Богомил Райнов - Утро — еще не день

— Как раз столько, сколько имею. Маленький автомобиль — не такой, как этот, в котором мы сейчас едем, и уютная квартира — вот и все мои потребности.

— Но женщина с вашим интеллектом, не говоря уже про внешность, могла бы достигнуть значительно большего.

— Именно жажда «большего» и приводит ко всяким катастрофам. Одни катастрофы есть результат любовных неудач, другие, так сказать, деловых. Иллюзия семейного счастья и нестерпимая жажда наживы… Первое толкает вас к браку, а второе — в тюрьму.

Уже темнеет, фары автомобиля выхватывают придорожную табличку: «Идар — Оберштайн — 35 км». А отсюда до Висбадена приблизительно еще столько же. Да и эта дорога с крутыми поворотами — это вам не прямая автострада. Не говоря уже о том, что я без автомашины. В данный момент все это занимает меня «значительно больше, чем вопрос брака или жадности.

У дамы, наверное, тоже свои проблемы, которые надо обдумать, поэтому в «мерседесе» царит молчание.

Вокруг уже давно наступила темнота, когда перед нами блеснула табличка: «Идар — Оберштайн. Индустриальный район». Приехали, говорю сам себе, но, оказывается, я ошибся. От индустриального района до города еще ехать и ехать. «Мерседес» сворачивает с шоссе направо, на крутую узкую дорогу. Не знаю, сколько и куда мы поднимаемся, но, наверное, теперь двигаемся в противоположном направлении, ибо после очередного поворота вижу город уже где-то далеко внизу под нами. Еще одни поворот, машина проезжает под какими-то кустами и останавливается перед небольшим строением, спрятанным среди деревьев.

Строение имеет вид нежилой, по крайней мере пока Мод не нажимает на кнопку звонка. Слышен легкий шум, скрип задвижки, и на пороге домика появляется… Сеймур.

— Заходите.

Закрыв за нами, хозяин щелкает выключателями. Тесный, неприветливый коридор освещает голая лампочка. Сеймур ведет нас в какую-то комнату, немного пристойней на вид. Кушетка и кресла обиты серым, уже немного вытертым бархатом. На окнах такие же бархатные занавески. В помещении стоит крепкий табачный дух. Старомодная люстра освещает комнату.

Эта дама, кажется, понимает все без слов. Достаточно одного взгляда Сеймура, и она уже достает из шкафа виски, бутылку воды и стаканы. Сделав это, оставляет комнату.

— Сколько? — спрашивает хозяин, готовясь налить мне.

— Сколько необходимо для разговора.

— Для разговора достаточно и двух граммов, а может, не хватит и двух бутылок. Все зависит от вас, Майкл.

— Если от меня, то два грамма.

Он наливает по четверти стакана нам обоим: потом добавляет себе содовой, выпивает и закуривает сигарету. Я машинально делаю то же самое. Курю и жду.

Сеймур стоит у стены, оклеенной полинявшими серебристыми обоями, держа в одной руке стакан, а в другой — сигарету. Высокая фигура в безупречном сером костюме бросает темную тень на обои. При свете лампы лицо его кажется зеленоватым и уставшим. Американец по старой привычке прикусывает сигарету и щурится от дыма.

— Вам не везет, Майкл, — говорит он наконец.

— Я это понял еще тогда, когда встретил вас.

— Ничего вы не поняли. Встреча со мной была для вас последним счастливым шансом. Ибо, если бы вы встретили не меня, а Эванса, Уорнера, Бентона или кого-то другого из их шайки, ваша судьба сложилась бы совсем иначе.

Я молчу, поэтому Сеймур повторяет:

— Эванс, Уорнер, Бентон… Вы их помните, не так ли?

Еще бы не помнить!

— А зачем мне их встречать? Я давно сменил среду, Уильям, и давно уже работаю в торговле.

— Знаю, знаю. Вы и раньше работали в торговле, что лишь помогало вам в другой работе. Но допустим, что вы и правда работаете в торговле и что вы даже настоящий бельгиец. Это будет неудобно для нас обоих. Даже если вы эскимос, у вас есть прошлое, и некоторые люди не склонны прощать его. Например, мистер Томас. Надеюсь, вы не забыли Томаса?

Фамилия подброшена будто между прочим, но я знаю, что это не так.

— Вы ничего не говорите про Томаса, — настаивает американец.

— Я не знаю Томаса. И он не знает меня. Думаю, именно это вы и хотели услышать.

— Даже не имеете представления, кто он такой и как выглядит… — подсказывает мне Сеймур.

— Откровенно говоря, я не такой уж незнайка. Но узнал о нем по фотографии и письменным справкам.

— А не допускаете ли вы, что и Томас знает вас по фотографии и письменным справкам?

— Я уверен, что Томас вообще не подозревает о моем существовании.

