Избранное. Компиляция. Книги 1-14 (СИ) - Симмонс Дэн

– Остается эта сучка Бики. Наверное, она прямо сейчас прыгает сюда с парашютом.

– Был звонок из аэропорта Сан-Диего. Они заправились там час назад. Самолет должен прибыть в Кону в восемь тридцать восемь по местному времени.

Байрон Трамбо молча кивнул. Ему хотелось хохотать. Картер, Диллон и Бриггс вышли из офиса астронома и заперли за собой дверь.

Миллиардер хлопнул своего помощника по плечу.

– Ладно, Уилл, встреть Кэтлин и этого засранца Кестлера. Навесь на них леи и посели в Номере вождей на севере Большого хале. Скажи, что я приду, как только расспрошу куратора по искусству о собаке… нет, этого не говори.

Брайент кивнул в знак понимания. Кортеж двинулся назад по тускло освещенному коридору.

Элинор устала повторять одно и то же. Бородатый гомункулус, назвавшийся мистером Диллоном, попросил их пересказать все дружелюбному негру по фамилии Фредриксон, а сам куда-то убежал.

– Вот, – терпеливо рассказывал Пол Кукали, – у этой собаки в зубах была человеческая рука. Ее нужно как можно скорее поймать, а то она убежит. Скорее всего, остаток тела где-то недалеко.

Мистер Фредриксон сверкнул улыбкой:

– Конечно, сэр. Обязательно. Но прошу вас, повторите еще раз. Куда побежала эта собака?

– В лавовое поле у морского берега. – Корди Стампф поглядела на часы. – Слушайте, мы рассказываем вам эту историю уже сорок пять минут. Время вышло. Я намереваюсь продолжить свой отдых.

Она встала, и за ней поднялись все. В это время дверь распахнулась и вошел мистер Диллон, сопровождаемый агрессивного вида мужичиной в шортах и выцветшей гавайской рубашке. Элинор сразу узнала его по фотографиям в «Тайм».

– Пол! – Трамбо бросился к куратору и начал энергично трясти ему руку. – Как давно я вас не видел!

Пол Кукали пожал руку начальника с гораздо меньшим энтузиазмом:

– Мистер Трамбо, мы видели…

– Слышал, слышал! – Трамбо повернулся к Корди и Элинор. – Ужасно! А кто эти милые леди?

Корди Стампф скрестила руки на груди:

– Эти милые леди только что видели собаку, бегающую по вашему курорту с чьей-то рукой в зубах. И по моему мнению, все это чертовски странно.

Трамбо продолжал улыбаться, но улыбка начала слегка дергаться.

– Да-да, мистер Диллон рассказал мне. – Он повернулся к куратору. – Пол, а вы уверены, что это была рука? Знаете, бывают белые крабы…

– Это была рука. Мы все это ясно видели.

Трамбо кивнул, как бы оценивая новую информацию, и снова повернулся к женщинам:

– Что ж, леди, примите мои глубокие извинения за этот прискорбный инцидент. Мы самым тщательным образом его расследуем. Надеюсь, ничто больше не омрачит вашего отдыха, а если мы можем сделать что-нибудь, чтобы вы поскорее забыли об этом происшествии, – он заговорщически улыбнулся, – дайте нам знать, и вы это получите. Конечно, за счет курорта.

– Вы о чем? – спросила Корди, нахмурившись.

– Простите?

– Мы говорим вам, что по вашему курорту бегает собака с человеческой рукой в зубах, а вы предлагаете нам взятку, чтобы мы помалкивали? Так вас следует понимать?

– Мисс…

– Стампф. И «миссис».

– Миссис Стампф, мы так же, как и вы, обеспокоены этим инцидентом. Но позвольте объяснить вам его причину.

Элинор и Корди посмотрели на миллиардера.

– Дело в том, что в нескольких милях от курорта на днях утонул местный житель. Его тело нашли, но акулы… вы понимаете? Так что этот пес… очевидно, бродячий, в Мауна-Пеле не держат собак… этот бродячий пес наверняка нашел эту руку на берегу и притащил сюда. Еще раз просим извинения за понесенную вами психическую травму.

