Чингиз Абдуллаев - День гнева

— Здесь был еще второй! — закричал из столовой раненый.

Стали искать второго. Между тем сотрудник ФСБ, к которому обратился Демидов, так и не подошел к нему, а направился к одной из машин, сел за руль и стал медленно выезжать со двора.

«Интересно, куда он сейчас едет?» — подумал Демидов, взглянув на сотрудника, лежавшего на земле.

— Где второй? — раздались крики сверху, когда Демидов увидел завернувшую за угол машину и бросился к своему автомобилю.

— Скорее, — крикнул Демидов, махнув рукой Корниенко, — садитесь в машину. Он уходит.

Корниенко, не понимая, что происходит, бросился к машине.

— В чем дело?

— Быстрее, он уходит. Это Слепнев.

В следующее мгновение Демидов уже выезжал со двора, крикнув водителю одной из машин ГАИ, чтобы следовал за ними. Корниенко в ярости стиснул зубы. Значит, Слепнев был там. Если они его упустят, он никогда себе этого не простит.

Наверху командир группы с ужасом смотрел на страшную картину. В столовой лежал убитый офицер и еще один тяжелораненый. У лежавшего на полу в коридоре пульс еще прощупывался. Один, почти голый, с разбитым лицом, валялся в туалете. Пятого сотрудника вообще нигде не было, но командиру сообщили, что двое его людей спустились вниз. Он был в шоке и только сокрушенно качал головой. У двери лежала женщина, добитая кем-то из террористов. Из распахнутого халата проглядывало ее молодое, белое тело. А в спальне, залитый кровью, лежал Марек. Для него все закончилось в один миг.

— Почему двое? — вдруг спросил командир группы. — А все остальные здесь? Двое… — Он вдруг понял, по какой причине один из его сотрудников оказался раздетым.

— Остановите его! — закричал старший офицер, бросаясь к балкону. — Остановите! Это полковник Слепнев.

День второй. Лондон

22 часа 10 минут

Он часто размышлял о том, какая странная штука время. Оно то стремительно мчится, и годы летят как мгновения, то замедляет свой бег, превращая мгновения в годы.

Они не заметили, как прошли еще два часа. Он старался забыть о близкой разлуке, а Джил что-то увлеченно рассказывала, смеялась, предавшись воспоминаниям. Ей хотелось рассказать все, исповедаться перед этим странным, так внезапно ворвавшимся в ее размеренную жизнь человеком. Ей казалось, что еще в пансионе она видела его в своих мечтах, девичьих снах, вела с ним нескончаемые беседы. Что она знает его давно и ждала встречи с ним. Воспитываясь в пансионе, она не знала ни материнской ласки, ни любви брата, ни отцовской заботы, ей так не хватало тепла и нежности. Но нынешней ночью она была вознаграждена с лихвой. Неизвестный мужчина сразу стал близким и родным. Казалось, его сильные руки способны защитить ее от всех превратностей судьбы.

Снова зазвонил телефон. Джил вздрогнула, вспомнив, что время неумолимо. Еще немного, и от этой встречи останется лишь воспоминание, сладкое и горькое. Он поднял трубку.

— Здравствуй, — сказала Елена, — мы вылетаем. У нас все в порядке.

— Прекрасно, — ответил он.

Чисто женским чутьем Суслова уловила в его голосе какие-то необычные нотки.

— У тебя проблемы? — спросила она.

Он посмотрел на Джил. Глаза девушки были мечтательно устремлены вверх, лицо выражало счастье, какое редко выпадает человеку.

— Нет, — ответил он, — вроде бы нет.

— Полетаев уже на борту. Встреча прошла нормально. Когда ты вылетаешь?

— Через три часа.

— Удачи. — Она хотела еще что-то сказать, он это почувствовал, но почему-то раздумала и быстро закончила разговор.

Через сорок минут нужно выезжать. Джил заметила, что он посмотрел на часы.

— Тебе пора, — сказала она таким тоном, будто вынесла себе смертный приговор.

— Не будем говорить об этом, — попросил он, встав и направляясь в ванную. Когда он вернулся, она все еще лежала в постели. Услышав его шаги, открыла глаза и вымученно улыбнулась. Затем поднялась и вышла из комнаты.

Он уже заканчивал одеваться, когда Джил появилась в халате, и, чтобы не стеснять ее, вышел в холл. Достал галстук из шкафа, долго завязывал. Затем вошел в комнату. Джил уже была одета и в костюме выглядела более взрослой.

— Ты очень красивая, — сказал он, и она замерла, повернув к нему голову.

— Не забудешь меня?

— Никогда, — он говорил вполне искренне.

— Я хотела тебя попросить, — нерешительно начала она.

Он понял и, испытывая к себе отвращение, быстро проговорил:

— Я не могу остаться.

