Найди меня - Фрейзер Энн

Охранник отпер дверь.

Камера Бена располагалась на третьем этаже так называемого «Восточного блока», где содержалось больше пятисот смертников. На стене у двери висело его недавнее фото и лист бумаги с перечислением требований к содержанию и разрешенных ему работ: психотерапия при условии надлежащих мер безопасности, с заключенными, получившими соответствующее разрешение. Ему нравилось думать, что он принес немало пользы.

— Вперед, — сказал охранник, положив руки на ремень. Сейчас Бена отведут в другое место и наденут кандалы. Возможно, там его ждет Рени? Ему бы этого не хотелось. Лучше снаружи, на воле, подальше от тюремных стен.

Они пошли по мосткам — колючая проволока сверху и бетонный пол тремя этажами ниже, — а из камер вокруг неслись крики:

— Куда собрался, бабник?

— Живой идет![4] — выкрикнул кто-то, раздался смех.

Нынешний губернатор Калифорнии ввел мораторий на казни. В одних это вселило надежду, другие говорили Бену, что предпочитают умереть. Бен понимал и это. Иным, в том числе некоторым его друзьям, удалось покончить с собой. Но пока камера смерти никому не грозила, и говорили, что ее собираются демонтировать. Разумеется, это еще не означало, что мораторий навсегда. Всегда можно отменить.

Вот по чему он не будет скучать, так это по шуму. В тюрьме все поверхности твердые и усиливают каждый звук.

— Когда вернешься, бабник?

— Скоро. — Хотелось ответить «никогда», но он не рискнул сказать правду, даже в шутку. Нет, сюда он уже не вернется.

Эллис и двое охранников ждали его возле белого тюремного микроавтобуса, припаркованного под яркими лампами у корпуса на территории тюрьмы. На Эллисе был темный костюм.

— Надеюсь, вы захватили одежду поудобнее, — сказал Бенджамин. — Все-таки в пустыню едем.

Эллис не ответил, сохраняя невозмутимый вид, как и подобает детективу.

Два охранника под руки подсадили Бена в микроавтобус. Внутри никого, кроме водителя. Эллис и охрана забрались следом.

— Где Рени? — спросил Бен. — Без нее никуда не поеду.

Мысль о том, что все, что им нужно, у него в голове, и он волен решать, когда и где это выложить, давала ощущение власти. Но они играли не по правилам.

— Встретимся с ней в назначенном месте.

— Я рассчитывал на другое.

— Ничего другого не будет, — ответил Эллис. — Мы не договаривались, что поедем вместе. До указанного вами места пять часов езды.

Бен показал Эллису точку на карте, предупредив, что это не конечный пункт назначения, который он, разумеется, оставил при себе.

— Ее не так легко было уговорить, — продолжал Эллис. — Так что, если вас что-то не устраивает, можем сразу закончить. Вас отведут обратно в камеру.

— А пирог?

— Я не забыл. Остановимся на обратном пути.

Бен подумал.

— Едем.

Эллис переговорил с кем-то, и ворота открылись. За ними выехал второй микроавтобус.

Непривычно было смотреть на тюрьму снаружи. Бен нашел ее даже красивой, похожей на замок. Он смотрел на нее в последний раз.

Ему не хотелось, чтобы отсутствие Рени отравило поездку. Он вырвался за тюремные стены, увидел восход, передним открывалось бездонное небо. А главное, перед ним открывались такие дали, что после тюремной тесноты болели глаза. Словно кто-то снял с глаз шоры. Временами он вытирал рукавом выступавшие слезы.

Спустя несколько часов, после запланированного перерыва на туалет, заправку и завтрак на ходу, машины свернули на пыльную площадку для отдыха посреди пустыни. Там она и ждала их в белом пикапе. Сердце Бена замерло, дыхание прервалось. Он не видел ее со дня ареста, последнее, что сохранила память, — ее лицо в окне, когда его заталкивали на заднее сиденье патрульной машины.

Настоящая принцесса.

