Отчуждение (СИ) - Обава Дана

Сбавляю шаг и пытаюсь понять, что происходит, глядя на экранчик на манжете. Компьютер выудил номер звонящего из моей записной книжки и теперь утверждает, что со мной разговаривает психолог, которую я нашла для Мел. Странно, что это она вдруг решила обсудить со мной проблемы Мелодии, разве так можно? Но постепенно до меня все же доходит, что разговор идет обо мне. Я и забыла, что у нас с Мел одни проблемы на двоих. Теперь эта дама-психолог хочет помочь и мне тоже, но мне ее помощь нужна только в одном.

— Вы мне очень поможете, если поможете Мелодии, — отрезаю я и прерываю связь.

Снова спускаюсь в подземку. Помню, что Пилдик сказал мне отдохнуть сегодня, но я на такие действия просто сейчас не способна. Не могу все это выкинуть из головы, так что еду в парк, где нашли эту женщину с фотографии, в белом спортивном костюме.

Сама я бы никогда не купила белый костюм, особенно, чтобы бегать по улице, а не для спортзала. У меня бы он уже через пять минут превратился в серый и пятнистый, а оставшуюся часть своей жизни провел на дне корзины для грязных вещей.

Но эта женщина на меня в этом смысле явно не похожа. Так о чем же может говорить этот белый цвет? О мечтательном романтичном характере или о том, что она до педантичности аккуратна и расчетлива? И главное — что в этом цвете увидел ее убийца?

Задумавшись, пропускаю свою остановку, и господин подземки Рольф присылает мне письмо с соболезнованиями. По-моему, это уже как-то слишком. Хотя, может он сожалеет, что я в целом по жизни такая растяпа?

Как только выбираюсь на волю, звонит Мелодия.

— Удалось поспать? — интересуюсь я.

— Да, — отвечает таким голосом, как будто проснулась буквально мгновение назад. — Твой кот на меня странно смотрит.

— Он просто немного удивлен, не привык видеть в своей квартире гостей, — быстро поясняю я.

— Ты помнишь, как Он на нас смотрел? — спрашивает она трагичным тоном. Так и знала, что именно это придет ей на ум.

— Не вспоминай об этом, — прошу я. — Лучше, знаешь, посмотри какой-нибудь веселый фильм. Пошуруй там, у меня на компьютере должно быть несколько комедий. Пароль — “астролябия”.

— Почему ты выбрала такой пароль? — удивляется Мелодия. — Что это такое вообще?

— Ну прибор такой астрономический.

— Ты увлекаешься астрономией? — не отстает Мел, а мне приходится остановиться, потому что я похоже немного заблудилась. В прошлый раз Пилдик довез меня на место на машине.

— Нет, я ничего не смыслю в астрономии, — говорю я растеряно. — Извини, мне надо идти.

— Ты скоро вернешься домой?

— Не знаю, вряд ли, мне нужно работать. Займись чем-нибудь. И не трогай кота! — вспоминаю в последнюю секунду.

Я брожу по парку в некоторой растерянности. Это не маленький современный парк, плотно втиснутый в четко выверенный городской квартал. Это настоящий кусочек леса, который цивилизация обошла по флангам, прогнула, исковеркала, но оставила жить. Ему пришлось притерпеться к многочисленным дорожкам с разноцветным покрытием для бегунов, пешеходов и самых разных и странных колесных средств, включая автомобили. Зато тянуться из конца в конец этим дорожкам пришлось по его собственным внутренним правилам: петлять, пересекаться и даже подныривать друг под друга с помощью милых каменных мостиков.

Мне приходится потратить на поиски некоторое время, и, вроде бы, такая прогулка — не самое неприятное, что может быть. Однако, кажется, людей в парке сегодня многовато, особенно для разгара рабочего дня и пасмурной промозглой погоды. И это не мамочки с колясками, которых по понятным причинам не видно вовсе. Одного типа я уже повстречала дважды. Он неспешно прогуливается, засунув руки в карманы. Проходя мимо, он пристально смотрит на меня, противно улыбаясь, так словно знает про меня что-то такое, не совсем приличное. Во второй раз чувствую, что он собирается заговорить со мной, так что ускоряю шаг и пролетаю мимо с неприступным видом.