«Господи, как часто мужчины бывают животными!»

— Нет, не об этом. Совсем о другом. У тебя есть еще полчаса?

— Полчаса есть. Даже чуть больше. А почему ты спрашиваешь?

— Давай выйдем на улицу, прогуляемся, я никогда не выходила на улицу с мужчиной. Только с отцом, братом или телохранителями.

Отказать в такой невинной просьбе он, конечно, не мог.

— Пойдем, — согласился он. — Может, поужинаем?

— Нет. Я хочу просто пройтись с тобой. Вечер такой чудесный.

Он быстро собрал чемодан, щелкнул замком, и они вышли из номера с таким видом, словно делали это вместе тысячу раз. В коридоре им попалась навстречу пожилая чета. Муж пропустил вперед жену и улыбнулся. Дронго пропустил вперед Джил и улыбнулся в ответ. Когда чета скрылась за поворотом, Джил сказала:

— Какое удивительное сходство! Говорят, если супруги долго живут вместе, то становятся похожими друг на друга.

Внизу в холле, когда они уже выходили из отеля, их увидел Уилкинсон. Он улыбнулся Дронго и, подойдя к Джил, негромко сказал:

— Позвоните отцу, графиня. Он беспокоится. Несколько раз звонил, спрашивал о вас.

— И что вы ему сказали? — с вызовом спросила Джил.

— Что вы долго сидели в ресторане, а потом пошли в массажный кабинет, — с улыбкой ответил Уилкинсон, — кажется, я не ошибся?

— Нет, — она тоже улыбнулась, — вы всегда знаете все лучше меня самой. Спасибо вам.

— Всегда к вашим услугам, графиня. Должен сказать, у вас великолепный спутник.

— Я знаю, — серьезно ответила она.

Стояла та удивительно мягкая погода, какая иногда бывает на Британских островах. Он взял ее за руку.

— Идемте, графиня, так хочется нынче ночью почувствовать себя почти аристократом.

— Отец говорит, что стать аристократом нельзя, — возразила Джил, — им нужно родиться. — И, поняв, что допустила бестактность, торопливо добавила: — Он имел в виду достоинство, честь, благородство. По-моему, все эти качества у тебя от рождения?

— Ведь я могу в это поверить, — он улыбнулся, — а для нормального человека это самое страшное.

Прошло еще сорок минут… Они непринужденно беседовали, шутили, смеялись, вспоминая разные смешные истории. Теперь, почти не умолкая, говорил он. Джил с интересом слушала, ей было так хорошо и уютно рядом с ним, таким надежным и искренним. Они свернули налево, небольшими улочками вышли на шикарную Нью-Бонд-стрит и, миновав фешенебельные магазины, оказались на шумной Оксфорд-стрит, затем по причудливо изогнутой Реджент-стрит, одной из самых красивых улиц в Лондоне, вышли на шумную площадь Пиккадилли. В конце ее, напротив Трокадеро, бронзовые кони выбивали копытами струи воды, застыв в примыкающем к зданию полукругом фонтане. Возле него фотографировались туристы.

— Жаль, что нет фотоаппарата, сфотографировались бы на память, — грустно произнесла Джил.

— Ничего, — он сжал ей руку, — мы еще встретимся.

— Правда? — Она посмотрела ему в глаза, и он вдруг осознал, как сильно она ему нравится.

«Как бы не влюбиться».

— Мы обязательно встретимся, — заверил он ее. — Это не так трудно, как тебе кажется.

— Ты мне еще не дал своего телефона, — напомнила она.

Он стал диктовать номер, и, когда она достала из сумочки ручку, к ним подошел высокий темнокожий парень и, показав на свой «Полароид», предложил сфотографироваться.

— Вот и фотоаппарат, — улыбнулся Дронго и попросил парня сделать два снимка. Парень радостно закивал головой, демонстрируя два ряда белоснежных зубов. На всякий случай сделал три фотографии. Дронго щедро заплатил за две, и парень, очень довольный, отдал третью бесплатно.

— Две тебе, одна мне, — Дронго протянул девушке снимки. — Только спрячь их получше, чтобы не увидели дома.

— Они меня поймут.

— Нет, не поймут. Я не очень гожусь на роль твоего бойфренда. Тем более что на фотографиях я выгляжу совсем стариком.

— Не пугай меня. А то подумаю, что ты и вправду старик, — сказала она.

— Так оно и есть, — заявил Дронго. — Это по паспорту мне тридцать девять, а на самом деле все двести, а то и триста лет. Иногда я думаю, что видел столько горя, столько всяких ужасов, такое количество подлецов, что всего этого хватило бы на несколько жизней.

— Молчи, — она закрыла ему рот своей нежной рукой, — я все поняла. А теперь исполни еще одну мою просьбу.