Избранное. Компиляция. Книги 1-14 (СИ) - Симмонс Дэн

– Ты сошел с ума, Эрнест? Что, если в своей дурацкой погоне за нацистами ты столкнешься с настоящей субмариной, и в этот момент на борту будут мальчики?

– Тогда они увидят, как я потоплю ее гранатами, – раздался голос Хемингуэя. – Их имена попадут во все газеты Штатов.

– Они обязательно попадут в газеты, если ты рассердишь капитана, и он отведет лодку на тысячу ярдов и расстреляет „Пилар“ из шестидюймового палубного орудия.

– Все так говорят, – проворчал Хемингуэй. – Но ничего подобного не случится.

– Откуда тебе знать, что может случиться, Эрнест? Что ты знаешь о войне? О настоящей войне?

Теперь в голосе Хемингуэя слышался гнев:

– Уж не думаешь ли ты, что я незнаком с реалиями войны?

У меня было достаточно времени, чтобы поразмышлять над этими реалиями, когда хирурги миланского госпиталя извлекали из моей ноги двести тридцать семь кусков гребаной шрапнели…

– Не смей говорить при мне такие слова! – бросила Геллхорн. – Вдобавок, когда ты рассказывал об этом в прошлый раз, кусков было двести тридцать восемь.

– Это мелочи.

– Милый, – ровным голосом произнесла Геллхорн, – на сей раз, если тебе хватит смелости подойти к подлодке вплотную и твои гранаты не попадут в люк, ты сам превратишься в двести тридцать восемь кусков. И мальчики тоже.

– Не говори так, – сказал Хемингуэй. – Ты ведь знаешь, что я не подвергну Мышонка и Джиджи настоящей опасности.

Но мой план разворачивается полным ходом, и я не могу его остановить. Оборудование испытано и налажено. Экипаж изнывает от нетерпения…

– Твои люди изнывали бы от нетерпения, даже если бы ты пообещал бросить им говяжью кость, – перебила Геллхорн.

– Марти, все они отличные парни…

– Ну да, отличные парни, – язвительно произнесла Геллхорн. – Все сплошь интеллектуалы. На днях я застала Геста за чтением „Жизни Христа“. Я спросила, почему он так быстро переворачивает страницы, и Гест ответил, что ему не терпится узнать, чем все кончится.

– Ха-ха-ха, – отозвался Хемингуэй. – Волфер замечательный человек и очень верный. Если бы я велел ему прыгнуть с самолета, сказав, что он получит парашют во время падения, он лишь ответил бы: „Слушаюсь, Папа“, – и сиганул бы в люк.

– Вот и я о том же, – заметила Геллхорн. – Блестящий интеллект.

—..вдобавок Волфер незаменим, – продолжал Хемингуэй, повышая голос. – У него огромный опыт морских путешествий.

– Да, – сказала Геллхорн. – Кажется, его дядя утонул на „Титанике“.

Я ждал ответа, но Хемингуэй промолчал.

– И этот твой радист-пехотинец, – добавила Геллхорн. – Ради всего святого, Эрнест, он днями напролет читает комиксы.

И, кстати, ты заметил, милый? У него ужасно воняют ноги.

– Саксон – парень что надо, – проворчал Хемингуэй. – Обстрелянный ветеран. Да, он слишком много времени провел на войне… устал от боев. Что же до его ног, то он подцепил в джунглях кожную гниль. Грибок, распространенный в тихоокеанских тропиках.

– Грибок или нет, ты должен что-то с этим сделать, прежде чем загонять своих друзей на борт несчастной „Пилар“. Вы и без того смердите после своих походов.

– Что значит – смердим?

– Я имею в виду, милый, что от вас дурно пахнет, когда вы сходите на берег. Вы все. Вы воняете рыбой, кровью, пивом и потом, вы облеплены рыбьей чешуей и грязью. Грязью, Эрнест. Почему бы тебе не мыться почаще?

К этому времени я удалился на приличное расстояние, но все же до меня донесся голос Хемингуэя:

– Марти, но ведь ни одна лодка не обходится без запахов рыбы, пива и пота. Мы не можем мыться, потому что вынуждены беречь пресную воду. Ты ведь знаешь, что…

Пронзительный голос Гелдхорн был еще слышен:

– Я говорю не только о яхте, Эрнест. Почему бы тебе не мыться почаще, когда ты находишься дома?

– Черт побери, Марти! – вскричал Хемингуэй. – По-моему, тебе пора в отпуск. Ты устала от боев больше, чем Саксон.

– Да, я страдаю от клаустрофобии сильнее любого из вас, – согласилась Геллхорн.

– Вот и отлично, киска. Отмени свое дурацкое плавание.

