К. Сэнсом - Камни вместо сердец

Имя это она едва ли не выплюнула.

– И кем же они были? – Спросил я.

– Николас Хоббей также торговал тканями. Он перестроил монастырь в жилой дом, и семья мастера Кертиса намеревалась погостить у них. Майкл также собирался в Хэмпшир. Они уже паковали вещи в дорогу, когда мастер Кертис нашел у себя бубоны под мышкой. Едва его уложили в постель, как свалилась и его жена. Через день оба были мертвы. Как и их управляющий, тоже очень хороший человек.

Она тяжело вздохнула:

– Ну, да вы знаете, как это происходит.

– Да. – Так случается не только с чумным поветрием, но со всякой болезнью, рожденной злыми гуморами Лондона. Я вспомнил о Джоан.

– Майкл и дети уцелели. Хью и Эмма были раздавлены горем и в слезах искали утешения друг у друга. Мой мальчик уже не знал, что с ними станет: близких родственников у детей не было. – Мистрис Кафхилл стиснула зубы. – И тут явился Николас Хоббей. Если бы не эта семейка, мой сын был бы до сих пор жив!

Она посмотрела на меня полными внезапной ярости глазами.

– Вы сами когда-либо встречались с мастером Хоббеем? – уточнил я у нее.

– Нет. Я знаю лишь то, что рассказывал мне Майкл. Он сказал, что сначала мастер Кертис намеревался купить монастырь со всеми землями в качестве капиталовложения, однако в итоге решил, что не может позволить себе этого. Мастера Хоббея он знал по гильдии торговцев тканями. Николас несколько раз приходил к обеду, чтобы обсудить разделение земель между их семьями, к чему в итоге они и пришли, причем Хоббей приобрел меньшую часть леса и здания монастыря, который намеревался превратить в свой загородный дом. Мастер Кертис взял себе более обширную часть леса. За все это время Николас подружился с мастером и мистрис Кертис. Он показался Майклу человеком, придерживающимся реформистских взглядов в обществе богобоязненных людей, который, однако, с папистом будет вести торговые переговоры, перебирая четки. A о жене его, мистрис Абигайль, мой сын просто сказал, что она безумна.

Снова безумие!

– И в чем это проявлялось? – поинтересовался я.

Моя старая собеседница покачала головой:

– Не знаю. Майкл не любил говорить со мной о подобных вещах. – Помедлив, она продолжила: – Мастер и мистрис Кертис умерли слишком быстро и потому не успели составить завещание. Вот почему все сделалось таким неопределенным. Однако уже вскоре после их смерти мастер Хоббей явился с адвокатом и сказал моему сыну, что будущее детей устроено.

– Вам известно имя адвоката?

– Дирик. Винсент Дирик.

– Ты знаешь его? – спросила меня королева.

– Чуть-чуть. Он барристер в Иннер-темпл. И за прошедшие годы не раз представлял в судах интересы лендлордов в Суде по прошениям, выступая моим противником. Хорош в споре, однако может быть излишне агрессивен. Я и не знал, что он также работал в Палате опеки.

– Майкл опасался его, – вставила мистрис Кафхилл. – Вместе с викарием Кертисов мой сын пытался найти их родственников, однако тут мастер Николас заявил, что купил опеку над детьми. Дом Кертисов был назначен к продаже, а Хью и Эмма должны были перебраться в дом Хоббеев на Шу-лейн.

– Это было сделано слишком поспешно, – заметил я.

– Сыграли свою роль деньги, – прокомментировала королева.

– И сколько же там было земли? – задал я еще один вопрос.

– На мой взгляд, около двадцати квадратных миль. Доля детей составляла около двух третей, – ответила Бесс.

Большой участок…

– А вам известно, сколько Хоббей заплатил за опеку? – продолжил я расспросы.

– Как будто бы восемьдесят фунтов.

Дешево, на мой взгляд. Я подумал о том, что, выкупив опеку над Хью и Эммой, Хоббей получил право распоряжаться их долей леса. В Хэмпшире, вблизи Портсмута существовала значительная потребность в корабельном лесе, да и расширяющееся производство железа в Сассекской пуще тоже недалеко и тоже постоянно нуждается в топливе.

Бесс, между тем, продолжала:

– Мастер Хоббей намеревался приставить к детям собственного учителя, однако Хью и Эмма привязались к моему сыну. Дети попросили нового опекуна оставить Майкла, и тот согласился.

Пожилая дама беспомощно всплеснула руками:

– Помимо меня, Кертисы были единственными близкими Майклу людьми. Мой мальчик был полон душевной щедрости: ему следовало бы жениться, однако по какой-то причине он этого не сделал.

Снова взяв себя в руки, она продолжила бесцветным тоном:

– Значит, детей перевезли, a дом, в котором они прожили всю свою жизнь, продали. Надо думать, полученные деньги были переданы в Сиротский суд.

– Да. Он должен был стать доверенным лицом. Итак, мистрис Кафхилл, ваш сын переехал вместе с детьми на Шу-лейн…

– Да. В доме Хоббеев ему не понравилось. Он оказался небольшим и темным. Кроме того, Майкл получил нового ученика. Сына Хоббеев, Дэвида. – Моя собеседница глубоко вздохнула. – Сын говорил мне, что это был избалованный и испорченный ребенок, того же самого возраста, что и Эмма. Глупый и жестокий, он всегда придирался к Хью и Эмме, говорил, что их только терпят в этом доме, что родители не любят так же, как его. Надо думать, не врал. На мой взгляд, мастер Хоббей взял детей, чтобы извлечь выгоду из их земли.

