Код Адольфа Гитлера. Финал - Владимир Иванович Науменко

открыв его на нужной странице, продолжил: – Сто раз был прав наш мудрый учитель Ленин, когда говорил о том, что «если германские разбойники побили рекорд по зверству своих военных расправ, то английские побили рекорд не только по количеству награбленных колоний, но и по утончённости своего отвратительного лицемерия». Нашей задачей является, товарищ Антонов, избавление грядущих поколений от бедствий войны. Хитрый лис Черчилль будет в этом нам мешать, в своих целях он умело использует разность идеологических устремлений двух стран, но это случится после того, как будет повержен японский дракон. В настоящее время англичане нам не страшны. Спасибо за службу Родине, генерал Антонов! Завтра я жду вас с новыми вестями с фронта.

– До свиданья, товарищ Сталин!

– До свиданья, товарищ Антонов!

Начальник Генштаба ушёл, а Сталин нахмурился, размышляя. Потом он долго ходил по кабинету, сохраняя молчание. Наконец принял решение. Сел за стол, взял в руки ручку и после недолгого раздумья стал писать послание президенту США: «Получил Ваше послание от 26 апреля. Благодарю вас за Ваше сообщение о намерении Гиммлера капитулировать на Западном фронте. Считаю ваш предполагаемый ответ Гиммлеру в духе безоговорочной капитуляции на всех фронтах, в том числе и на Советском фронте, совершенно правильным. Прошу вас действовать в духе Вашего предложения, а мы, русские, обязуемся продолжать свои атаки против немцев. Сообщаю к Вашему сведению, что аналогичный ответ я дал господину Черчиллю, который также обратился ко мне по тому же вопросу.

26 апреля 1945 года».

Дописав эти строки, Сталин отложил в сторону ручку, взял в руки книгу и, про себя поражаясь глубинам ленинской мысли, стал читать дальше.

Берлин. Бункер Гитлера

Ещё на заре карьеры политика Гитлер рассматривал любовь к ближнему как проявление слабости. Она не вписывалась в новую мораль национал-социализма так же, как и библейские заповеди. Католик Гитлер считал, что любой разумный человек, вникший в суть дела, сразу поймёт, что всё церковное вероучение – просто чушь. Свастика есть миссия борьбы за победу арийцев, для фюрера она стала новым символом веры. Он не верил попам, с презрением в словах о них отзывался, хотя в детстве и пел в хоре мальчиков бенедиктинского монастыря. Но такая убеждённость поколебалась в нём от последнего общения с Евой. После её ухода в Гитлере вдруг шевельнулось… сострадание, терзаемое болью о любимой. Фюрер любил Еву, жалел её как любимый мужчина, и, вопреки своим убеждениям, окончательно решил не допустить её гибели в эти страшные дни войны.

– Гюнше!

Адъютант ждал у дверей и, открыв дверь, вытянулся в струнку перед взором фюрера.

– Я слушаю, мой фюрер!

Встав с кресла, задумчивый фюрер шаркающей походкой прошёл до него, пятью пальцами правой руки дотронулся до его френча и сказал:

– Гюнше! Будьте так добры, позовите сюда Бормана!

– Прикажете выполнять, мой фюрер? – уточнил Гюнше.

В ответ Гитлер кивнул и, глазами рассеянного человека проводив до двери удалявшегося адъютанта, стал ждать. Казалось, сам воздух наполнился ожиданием. Всё, за что он боролся, было напрасным усилием; призрачные надежды на спасение улетучились, впереди замаячила капитуляция. Нет. Он не ноябрьский преступник, он не пойдёт на неё, пусть вместо него это сделает кто-то другой. Дверь отворилась, вошли Гюнше и Борман с папкой под мышкой.

– Спасибо, Гюнше! – произнёс Гитлер. – Вы свободны!

В знак согласия, опустив подбородок на грудь, Гюнше покинул фюрера.

– Мартин! – обратился к Борману фюрер. – У меня к вам поручение деликатного свойства!

– Я слушаю, мой фюрер! – Борман весь обратился в слух.

– Вы лучше меня знаете, как сейчас загружен делами наш общий друг Мюллер! – начал Гитлер. – Он верный исполнитель, каких сейчас осталось мало. Поначалу я думал, что не стоило бы его отвлекать от дел в гестапо, но придётся.

– Мой фюрер, – произнёс Борман, – я знаю Мюллера как человека долга. Группенфюрер не подведёт, он надёжный человек. Если у вас возникла в нём необходимость, я могу сегодня пригласить его в бункер. Одного звонка будет достаточно.

– Вот и позвоните ему! – сказал Гитлер. – Вместе с ним вы должны рассмотреть одну мою просьбу.

– Какую просьбу, мой фюрер?

– Жизнь, Мартин, это игра на выживание. Я всегда придерживался этого неписаного правила, чего советую и вам. Так вот, Мартин. Я хочу, чтобы вы с помощью Мюллера нашли Еве двойника.

В ответ Борман нервно подёргал с хрустом суставы пальцев. Фюрер не знал, что так Борман выразил свою злость решением патрона, но прекословить Гитлеру ему было смерти подобно.

– Любое ваше пожелание, мой фюрер, является для нас приказом к немедленному исполнению.

– Я рад это слышать, Борман! – усмехнувшись, сказал Гитлер. – Я гарантирую вам, Мартин, что невозможное всегда удаётся. Самое невероятное – это и есть самое верное.

– Так точно, мой фюрер! – одобрительно закивал Борман. – На лице большевизма запечатлено слово «насилие». Нам надо превзойти реальность, оставить здесь вместо себя двойников, совершить небольшой, но необходимый подлог и спастись.

– Вы всё правильно понимаете, мой верный секретарь! – улыбнулся Гитлер. – Война! По её окончании не будет победителей и побеждённых, а будут живые и мёртвые. Как только вы её обнаружите, доложите мне лично.