И пожнут бурю - Дмитрий Кольцов

их интерес возрос настолько, что многие смельчаки отправились прямиком на дополнительную платформу, к которой должен был подойти поезд. Среди прочих, в нескончаемой толпе встречающих стоял дорого одетый мужчина, державший в руках маленький блокнот и изредка делавший в него записи очень мелким, едва разборчивым почерком. Особенно сильно этого мужчину от остальных отличало наличие у него чемоданчика и крепкой трости с позолоченной рукоятью, имевшей вид совы, символа Дижона. И абсолютно каждому ослу было понятно, что он ждал прибытия цирка не для того, чтобы посетить зрелища. Цель у него была явно другая. Зоркими ястребиными глазами высматривал он в толпе знакомых людей, словно наоборот не желал с ними пересекаться. А может, он составлял описательные портреты людей. Знать дано было лишь ему одному.

«Гора» прибыла на место к обеду 3 марта. Чтобы поезду можно было нормально подойти к перрону, потребовалось попросить помощь полиции, чтобы та разогнала несколько тысяч человек, начавших забрасывать «Гору» цветами. А для того, чтобы с поезда смогли сойти сотрудники цирка, полисмены полностью закрыли платформу. И уже через четыре часа большинство шатров было расставлено в отведенном для цирка месте. Большое шапито полностью поставили и подготовили еще спустя пару часов. Согласно распоряжению Буайяра каждый циркач принялся тренироваться, дабы уже на следующий день имелась возможность впустить посетителей. Очень многим такое решение шпрехшталмейстера сильно не понравилось, поскольку все надеялись хотя бы полдня отдохнуть перед целым днем усиленных репетиций. К примеру, Анри Фельон оказался крайне недоволен этим обстоятельством. И хотя он не принимал непосредственного участия в цирковых номера, ему было неприятно, что его люди, очень успешные дрессировщики, были лишены отдыха. Он, без долгих раздумий, отправился к Буайяру и напрямую высказал свое мнение. В очередной раз между ними началась перепалка, грозившая перейти в настоящую драку. Благо, в этот момент к Буайяру зашел доктор Скотт, который сумел предотвратить рукоприкладство с обеих сторон. Фельон, как всегда ничего не добившись, ушел к себе в шатер, что-то недовольно бормоча. Важно сказать, что Фельон таки выплатил из своих средств компенсацию цирковой казне за премиальные выплаты. И, если быть честным, то какого-то стеснения после этого он не испытал, потому как сорок тысяч франков для него действительно не представляли очень большой суммы. Однако теперь Фельон по-настоящему заразился идеей занять место Буайяра, захотел стать шпрехшталмейстером, чтобы держать цирк в своем кулаке. Для достижения этой цели он искал малейшие промахи в работе Буайяра и докладывал об этом Хозяину, чем изрядно ему докучал. Тем не менее, пускай шанса на отстранение дорогого Мишеля, как в своих мыслях именовал Фельон своего противника, практически не существовало, попыток он не прекращал, в итоге всего за несколько дней создав масштабную сеть своих сторонников. Алекс Моррейн, возглавлявший Апельсиновый клуб, деятельность которого также становилась все ощутимее, не препятствовал интригам Фельона, так как считал, что свой человек на столь важном, втором по значимости в цирке, посту будет неоценимо нужен.

Омар и Марин после произошедшего между ними первого поцелуя продолжали вести себя друг с другом почти так же, как вели себя и до столь интересного события. Они договорились никому не рассказывать об этом, поскольку справедливо опасались возможного гнева и без того разъяренного Хозяина. Он продолжал злиться на дочь, уже больше пяти дней не обращая на нее никакого внимания, чем причинял одинаковую боль и ей, и себе самому. Ирэн пыталась поговорить с ним, но попытки ее каждый раз разбивались, поскольку злопамятство Пьера Сеньера губило все вокруг, затуманивая его мысли, запирая во тьме его родительскую любовь к Марин. Ирэн сообщила дочери, что отцу нужно время, чтобы остудить свой пыл и обдумать все слова, произнесенные как им, так и Марин, которой мать настоятельно рекомендовала, практически умоляла принести извинения за свой проступок, за свою дерзость, иначе помириться не получится. И Марин стала ждать момента, когда можно будет извиниться. Ей самой очень тяжело приходилось в эти дни, только поддержка друзей, в частности, Омара, придавала ей сил. И когда цирк расположился в предместье Дижона, она принялась, как и раньше, оказывать посильную помощь всем, кого встречала на пути.

Она пыталась помочь и Юби, который последнее время вел себя очень странно. Он почти все свободное время старался проводить либо один, либо максимум в компании партнеров по выступлениям, с которыми только и общался. Он прекратил общаться с мальчиками из группы Лорнау, а также перестал обращать внимание на девочек, которые теперь стали казаться ему слишком надоедливыми и уродливыми, в первую очередь, внутренне. Будто побывал в объятиях Смерти, он ощущал себя намного старше и физически, и духовно, постоянно сравнивая с собой многих важных цирковых деятелей: покойного Густава, и здравствовавшего Альфонса Лорнау, Алекса Моррейна, самого Хозяина и др. В конце концов, Иштван с Мартином не смогли больше смотреть, как их, без преувеличения, друг чем-то себя терзает и отшельничает, и упросили Клэр поговорить с ним. Дело не в том заключалось, что якобы парни не хотели или стыдились; дело заключалось в том, что Юби больше доверял именно Клэр, и только ей было под силу пробудить того веселого и озорного Юби, что радовал весь цирк своим шутовством. Когда выдалось свободное время, а если уточнить, то когда наступил вечер, не поздний, еще до ужина, Клэр, заранее предупредив Иштвана и Мартина, пошла к шатру Юби. Тот в это время упражнялся в каллиграфии, пытаясь исправить свой не слишком разборчивый почерк. Завидев вошедшую Клэр, он резко встал со стула и подбежал к ней, изумленно и, в какой-то степени, расстроенно глядя на подругу.

– Здравствуй, зачем ты пришла? – спросил Юби, обнимая Клэр.

– Потому что я хочу понять, что с тобой происходит, – ответила Клэр и присела на маленький диванчик вместе с Юби, – ты всех нас пугаешь, Юби. Ты очень странно себя ведешь, почти всегда молчишь, мало ешь. На репетициях ты часто ошибаешься, что делает опасным твое нахождение на канате. Скажи же честно, какая мука тебя сейчас терзает?

Юби резко отвернулся, но спустя мгновение вновь посмотрел в глаза Клэр. Они выражали искренние эмоции и чувства, в них виднелись доброта и любовь. В глазах же Юби сейчас был один лишь только неуверенный страх. Страх, понятный ему одному, но в то же время и для него бывший таинственной неизвестностью. Юби правда хотел поделиться всем, что неподъемным грузом лежало на его душе, но он не мог, потому что дал слово, что никому и никогда не поведает тайн, узнанных в палатке вещуньи Кэт.

– Тебя