И пожнут бурю - Дмитрий Кольцов

толстый и набрасывался еще и на стены шатра. Ну а цирковые шапито в защитном настиле не нуждались, поскольку и так состояли из очень плотной ткани. Больше всего в такие периоды беспокойной погоды переживали повара, которым предстояло продолжать работать на кухне и готовить еду для цирка, да и к тому же в условиях дождя, обещавшего быть безжалостным ко всем, судя по гипертрофированным тучам, слившимся в единую непроглядную бездну. И пускай опасности для цирковой кухни в действительности совершенно никакой не существовало, потому как о защите кухонных шатров также позаботились, всякий подобный раз повара начинали нервничать, постоянно приговаривая: «Как бы чего не вышло, упаси нас Господь, без еды же останемся!»

Омар, живший в цирке всего третий месяц, не вполне представлял себе весь процесс, что начался сразу же, как только особый колокол, расположенный на вершине Большого шапито, четыре раза прозвонил, тем самым дав сигнал о надвигающимся сильном дожде. Данная система оповещения была разработана ныне покойным главным инженером цирка месье Везалем, который решил таким образом уничтожить семена возможной паники в любых ситуациях. И по этой системе, как указывал Везаль, например, три удара символизировали о надвигающемся урагане, а пять ударов – о возникшем внутри цирка пожаре. Стоит отдать должное покойному Везалю – система прекрасно работала. Благодаря ударам колокола паники действительно не возникло, и никому не пришлось драть горло, чтобы оповестить каждый «квартал». Но для бен Али подобная ситуация оказалась в новинку, что вполне оправдано. Однако он, услышав четыре звонких удара, сообразил, что произошла неприятность, и потому поспешил к человеку, который мог поведать ему все – к Альфонсу Лорнау. Тот к этому моменту уже набросил на свой шатер дополнительный защитный настил, и быстро объяснил Омару, что случилось и что необходимо предпринять. Попросив помощи у пары охранников, поставленных следить за той частью цирка, в которой стоял шатер бен Али, он вместе с ними набросил нужный настил, после чего приготовился ждать дождя. Терпение его, меж тем, решило иначе и кончилось буквально через пять минут, заставив араба выбежать из своего шатра и отправиться на помощь остальным циркачам. И она, эта его помощь, вполне могла пригодиться многим из них, поскольку не каждый человек обладал достаточной силой или достаточным ростом, чтобы правильно разложить настил на крыше шатра. Например, особенная помощь требовалась женщинам и девушкам. Естественно, Клэр, будучи девушкой самостоятельной и способностями не обделенной, всю работу сделала сама, а также многим и помощь оказала. Ее примеру последовала Катрин, которая едва не всадила ножницы в спину одного из униформистов, настойчиво желавшего помочь. Парень наверняка после этого еще долго будет обходить ее шатер стороной.

Таким образом, цирк оказался полностью готов ко встрече с ливнем. И в тот момент, когда Марин подходила к шатру отца, который, позволю напомнить, часто называли особняком, одинокие, едва заметные капельки дождя уже начинали падать на землю, словно лазутчики, посланные самой природой, чтобы выяснить, насколько циркачи готовы к ее явлению. Видимо, природе не понравилась излишняя щепетильность покойного Везаля, и потому с каждой последующей минутой земля становилась все менее и менее сухой, и вместе с этим начиналось очередное испытание для брезентовых настилов.

Марин тоже предстояло вынести очень тяжелое испытание – разговор с отцом. И ладно, если бы разговор этот должен был состояться по совершенно несерьезной теме, например, о погоде, что не могла радовать ни Хозяина, ни его дочь. Но нет, разговор должен был состояться по теме того, как ее отец, которого принято было считать непогрешимым, словно Римского понтифика, совершил огромную ошибку, допустил оплошность, когда позволил Фельону распоряжаться зверинцем. Марин отдавала себе отчет, что отцу критика совершенно не понравится, особенно от собственной дочери, однако держать в себе весь гнев, все возмущение, она не могла, не имела морального права, поскольку ощущала себя очень порядочным и честным человеком. Таким же человеком, очень благородным, но допустившим серьезный промах в выборе главного дрессировщика, представлялся ей Пьер Сеньер. И, перед тем, как зайти внутрь особняка Хозяина, Марин несколько минут постояла у входа, чтобы обдумать все слова, которые ей предстояло произнести, смотря прямо в глаза своего отца. Холодные капли дождя все чаще падали ей на голову, остужая мысли. Надзиратели, охранявшие проход к шатру, хоть и играли роль истуканов, но все же изредка поглядывали на Марин, не понимая, почему та все еще не прошла внутрь. Заметив взгляды охраны, девушка оглянула цирк, и быстро прошла в шатер.

В шатре на тот момент, помимо Хозяина, находился Эмиль Луа, вальяжно расположившийся в кресле. Пьер Сеньер привычно сидел за столом, накинув на плечи шерстяной плед с рисунком, напоминавшем шотландский тартан, и что-то озабоченно писал, игнорируя неумолкающего Луа, несшего мало интересные бредни про охоту в Бургундских лесах.

– Здравствуй, отец, – тихо произнесла Марин, как только оказалась внутри. Луа тотчас обернулся, потому что был очень удивлен визитом девушки. Хозяин оторвался от дела, которым увлеченно занимался, и поднял свой взгляд на дочь.

– Проходи, дитя мое, – с долей раздражения и парадоксального безразличия произнес Сеньер и указал дочери на кресло, стоявшее напротив того, что занимал Луа.

Что-то изменилось в отце, но Марин пока не могла понять, что именно. Единственное, что получилось у нее разглядеть – это его глаза. Они стали еще страшнее, вокруг них намного отчетливее обрисовывались черные круги, заставлявшие представлять, что эти серые глаза тонут в черной бесконечной тьме. Но не в кругах было дело. Круги – явление чисто косметическое, указывающее на проблемы со здоровьем, которых у Хозяина имелось немало. Дело было в самом взгляде. Он будто окончательно потускнел, стал выражать лишь одну смерть, захватывал, словно воронка, гипнотизировал сознание, вызывал дрожь по всему телу. Вдруг Марин объял страх, как только она села в кресло. Но надо было говорить, а она уже не знала, что говорить, мысли, собранные воедино перед тем, как войти, улетучились за несколько секунд. Сеньер молчал, ничего не говорил более, а только смотрел, не спуская глаз, и, очевидно, вникал в значение каждого движения дочери. Луа, чувствовавший себя совершенно лишним здесь, понял, что пришла пора уходить, и, поочередно несколько десятков раз посмотрев то на Хозяина, то на Марин, легонько стукнул кулаком по подлокотнику, после чего предпринял попытку подняться. У него это не удалось с первого раза, потому он нечаянно обратил на себя внимание. Заметив это, Луа предпринял еще две попытки и, наконец, смог подняться с кресла. Выйдя на середину шатра (помните ведь, что это была лишь одна из комнат?),