминалисты и судебно-медицинские эксперты навряд ли бы появились в сумрачных лабиринтах подвала, а фон Зильбер до последнего защищал бы любую версию, кроме очередного убийства на подведомственной территории.

Мне нужно было подумать.

– Не возражаешь, если я тут немного с тобой посижу? – спросил я у Захара.

Тот смотрел на меня из-под век посиневшими белками закатившихся глаз и, похоже, не возражал.

Случившееся было для меня очевидным: злополучный искатель сокровищ нарвался на осведомителя, когда тот работал со своим передатчиком, и получил ножом в сердце. Это сделал кто-то умелый, но не слишком умный, судя по попыткам представить дело случайностью, что исключало из числа подозреваемых, например, Веру. Но мне сейчас было важнее не то, кто именно заколол Захара, а что с этим делать.

На первый взгляд, это было очевидно: сообщить всем, что с Захаром приключился несчастный случай, чтобы усыпить бдительность шпиона, потом устроить засаду, взять его на месте с поличным и отдать фон Зильберу, назвав в качестве цены Компендиум Гильдии. Однако насчет последнего имелись обоснованные сомнения, и дело было даже не в том, что, как известно, оказанная услуга уже ничего не стоит. Аристарх Леонидович, как и в случае с дневниками, запросто мог просто не иметь доступа к Компендиуму. Это означало, что потребуется вновь обращаться к Машеньке, а следовательно, и объяснять свой интерес к ее семейным реликвиям.

Можно было попробовать еще раз поторговаться с Графом на тему ключей от всех закрытых дверей в Усадьбе, предложив на обмен разделить успех поимки злокозненного осведомителя, но этот вариант я отбросил почти сразу же: Граф был не в состоянии внимательно сравнить старую и новые карты вверенной его попечению территории и сделать элементарные выводы, но в вопросах чести оставался неколебим. Тем хуже для него: у меня уже появилась идея, как максимально усилить свои переговорные позиции с Аристархом Леонидовичем, существенно укрепить свое положение в Усадьбе Сфинкса, получить практически неограниченные полномочия, а вместе с ними и те самые ключи в придачу. Для этого нужно было всего лишь пригласить Графа посмотреть на передатчик, а потом убить якобы при попытке оказать сопротивление, выставив его тем самым осведомителем и потребовав от фон Зильбера за услуги или Компендиум, или должность начальника службы собственной безопасности. План позволял решить задачу в два хода или улучшить свое положение и приблизиться к решению максимально. Имелся только один нюанс: мне требовался помощник, свидетель, достаточно беспринципный, чтобы подтвердить вину Графа и обстоятельства его смерти.

Кажется, наступило время использовать знание о тайнике в стойле у великолепного каурого Буцефала. В том, что Петька для сохранения своей синекуры подтвердит при необходимости, что шпионом является сам фон Зильбер, а заодно лично поможет зарезать или удавить Графа, я не сомневался. Лучшего помощника в таком деле нельзя было и пожелать.

В том кейсе с убийством торговца оружием заточенным карандашом в отеле «Ритц-Карлтон», о котором я в первый день знакомства рассказывал Аристарху Леонидовичу, был один нюанс. Уйти оттуда незамеченным и невредимым мне помогла девушка, старшая горничная по имени Мэй. Она была влюблена в меня, считала своей судьбой и кем-то наподобие полубога – характерный эффект, которого без особых усилий удалось добиться за три недели. Через час после того, как я вышел через служебные двери отеля, вертолет доставил меня в аэропорт Гуанчжоу, как раз к окончанию посадки на рейс, вылетавший в Алматы. Мэй я больше никогда в жизни не видел, не слышал, и только спустя время случайно узнал, что ее убили после нескольких дней пыток, стремясь узнать правду о том, кто я такой.

Забавно, что я и сам бы вряд ли ответил на этот вопрос даже себе самому.

Мне было тогда жаль ее, жаль и сейчас, но внутри, там, где обыкновенно располагаются чувства, я не испытал ничего. Но сейчас, направляясь сделать Петьке предложение, от которого тот не откажется, я почему-то чувствовал себя препаршиво.

Казарма была заперта. Я спустился по главной лестнице на первый этаж, прошел через Обеденный зал и вошел в кухню. Римма увидела меня, побледнела, вздрогнула и уронила в большую кастрюлю вместе с нарезанными овощами доску и большой нож. Из столовой прислуги неслись голоса: Скип с Петькой и Прах с Резедой приехали пообедать. Кое-кто очень знакомый разухабисто вещал:

– …в домике этом! И я так скажу: пока целка – да, имеет право лепить из себя недотрогу, но если уже девку распечатали, то значит, всем можно, а не только одному кому-то, правильно? Я вот, к примеру, чем хуже?

Грянул хохот. Я вошел и прислонился к притолоке.

– А, Родион Саныч! – ослабился Петька, как мне показалось, немного испуганно. – Мы тут вот трапезничаем, не желаете ли присоединиться?

Между больших желтых зубов у него застряла кожура помидора. Маленькие белесые глаза, блестящие от смешливой слезы, настороженно прятались в разбегающихся морщинах. В больших толстых пальцах была зажата алюминиевая ложка, которой он приглашающе помавал в воздухе.

– Родион Саныч! Так ты чего хотел-то?

Вещи Захара все еще лежали на столе, сдвинутые к углу.

– Отвертки взять, – ответил я. – Покойнику они уже все равно ни к