Ничего другого он и не ожидал. Блестящие каштановые волосы, прямые брови, резко очерченные скулы. Высокая, в Розалинду — сам он небольшого роста. Ее уверенная осанка — голова поднята, спина прямая, никакого смущения — заставила его сердце наполниться гордостью. Характерная походка: широкий шаг от бедра, на пятку, подчеркивающая длину ног с самоуверенной небрежностью, серый джемпер, обвязанный вокруг талии… Его походка, которую она повторяла, сама не зная того.

Вот она, взрослая, живое доказательство, что она его дочь и всегда останется ею, плоть от плоти, его ДНК, его девочка, ребенок, женщина. Сквозь стекло он улыбнулся и приветственно поднял руку.

Она остановилась и вгляделась, нахмурив брови.

Он не сразу понял, что она вглядывается в незнакомца в машине, не узнавая его. Из окна на него смотрело бледное отражение: седые волосы, лысина, дряблая кожа. От былого красавца-мужчины не осталось и следа.

Красивым людям стареть труднее — дальше падать и сложно перестраиваться: еще вчера внешность открывала все двери, а сегодня ты в лучшем случае как все.

Он уловил момент узнавания. По ее лицу пробежала тень ужаса, и она быстро опустила взгляд и пошла дальше ко второму микроавтобусу.

ГЛАВА 7

За два года до ареста Бенджамина Фишера

Рени разбудил отец. Прижав палец к губам, он прошептал, что их ждет секретное приключение. Он взял дочь на руки, на цыпочках прошел по дому, тихо затворил за собой дверь и усадил ее в машину. Мир вокруг был темным, пустым и загадочным. Он даже не заставил ее пристегнуться.

— У тебя получается все лучше и лучше. — Машина тронулась с места, и она чувствовала, как он возбужден. — Тебе нравится игра.

Рени нравилось, что ей доверяют секрет, и ей нравилось проводить с ним время, но игра ей не нравилась. Уже нет. Игра казалась какой-то странной, и ей совсем не хотелось вылезать из теплой постели. Но игра — это то, во что отцы и дочери играют вместе. Так сказал папа.

Папа с мамой говорили, что катали ее, совсем маленькую, на машине, если она не засыпала. Это подействовало и теперь, хотя ей уже исполнилось пять. В ту ночь она, как обычно, старалась не заснуть, но тщетно. Проснулась, только когда машина сбавила ход и остановилась среди деревьев.

Они всегда играли там, где много деревьев и есть дорожки для прогулок и пробежек. Похоже на парк недалеко от дома, но другой, и холоднее, чем в Палм-Спрингс. Здесь пахло Рождеством. Она крепче прижала к себе плюшевого кролика и произнесла слова, которые, знала, нельзя было произносить:

— Хочу домой.

— Я заехал в такую даль ради тебя, — отец положил руку на спинку сиденья, лицо оставалось в тени. — Чтобы поиграть. Ну что ты как маленькая. Разве ты маленькая?

Губы задрожали, в глазах защипало.

— Нет.

Она уже большая девочка. Она умеет писать свое имя и завязывать шнурки на ботинках, и уже почти научилась ездить на велосипеде без маленьких колесиков.

— Прибереги слезки для игры. — Голос звучал мягко, но она чувствовала, что он ею недоволен. — А то еще высохнут.

Он хихикнул, и она подумала о лужах после дождя и других вещах, которые высыхают.

— Можно я надену куртку? Мне холодно. — Босая, с голыми ногами, она натянула ночную рубашку на колени, пытаясь согреться.

— Куртка и ботиночки не по правилам. Ты ведь знаешь.

Она прижала подбородок к груди и согнула колени, снова стараясь не заплакать.

— Ты помнишь новые слова? — спросил он. Она повторила: «Можете мне помочь?»

— Правильно. Что еще?

— «Я потерялась».

— Умница. И?

— «Моя мама ушла вон туда. Поможете мне найти мамочку?»

— И показываешь туда, где я, хорошо?

Она кивнула и продемонстрировала, как будет это делать. Отец остался доволен, и они вылезли из машины. Как всегда, не заглушив двигатель и оставив багажник и двери открытыми, он взял ее на руки и понес сквозь лес, громко дыша ей в ухо. Он был теплый и пах мылом и потом, и она крепко держалась за его шею не потому, что боялась упасть, а потому, что это создавало ощущение безопасности. От этого ощущения она стала клевать носом и снова задремала.