Избранное. Компиляция. Книги 1-14 (СИ) - Симмонс Дэн

– Возьми его.

Ничто на свете не могло заставить меня взять то, что лежало на полу за моей спиной. Ничто. Кроме абсолютной уверенности в том, что через три секунды я буду мертвым, если не подчинюсь. Мертвым. Как то, что в фургоне. Лежать с ним. На нем. Вместе с ним.

Опустившись на колени, я поставил фонарь, пока из него все не вылилось или он не поджег саван, и засунул руки под труп. Казалось, он поощряет мои объятия. Одна рука скользнула по моему боку, словно в робком прикосновении застенчивого любовника. Мои пальцы глубоко погрузились в белую ткань. Плоть была прохладной и упругой, и я не сомневался, что в любую секунду рискую прорвать кожу. Бескостные существа ползали и шевелились внутри, пока я пятился из фургона и нащупывал ногой землю. Ноша навалилась на меня, и на секунду я почувствовал ужасную уверенность в том, что труп превратится в жижу и окатит меня, как сырая речная глина.

Я поднял лицо к ночному небу и побрел вперед. Санджай взвалил на плечи свой хладный груз и последовал за мной в храм капаликов.

8

Sa etan panca pasun apasyat – purusam, asvam, gam, avim, ajam…

Purusam prathaman alabhate, puruso hi prathamah pasunamm…

Мы пели священные слова из «Сатапатха Брахмана»: «И последовательность жертв будет такова… сначала человек, потом лошадь, бык, баран и козел… Человек идет прежде животных и более всего угоден богам…»

Мы опустились в темноте на колени перед жаграта Кали. Нас одели в простые белые дхотти, однако ноги оставались босыми. Лбы наши были помечены. Мы, семеро посвящаемых, стояли на коленях, плотным полукольцом окружая богиню. За нами дугой стояли свечи и внешний круг капаликов. Перед нами лежали тела, принесенные нами же в качестве жертв. На животе каждого из трупов священник капаликов поместил маленький белый череп. Черепа были человеческими, слишком маленькими, чтобы принадлежать взрослым. Пустые глазницы смотрели на нас так же пристально, как и голодные глаза богини.

Мир есть боль. О ужасная супруга Шивы, Ты поглощаешь плоть.

Голова восьмого кандидата по-прежнему свисала из руки Кали, но теперь юное лицо было белым как мел, а губы раздвинулись в мертвом оскале. Тело, однако, исчезло со своего места у подножия идола, и нога богини в браслетах нависала над пустым пространством.

О ужасная супруга Шивы, Твой язык пьет кровь. О темная Мать! О обнаженная Мать!

Я почти ничего не чувствовал, когда опустился там на колени. У меня в голове эхом отдавались слова Санджая. «Надо было использовать тебя». Я был провинциальным глупцом. Хуже того – провинциальным глупцом, который уже никогда не сможет вернуться к себе домой, в деревню. Чем бы ни закончилась эта ночь, я знал, что простые радости жизни в Ангуде навсегда остались в прошлом.

О возлюбленная Шивы, Мир есть боль.

Храм погрузился в безмолвие. Мы закрыли глаза в дхъяна, глубочайшем сосредоточении, возможном лишь в присутствии жаграта. Но вот тишину нарушили едва различимые звуки. Река нашептывала что-то. Нечто скользнуло по полу рядом с моей босой ступней. Я не чувствовал ничего. Я не думал ни о чем. Открыв глаза, я увидел темно-красный язык статуи, высунувшийся еще дальше из разверстого рта. Ничто не удивляло меня.

Другие капалики вышли вперед, и перед каждым из нас очутилось по священнику. Они опустились на колени, глядя на нас поверх алтарей, на которых лежали кощунственные подношения. Моим брахманом оказался человек с добрым лицом. Наверное, какой-нибудь банкир. Кто-то из тех, кто привык улыбаться людям ради денег.

О Кали, о Ужасная, О Чинамаста, ты, которая обезглавлена, О Ганди, неистовейший из Воплощений, О Камаски, Пожиратель Душ, Услышь нашу молитву, о Ужасная Супруга Шивы.