В инстинктивном порыве спрятаться перебираюсь на беговую дорожку, проложенную прямо под деревьями. Судя по всему, я никому здесь сегодня не помешаю. Не успев еще отойти от внезапного и скорей всего не обоснованного приступа страха, уже через какую-нибудь сотню метров вылетаю на то самое место, которое и искала.

Пару минут в полнейшем ступоре просто стою и пялюсь на него.

Ничего не изменилось: это место все такое же мертвое и безмолвное как и раньше. Не понятно, чего я хочу от него.

Оглядываюсь вокруг, размышляя с чего начать. Место это, пожалуй, относительно укромное. Аллею, по которой могут идти люди, отсюда не видно, хотя я точно помню, что она совсем недалеко. Для проверки повторяю свои вчерашние действия. Это тогда, когда я “увидела” убийство, которого на самом деле никогда не было. Здесь небольшой склон, поднимаюсь и почти сразу выныриваю на аллею. Даже сейчас здесь есть люди, а в дальнем конце уже видны дома.

Не самое удобное место для нападения. Конечно, никто не увидит, что делается там, за деревьями всего в двух шагах от дороги. Зато могут услышать, если преступнику не удастся первым ударом оглушить свою жертву.

Пока я стою, мимо меня проходит женщина в подбитой искусственным мехом курточке и на высоких каблуках-шпильках. Она быстро-быстро тараторит что-то себе под нос. Явно говорит с кем-то по телефону, а ее невидимый собеседник сходит с ума, пытаясь вставить в разговор хотя бы полслова. Следом за ней, быстро перебирая длинными худыми ногами, широко шагает высокий мужчина в плаще с высоко поднятым воротником. В руках у него кейс, во взгляде — важная мысль.

Не знаю, что будет, если из-за деревьев послышится сдавленный вопль. Может быть, кто-нибудь из нас, женщина на шпильках или мужчина с кейсом и мыслью или я, поспешим на помощь прямо по весенней грязи, или, может быть, кто-то из нас позвонит в полицию. Мне интересно другое — специально ли преступник выбрал именно это место, или, преследуя свою жертву, решил, что это его последний шанс, прежде чем она закончит пробежку и покинет парк.

Даже не знаю, как мне пришла в голову эта дурацкая идея. Вернувшись обратно к беговой дорожке, я заметила относительно сухой и чистый участок земли и теперь лежу на нем в той же позе, в которой преступник оставил труп женщины. Соответственно, смотрю вверх и сквозь молодую листву деревьев вижу серое пасмурное небо. Ветра почти нет, природа спокойна и безучастна, а от земли тянет могильным холодом. Не трудно представить себя мертвецом, безразличным ко всему, что происходит вокруг, что происходит с его оставленным телом. Больше ничего не имеет значения. Неважна даже причина, по которой так внезапно прекратилась жизнь. Неважен убийца, стоящий совсем рядом и молча взирающий на дело своих рук. Для него все случившееся очень важно, а для мертвеца уже нет. У мертвеца больше нет личности, нет страха и сожаления по оставленной жизни, нет личных счетов к убийце. Убийца склоняется над трупом в надежде увидеть прощение в его мертвых глазах, но мертвецу нет дела до страданий убийцы. И грех этот мертвец ему не отпустит.

Не знаю, действительно ли убийца таким образом рассчитывал умиротворить свою несчастную жертву, но мне от ее имени хочется только вскочить и вцепиться в него с криком: “Какого черта ты это сделал со мной?” Может быть не физически, раз мертвое тело больше не слушается меня, но хоть как-нибудь, найти способ и преследовать его вечно.

— Не хотелось бы отрывать тебя от работы…

Я резко перехожу в сидячее положение, то есть настолько быстро поднимаюсь, насколько позволяет мое окоченевшее тело.

— …но, боюсь, еще немного и на этом месте образуется еще один труп, — заканчивает свою мысль Гил, с интересом разглядывая меня сверху. — Ну и что там говорят эльфы… или кто там, гномы, духи земли? Они видели преступника? Описание дать смогут?

— Говорят, что вы большой и нахальный и наступили на их дедушку, — ворчу я, с большим трудом поднимаясь с земли.