– Но законно ли извлекать доход из земель подопечного? – спросила королева.

– Незаконно. Опекун обязан распоряжаться землями подопечного… содержать их в порядке. Но он не может извлекать из них выгоды. Хотя так бывает отнюдь не всегда. Кроме того, он может распоряжаться замужеством девушки, – добавил я задумчивым тоном.

Бесс опять взяла слово:

– Майкл опасался того, что они захотят выдать Эмму за Дэвида, чтобы ее доля земли перешла к семейству Хоббеев. Эти бедные дети, Хью и Эмма, держались друг друга, ведь у них не было никого на всем свете, кроме друга в лице моего сына. Майкл рассказал мне, что Хью однажды подрался с Дэвидом, когда тот сказал Эмме нечто неподобающее. Ей было всего тринадцать лет. Дэвид был крепким мальчишкой, но Хью побил его. – Она вновь пристально посмотрела на меня. – Я сказала Майклу, что он слишком печется о Хью и Эмме и что он не может заменить им отца и мать. Но тут, – лицо ее вновь померкло, – тут дом Хоббеев посетила оспа.

Королева склонилась вперед и прикоснулась ладонью к руке своей бывшей служанки.

– Заболели все трое детей, – продолжила та каменным тоном. – Майклу было запрещено входить в их комнаты в страхе перед заразой. Ходить за Хью и Эммой было поручено слугам, однако за Дэвидом мать ухаживала сама, рыдая и вопия к Богу о милости к ее мальчику. Я и сама поступила бы так же, если бы речь шла о Майкле. – Помедлив, она полным ярости тоном проговорила: – Дэвид выздоровел без единой оспины! Хью остался жить, однако его взрытое оспинами лицо потеряло прежнюю красоту. A маленькая Эмма умерла.

– Мне очень жаль, – заверил ее я.

– А затем, через несколько дней мастер Хоббей сказал моему сыну, что его жена более не желает жить в Лондоне. Они навсегда уезжают в свой дом в Хэмпшире и в услугах его больше не нуждаются. Майклу даже не удалось снова увидеть Хью – того вместе с Дэвидом все еще держали в карантине. Моему мальчику позволили лишь побывать на похоронах бедной Эммы. Увидев, как ее маленький гробик опустили в землю, Майкл уехал в тот же самый день. Он сказал, что слуги сожгли одежду Эммы в саду, на тот случай, если в них сохранились опасные гуморы болезни.

– Ужасная история, – осторожно проговорил я. – Смерть, жадность… и жертвой их стали дети. Однако, мистрис Кафхилл, ваш сын не мог ничего поделать!

– Я знаю, – проговорила Бесс. – Мастер Хоббей дал Майклу рекомендательное письмо, и тот получил в Лондоне новое место. Он написал Хью, однако получил только официальный ответ Николаса, в котором тот писал, что Хью не ответит, так как они пытаются организовать для мальчика новую жизнь в Хэмпшире. – Голос ее возвысился. – Какая жестокость после всего того, что Майкл сделал для этих детей!

– Действительно так, – согласился я. Тем не менее в позиции Хоббея был определенный смысл. В Лондоне мальчик Хью потерял всю свою семью.

Бесс продолжила прежним невыразительным тоном:

– Миновали годы. И в конце прошлого Майкл получил в Дорсете место преподавателя при детях крупного землевладельца. Однако память о маленьких Кертисах не покидала его. Он часто говорил, что хотел бы узнать, что сталось с Хью.

Нахмурившись, она посмотрела на собственные колени.

Королева вновь взяла слово:

– Продолжай, Бесс, ты должна рассказать все до конца, хотя я знаю, что последняя часть твоего рассказа тяжелее всего.

Посмотрев на меня, пожилая дама заставила себя успокоиться:

– Вернувшись из Дорсета, Майкл направился ко мне в Истер. Он появился в моем доме в ужасном виде, бледный, растерянный, едва ли не умалишенный. Он не стал говорить мне о причине этого, однако через несколько дней вдруг спросил, нет ли у меня знакомых среди адвокатов. «Зачем?» – спросила я его. К моему изумлению, он ответил, что хочет обратиться в Сиротский суд с прошением об изъятии Хью из опеки семьи Хоббеев. – Она глубоко вздохнула. – Я ответила ему, что с адвокатами незнакома, и спросила, почему он решил заняться этим сейчас, по прошествии шести лет. Сын сказал, что дело там такое, что годится не для ушей ни мужчины, ни женщины и подходит только для судейского слуха. Скажу вам, сэр, я начала опасаться за рассудок Майкла. Просто вижу сейчас, как он сидел передо мной в том маленьком домике, которым я владею по доброте королевы. В свете очага его лицо показалось мне изборожденным морщинами… старым. Да, старым, хотя сыну моему еще не исполнилось тридцати лет. Я предложила ему посетить мастера Дирика. Однако мой мальчик с горечью усмехнулся и сказал, что это – последний человек, к которому он хотел бы обратиться.