Священник поднял мою правую руку и повернул ее ладонью вверх, словно собирался предсказывать мне судьбу. Потом он забрался в свободные складки своего дхотти, а когда вынул оттуда руку, в ней блеснула острая сталь.

Главный священник приложился лбом к поднятой ступне богини. Голос его звучал очень тихо:

– Богине будет приятно получить вашу плоть и кровь.

Все остальные священники действовали синхронно. По нашим ладоням скользнули клинки, словно капалики строгали бамбук. Толстый кусок мясистой части моей ладони ровно отделился и скользнул по лезвию. Мы все судорожно вздохнули, но лишь толстяк закричал от боли.

– Ты, которая радуется жертвенному мясу, о Великая Богиня. Прими кровь этого человека и плоть его.

Эти слова не были новыми для меня. Каждый год в октябре я слышал их во время скромного празднования Кали-Пуджа в нашей деревне. Каждый бенгальский ребенок знает эту молитву. Но жертвоприношение всегда было лишь символическим. Ни разу не видел я, чтобы брахман поднимал в руке розовый кусок моего мяса, а затем наклонялся, чтобы вложить его в зияющий рот трупа.

Затем примирительно улыбающийся брахман напротив меня взял мою пораненную руку и повернул ее ладонью вниз. Капалики в темноте позади нас начали абсолютно слаженно распевать священнейшие из мантр Гайатри, в то время как темные капли медленно и увесисто падали на белую кожу утопленника перед моими коленями.

Мантра закончилась, и мой банкир-священник ловко достал из своих одежд белую тряпку и перевязал мне руку. Я молился богине о скорейшем завершении церемонии. Внезапно нахлынули тошнота и слабость. Руки у меня затряслись, и я боялся потерять сознание. Толстяк через три человека от меня лишился чувств и повалился на холодную грудь принесенной им беззубой старухи. Священник, не обратив на него внимания, удалился в темноту вместе с остальными.

«Прошу тебя, богиня, пусть это закончится»,– молился я.

Но действо продолжалось. Пока.

Первый брахман поднял голову от ступни жаграта и повернулся к нам. Он медленно обошел наш полукруг, словно осматривая тела, принесенные нами в качестве жертв. Передо мной он задержался. Я не мог поднять глаз, чтобы встретиться с ним взглядом. Я не сомневался, что труп утопленника будет сочтен негодным. Даже сейчас я ощущал вонь речного ила и гниения, словно из мертвой утробы исходило дурное дыхание. Но через секунду священник молча двинулся дальше. Осмотрев жертву Санджая, он пошел дальше вдоль линии.

Я украдкой окосил глаза, чтобы увидеть, как священник босой ногой грубо сталкивает тушу толстяка с его холодной подушки. Выскочил другой капалика и торопливо поставил детский череп обратно на ввалившийся живот трупа. Толстяк лежал без сознания рядом со своей каргой. Они напоминали невероятных любовников, вырванных из объятий друг друга. Мало кто из нас сомневался в том, чья голова следующей окажется в руке темной богини.

Справиться с дрожью мне удалось лишь к тому моменту, когда передо мной снова возник священник. На этот раз он щелкнул пальцами, и к нему подошли трое капаликов. Я ощутил почти отчаянное желание Санджая отодвинуться от меня подальше. Сам я мало что чувствовал. Великий холод растекался по моему телу, охлаждая трепещущие руки, уничтожая страх и опустошая рассудок. Я мог бы громко рассмеяться, когда капалики наклонились ко мне. Но предпочел этого не делать.

Нежно, почти с любовью, они подняли раздувшуюся кучу, которая когда-то была человеческим телом, и отнесли ее к плите у ног идола. Затем жестом пригласили меня присоединиться к ним.

Последующие несколько минут остались в моей памяти точно обрывки снов. Я помню, как вместе с капаликами опустился на колени перед бесформенным мертвецом. Кажется, мы декламировали Пуруша-Сукту из десятой мандалы «Ригведы». Остальные вышли из теней, неся ведра с водой, чтобы обмыть разлагающуюся плоть моего приношения. Помню, мысль об омывании того, который уже и так столько времени пролежал в воде, показалась мне смешной. Однако я не смеялся.