Пол Кукали нахмурился:

– Вы говорите про того самозванца с Милолии?

Трамбо вопросительно поглядел на Диллона, который поспешно кивнул.

– Но это было три недели назад. К тому же тело нашли там же, на юге. Рука, которую мы видели, принадлежала белому человеку.

Диллон фыркнул:

– После трех недель в воде…

– Я знаю, – не сдавался Пол. – Но эта рука не белая и не раздутая. На ней ясно можно видеть загар. Сомневаюсь, что она вообще побывала в воде.

– Не вижу причин больше беспокоить леди. – Трамбо кивнул в сторону Корди и Элинор. – Я уверен, что миссис Стампф и миссис…

– Перри, – сказала Элинор. – Мисс.

– …что миссис Стампф и мисс Перри предпочтут отдохнуть, пока мы с вами все это обсуждаем. – Он достал из бумажника две визитные карточки и расписался на них. – Леди, если вы покажете это Ларри из бара Кораблекрушения, он сделает вам мой любимый коктейль. Рецепт я держу в тайне. Я назвал его «Пламя Пеле».

Корди поглядела на карточку, потом на миллиардера:

– Все это хорошо, Трамбо, но для меня тут и так все бесплатно. Я один из победителей вашей лотереи «Отдыхай с миллионерами». Штат Иллинойс.

– О, Иллинойс! Прекрасный штат! – Улыбка словно приклеилась к губам Трамбо. – Я хорошо знаю одного из ваших сенаторов.

– Да? И кого же?

– Старшего… – Казалось, Трамбо не мог сразу вспомнить имя старого приятеля. – Сенатора Харлена.

Корди усмехнулась:

– Значит, мы с вами коллеги.

– В каком смысле?

– Да так. – Она переглянулась с Элинор. – Вам не надоела эта чушь?

Элинор кивнула и посмотрела на миллиардера:

– Мы правда видели эту руку. Похоже, ее отрезали чем-то острым. И Пол прав… это рука белого человека. Ногти наманикюрены, и непохоже, что она находилась в воде…

Улыбка Трамбо наконец померкла:

– Послушайте, мисс Перри…

Элинор замолчала.

– Очень прошу не говорить об этом другим гостям. Это может нарушить спокойствие и помешать расследованию.

– А если мы промолчим, вы нам расскажете? – спросила Корди.

– Прошу прощения?

– Расскажете, когда что-нибудь найдете?

– Конечно! – Трамбо посмотрел на шефа охраны. – Мистер Диллон, прошу вас, отметьте: держать миссис Стампф и мисс Перри в курсе расследования.

Бородатый коротышка достал из кармана ручку и что-то черкнул на листке.

– Думаю, с нами захочет побеседовать местная полиция, – предположила Элинор.

– Конечно, – подтвердил Трамбо.

– Я здесь до конца недели. Мой адрес у вас записан.

– Да-да, мы обязательно вас известим. – Трамбо повернулся к Корди. – У вас есть еще вопросы, миссис Стампф?

– Да нет. – Корди открыла дверь, не дожидаясь, пока это сделает кто-нибудь из мужчин. – Только передайте привет Джимми, когда увидите его в следующий раз.

– Джимми?

– Старшему сенатору. – Корди вышла из комнаты вслед за Элинор.

14 июня 1866 г., вулкан Килауэа

С преподобным Хеймарком в качестве не очень-то надежного проводника мы с мистером Клеменсом приготовились к опасному спуску в кратер вулкана.

Опасность редко удерживала меня раньше, не удержала и сейчас. Приготовления наши длились недолго: хозяин гостиницы вручил нам фонари, грубые посохи и сумку с хлебом, сыром и бутылкой вина.