Вместо него мы отправимся к побережью Гуанбакоа, и ты сможешь написать тот, другой репортаж, который обещала „Кольерсу“…

– Какой другой репортаж?

– Ну, помнишь, о тамошних китайцах, которые сбывают огородникам человеческие фекалии… о том, как покупатели проверяют густоту продукта соломинкой. Я отвезу тебя на „Пилар“, дам тебе соломинку…

Я зашагал по дорожке к коровнику и больше не разбирал слов, но шум ссоры доносился совершенно отчетливо.

Вплоть до конца июля у меня создавалось впечатление, что Хемингуэя куда больше интересует, как развлечь своих сыновей, нежели операции „Хитрого дела“ и противолодочные маневры. Зато для мальчишек начались замечательные летние каникулы. Хемингуэй не только выставил их на стрелковые состязания в „Казадорес дель Серро“, дорогом клубе для избранных, расположенном в пяти милях от финки, но и, как только Патрик и Джиджи начинали донимать его, бросал утреннюю работу. Он выходил с ними в море на „Пилар“, играл в теннис и бейсбол.

Организация бейсбольной команды началась с того, что Хемингуэй поймал несколько мальчишек из деревни Сан-Франциско дель Паула, швырявших камнями по манговым деревьям. Мысль о том, что милые его сердцу деревья могут пострадать, приводила писателя в бешенство.

– Послушай, – сказал Пэтчи Ибарлусия, когда мы сидели во флигеле и печатали донесения, – неужели ты не хочешь, чтобы парни стали хорошими бейсболистами? Бросание камней – отличная тренировка для них.

Хемингуэй, не сходя с места, решил, что лучшей тренировкой будет игра в бейсбол. Он заказал для сорванцов форму, купил биты, мячи и перчатки. Возраст игроков колебался от семи до шестнадцати лет. Они назвали себя „Лас Эстреллас де Джиджи“ – „Звездами Джиджи“ в честь Грегори, и тут же начали состязаться с другими дворовыми командами из окрестностей Гаваны. Хемингуэй возил их на отремонтированном фургоне и выступал в качестве директора команды. Через две недели на тренировку группы Джиджи явились еще пятнадцать мальчишек, и Хемингуэй заявил, что для его босоногой лиги требуется еще один коллектив. Он вновь выписал чек, и теперь каждый день и вечер на ровном пустыре между финкой и деревней тренировались две команды в полной экипировке.

Агент 22, он же Сантьяго Лопес, состоял во второй команде и, несмотря на выпирающие ребра и тонкие, как тростинки, ноги и руки, зарекомендовал себя надежным подающим и великолепно вбрасывал мяч с левой стороны поля.

По вечерам, после отъезда Геллхорн по заданию „Кольерса“, Хемингуэй возил сыновей ужинать в китайский ресторан „Эль Пасифико“ на верхнем этаже „Флоридиты“. Несколько раз я ездил с ними и подумал, что даже поездка на лифте до пятого этажа – хороший урок для мальчиков. Лифт был старый, открытого типа, со стальной решеткой вместо двери, и он останавливался на каждом этаже. На втором располагался танцевальный зал с китайским оркестром из пяти инструментов, издававших какофонию, которая напоминала ночные концерты кошек Хемингуэя. Третий этаж занимал бордель, в котором вновь хозяйничала Честная Леопольдина. Четвертый приютил опийную курильню, и когда лифт проезжал мимо распахнутых дверей, я заметил, как мальчики обменялись быстрыми взглядами при виде исхудавших до предела фигур, скорчившихся в продымленном помещении у своих трубок.

К тому времени, когда мы поднимались до ресторана на пятом этаже, у всех появлялось ощущение увлекательного путешествия и разыгрывался аппетит. Для нас там всегда держали особый столик под хлопающим тентом, с прекрасным видом на ночную Гавану. Мальчики заказывали суп из акульего плавника и слушали рассказы отца о том, как он лакомился обезьяньими мозгами прямо из черепа, когда в прошлом году вместе с Мартой побывал в Китае.

После ужина Хемингуэй порой возил сыновей во Фронтон на матч хай-алай. Патрику и Грегори нравился этот стремительный вид спорта, им нравилось наблюдать за тем, как игроки, многие из которых были их хорошими знакомыми, мчатся по площадке к стенам, ловят и бросают жесткие шары пятифутовыми выгнутыми корзинами „cestas“, притороченными к запястью. Мячи летали с такой скоростью, что были практически невидимы, и представляли собой нешуточную опасность. Мальчики обожали не только саму игру, но и ставки. Они менялись с каждым таймом, и через каждые тридцать очков происходил расчет. Больше всего Патрику и Джиджи нравилось вкладывать ставку Хемингуэя в пустой теннисный мяч и швырять его букмекеру, который неизменно возвращал мяч обратно, требуя, чтобы его бросили с большей силой.