Сеймур отпивает немного из рюмки, бросает на меня ледяной взгляд и замечает:

— В таком случае, может, повезет и вам. Ведь не может без конца идти плохая карта.

— Если бы мне везло, я бы встретил человека, который выполняет свои обещания. Вы сказали «несколько дней»…

— По моему плану именно так и должно было быть. Но вы же знаете, иногда планы… Тот тип оказался чрезвычайно подозрительным.

— Какой тип?

— Да, чрезвычайно подозрительный, — повторяет американец, словно не услышав моего вопроса.

— Я понимаю ваше положение, — киваю я. — Но что вам надо от меня?

— Очень сожалею, Майкл, но мне надо довести игру до конца… А вы — мой главный козырь.

— Эта карточная терминология мне ни о чем не говорит, — говорю я, загасив окурок в тарелке, которая служит пепельницей. — Хотите, чтоб я с вами сотрудничал, и ничегошеньки мне не говорите о сути дела.

— Я делал это в ваших же интересах. Зачем вам знать то, что вас не интересует. Но теперь обстоятельства изменились, поэтому возникла необходимость ознакомить вас с некоторыми деталями…

— Думаю, что речь идет о деталях, которые не имеют никакого значения, если вы решили доверить их мне.

— Не обещаю, что обязательно раскрою вам все свои карты, но, повторяю, познакомлю вас с теми, которые примут участие в игре, — уточняет Сеймур.

— Это ваше дело, — пожимаю плечами. — Но если я плохо информирован, неудивительно, если я плохо буду выполнять свою роль.

Американец измеряет меня быстрым, острым взглядом, выплевывает на пол окурок, затаптывает его ногой и закуривает новую сигарету.

— Успех дела требует, чтоб мы играли честно. Что вы скажете на это?

— Пока ничего. Если откровенно, то я удивляюсь, как это мы с вами — имея в виду нашу профессию и взгляды — можем заниматься общим делом?!

— Значит, вы не диалектик. В этом мире бесконечных противоречий и безудержных перемен вовсе неудивительно, если в конкретной ситуации и в какой-то момент пути двух враждующих индивидуумов сойдутся. Разве такого не может быть?

— Только в сфере абстрактных положений.

— В таком случае перейдем к конкретным.

Он медленно делает четыре шага — подходит к противоположной стене, потом еще четыре — возвращается назад. Выплевывает окурок, растаптывает его и, прислонившись спиной к полинявшим обоям, говорит:

— Томас, а?

Я молчу, и он добавляет:

— Насколько мне известно, он не так давно подвизался у вас…

Я не говорю ни «да», ни «нет».

— Он развил довольно активную деятельность… Или вы не в курсе?

— Если не ошибаюсь, его деятельность исчерпывается одной-единственной дерзкой операцией, а в его активе — провал.

Американец кивает головой в знак согласия и пристально смотрит на меня.

— Это вы его провалили?

— Если человек идет на провал, кто-то всегда поможет ему в этом.

— Эта история мне известна лишь в общих чертах. В самом деле, совершенно авантюристическая операция и вполне логичный финал. Не говоря уже о том, что он привел к провалу трех наших агентов.

Я удерживаюсь от комментариев.

— Собственно, Томас достаточно деловой парень, только не в разведке, — замечает Сеймур. И, так же пристально глядя на меня, добавляет: — Наверное, вы думаете, что все мы банда жуликов, похожих на Томаса…

Я беру свою рюмку, однако пить мне не хочется, и я ставлю ее на место.

— В данном случае жульничество — не главное. Томас стал причиной смерти некоторых людей, — бросаю я.

— С вами такое тоже, наверное, случалось, — пожимает плечами американец. — Наша профессия — грубая профессия.

— Погибли совсем молодые люди, Уильям. И погибли бессмысленно.

— Мне приятно знать, что вы имеете против него зуб. Вот видите: бывает, что наши оценки совпадают.

— Поскольку вы вспомнили про нашу профессию, то я хотел бы заметить, что тут поступки не определяются личными симпатиями или антипатиями.

— Да. И все же, думаю, вы охотно подключитесь к операции, зная, что человек, которого надлежит победить, это именно Томас. Но вы не ответили на мой вопрос: считаете ли вы, что все мы такие, как Томас?

— Допускаю, что есть и исключения.

— Речь идет о правиле, — настаивает Сеймур.

— Правило лучше знаете вы… Я встречал всяких людей. Не скажу, что все они одинаково корыстны. Бывают исключения из правил.

— Следовательно, вы не считаете всех жуликами, — подытоживает американец.

— Это ваш вывод.

— Ну хорошо, — кивает Сеймур. — В данном случае речь идет как раз о двух жуликах. Один из них вам известен. Второй ничем не отличается от первого. Думаю, что так ваша совесть будет спокойна. Не знаю, как велика ваша антипатия к Томасу, только я лично имею зуб против того, второго.