Ни Ханануи, ни другие местные проводники не решились нас сопровождать – казалось, что котел извержения вот-вот перекипит через край, – но наш бывший проводник довел нас до «лестницы» – тропинки, прорубленной в стене кратера на полпути от «Дома у вулкана» до смотровой площадки. Преподобный Хеймарк сказал, что шел именно этим путем, и двинулся вперед. Я шла в середине, а бравый журналист прикрывал наш тыл. Так мы начали спуск по тысячефутовой тропе к темному дну кратера. Наши фонари светили очень слабо, но это казалось благом, поскольку не давало увидеть ужасную судьбу, которая постигла бы нас, если бы мы оступились или сошли с тропы.

Внизу, на дне кратера, стало ясно, что поверхность застывшей лавы, которая сверху казалась твердой, пронизана тысячами трещин и расщелин, в которых видна еще текущая огненная лава. Преподобный Хеймарк крикнул, что помнит дорогу, и мы пошли за ним, стараясь выбирать более прочные участки.

Хоть и застывшая, лава под ногами была такой горячей, что жгла ноги через подошвы туфель. Я не могла представить, какова температура лавы, что текла в нескольких десятках футов от нас, громоздясь выше человеческого роста.

– Трудно будет только несколько сот футов, – прокричал преподобный и поспешил вперед. Я шла за ним, путаясь в юбках, которые нагрелись и обжигали мне ноги. Мистер Клеменс не отставал, и в этом аду не выпуская изо рта сигару. Хорошо хоть серное зловоние заглушало ее ужасный запах.

Невозможно спустя так мало времени описать с надлежащей подробностью все чудеса вулканического извержения. Постепенно глаза наши начали доверять не зыбкому свету фонарей, а красному сиянию вулкана, и мы смогли рассмотреть вокруг фантастический мир: террасы из черного камня, реки текущего огня, рушащиеся горы пепла, зияющие пропасти, полные дыма и серных испарений. Килауэа тяжело дышал, грозно хохотал и изрыгал огонь, так же равнодушный к нам, как древний бог Вулкан – к трем мухам, ползущим по его могучему телу.

А тело это было поистине могучим. Кажется, даже корреспондент осознал опасность, так как догнал замедлившего шаг преподобного Хеймарка и спросил, перекрикивая треск лопающихся от жара камней:

– Вы уверены, что мы идем правильно?

– Днем идти легче. Особенно с проводником.

Очевидно, на наших лицах ясно отразилась тревога, поскольку священнослужитель поспешил добавить:

– Но трудная часть скоро кончится. Потом это будет просто прогулка.

На «трудной части», которая тянулась больше чем на четверть мили, нам пришлось буквально перепрыгивать трещины, где в сотнях футов внизу бушевала лава. Страшно было даже подумать о последствиях таких прыжков, и я прыгала, зажмурив глаза. Один раз я провалилась в невидимую яму и почувствовала, как огонь лижет мои туфли. Не дожидаясь помощи от джентльменов, которые даже не увидели моего падения в слабом свете фонарей, я ухватилась за камни и кое-как встала. Камень оказался таким горячим, что мои кожаные перчатки почернели, а на руках появились ожоги, словно я дотронулась до раскаленной печки.

Я ничего не сказала своим спутникам, только подняла повыше фонарь и поспешила вслед за преподобным Хеймарком.

Наш путь по кратеру Килауэа занял, должно быть, не больше часа, но из-за невыносимого жара, постоянной опасности и необходимости следить за каждым шагом он показался нам бесконечным. Внезапно, без всякого предупреждения, мы очутились на берегу огненного озера – прославленного Хале-Маумау.

Обычные слова ничего здесь не значили. Все, что приходило на ум – «огонь», «извержение», «взрыв», «поток», – не могло даже в малой степени передать охватившее меня ощущение грозной, нечеловеческой силы и ужасающего величия, представших перед нами.

Озеро в разных частях имело ширину от пятисот футов до полумили. Берега его были образованы той же черной «остывшей» лавой, на которой я стояла и которая заставляла мои туфли дымиться от жара. Самые высокие лавовые утесы поднимались на высоту двухсот футов, возвышаясь подобно Дуврским скалам над огненными проливами. Кипящая в облаках серного тумана лава изливалась из невидимого жерла вулкана, пылая всеми оттенками красного и оранжевого.

Но прежде всего мое внимание привлекло само огненное озеро.

Ручьи кипящей лавы обрушивались в него, накатываясь на черные прибрежные утесы, и свивались на его поверхности в тысячу свирепых водоворотов. Прямо перед нами из озера вырывались и падали обратно одиннадцать огненных фонтанов. Повсюду слышались треск камней, шипение пара, вырывающегося из тысяч трещин, стон содрогающейся земли и надо всем этим – мощные приливы и отливы этого огненного океана, этого вместилища первозданной природы, дышащего прямо у наших ног.

Я повернулась к преподобному Хеймарку, но он с отвисшей челюстью уставился на огненное озеро, повторяя: «Я никогда не видел это ночью. Я никогда не видел это ночью». Мистер Клеменс выплюнул свою сигару и смотрел вперед с выражением священного ужаса на лице. Словно почувствовав мой взгляд, он повернулся ко мне, открыл рот, но так ничего и не сказал.

Я только кивнула и повернулась к потрясающему зрелищу.

Почти два часа мы стояли на краю Хале-Маумау, обиталища Пеле, и смотрели, как остывающая лава то громоздит в огне причудливые острова и башни, то опять рушится в огненные глубины, чтобы вновь подняться новыми каменными ликами и формами. Не в силах оторваться от бесконечного разнообразия стихии, мы там же съели хлеб и сыр, запивая вином из стаканов, которые уложил нам в сумки предусмотрительный хозяин.

– Пора возвращаться, – сказал наконец преподобный Хеймарк охрипшим голосом, будто он эти два часа кричал, а не благоговейно молчал вместе с нами.

Мы с мистером Клеменсом посмотрели друг на друга, словно протестуя, словно желая остаться здесь и дождаться еще одной ночи в царстве Пеле.

Но, конечно, мы не подчинились этому порыву, хотя ясно прочитали его в глазах друг друга. Вместо этого мы пошли прочь от огненного озера, оглядываясь до тех пор, пока благоразумие не подсказало нам внимательнее смотреть под ноги.

Признаюсь, что при виде озера я поставила фонарь на землю и не взяла его, когда уходила, – слишком переполняло меня восхищение величием представшего передо мной огня, чтобы довольствоваться этим тусклым светом. Я машинально переставляла ноги по дымящейся лаве, лишь смутно замечая, что мои спутники по-прежнему идут впереди и позади меня.

Очнулась я, когда услышала встревоженный крик преподобного Хеймарка:

– Стойте!

Мы с мистером Клеменсом застыли как вкопанные в нескольких десятках ярдов от него.

– Что там? – спросил корреспондент с тревогой.

– Мы сбились с пути, – ответил священник.

Я услышала дрожь в его голосе, и мои ноги тоже задрожали.

Мои спутники подняли фонари и попытались рассмотреть окружающую местность, но вокруг была темнота, нарушаемая только зловещим мерцанием лавы в трещинах.

– Здесь поверхность выше, – сказал преподобный. – Слой лавы тоньше. Я заметил изменение звука, когда шел, но не обратил внимания.

Мы с мистером Клеменсом ничего не сказали. Наконец корреспондент тихо заметил:

– Если вернуться назад по следам…

Фонарь преподобного Хеймарка описывал в воздухе дуги, временами освещая его встревоженное лицо.

– Это будет очень трудно, сэр. Нам приходится делать большие шаги, прыгать. Один неверный шаг, и мы пробьем корку лавы и рухнем вниз с высоты тысячи футов.

– Нам хватит и девятисот, – повторил мистер Клеменс свою недавнюю шутку, пытаясь отвлечь нас от тяжести нашего положения.

Я едва могла дышать – так ужасна была мысль о том, что мы заблудились в этом аду.

– Нужно дождаться рассвета, – сказала я, уже зная, что мы не сможем провести здесь целую долгую ночь.

– Придется осторожно идти вперед, – сказал преподобный. – Может, нам удастся нащупать путь.

Один шаг – и он пробил лавовую корку и упал. Мой крик ужаса был, должно быть, совсем не слышен в грохоте лавы и шипении пара, вырывающегося из трещин.