Чингиз Абдуллаев - Субъект власти

— Ничего не изменилось. Но я пришла извиниться. Оказалось, что я невольно подставила вас.

— Каким образом?

— Прислала восторженный отчет в нашу совместную группу. Отчет размножили и передали во все службы. В результате руководства Службы Безопасности и ФСБ забеспокоились, что вы и так слишком много узнали. И приняли решение отстранить вас от работы в группе. Увы. Я думала, что вас поблагодарят за помощь, а все обернулось таким печальным образом. Я повела себя непростительно неразумно, как начинающая девчонка. И в результате вот что вышло. Понимаю, что вам неприятно и обидно. Поэтому я пришла к вам извиниться. Я сама узнала обо всем этом только сегодня. Мне рассказал Алексей Николаевич. Кстати, он и Машков возражали против вашего отстранения. Но их не стали слушать.

Дронго улыбнулся. Ему приятно было узнать, что Машков не сдался. Сам Виктор не рассказывал ему, как он возражал. И это тоже ему понравилось.

— Надеюсь, вы доведете это расследование до конца, — сказал Дронго, — и спасибо, что вы пришли. Я очень вам благодарен.

— Мне показалось, что так будет правильно, — Эльвира Марковна взглянула на часы. — К сожалению, я должна идти. Я сказала вашим охранникам внизу, что выйду через пятнадцать минут. И они разрешили мне оставить машину во дворе.

— Это единственная причина, по которой вы так быстро уходите? — мягко спросил он.

Она посмотрела ему в глаза. У нее они были карие.

— Вы забыли, что я знакома с вашим досье, — улыбаясь, лукаво заметила Нащекина. — Там есть пункт о ваших отношениях с женщинами. Должна признаться, в этом деле вы одерживали самые убедительные победы. Поэтому я лучше побыстрее уйду, чтобы не попасть в этот список. Так будет лучше для нас обоих.

Она поднялась с дивана. Он встал с ней.

— Контакты офицера разведки с подозрительным иностранцем, — прокомментировал Дронго, провожая ее к входной двери, — все правильно.

Он видел только ее спину. Снял с вешалки пальто, помог ей одеться. Открыл дверь. Нащекина повернулась к нему.

— Это всегда очень предосудительно, — произнесла она, все еще продолжая улыбаться, — и опасно. Для нас обоих, господин эксперт. — Затем вдруг шагнула к нему и легко коснулась его губ.

Дронго не успел ничего понять. Эльвира Марковна вышла из квартиры, закрыв дверь. Дронго провел языком по своим губам. Они пахли чем-то вкусным, словно карамелью. Он повернулся и вернулся в гостиную. Дронго знал, что улетит из Москвы через несколько дней.

Двадцать третьего декабря, в четверг, он действительно улетел в Рим. Но все эти дни чувствовал на губах карамельный вкус ее губ.

РОССИЯ. МОСКВА. 24 ДЕКАБРЯ, ПЯТНИЦА

В этот день Дзевоньский ощущал себя почти именинником. Как и большинство поляков, он традиционно справлял все католические праздники. Даже в те годы, когда был офицером спецслужб, в их доме отмечалось Рождество. Это был светлый и радостный праздник. Дзевоньский договорился с кухаркой насчет праздничного ужина и подождал, когда к завтраку выйдет Гейтлер.

— Доброе утро, — вежливо поздоровался Гейтлер, — мы прямо как космонавты, живем в замкнутом помещении.

— С праздником, — поздравил его Дзевоньский.

— Спасибо, — улыбнулся Гейтлер, — вас тоже. Вы ведь наверняка католик, как и все поляки?

— А вы лютеранин?

— Скорее агностик. Я убежденный агностик, пан Дзевоньский, меня трудно убедить, что нашими поступками управляет некий старец, наблюдающий за нами сверху. Очень трудно, — Гейтлер придвинул к себе чашечку чая.

— Мы заказали на вечер праздничный ужин, — сообщил Дзевоньский, — будем отмечать вдвоем. Если хотите, пригласим Гельвана и наших девушек из офиса. Или поедем куда-нибудь в ресторан.

Гейтлер замер. Сегодня ему нужно было сообщить самую неприятную весть своему работодателю и получить его согласие. Он продолжал спокойно завтракать, чтобы поговорить обо всем после того, как они пройдут в гостиную.

— Курылович уже вернулся обратно в Варшаву, — сообщил Дзевоньский, — но я думаю, вы обратили внимание на все эти статьи. Особенно блестящая статья была в «Коммерсанте». С одной стороны, как будто ругали спектакль, но с другой — так блестяще его подали, что любой заинтересованный человек захочет его увидеть. Это высшее мастерство.

— Да, — согласился Гейтлер, — я читал эту статью. Должен заметить, что ваш Холмский умеет работать. Я внимательно смотрю телевизионные передачи. Уже несколько раз по разным программам сообщали о нашем спектакле. Все идет нормально, пан Дзевоньский.

— Вам не кажется, что мы могли бы подготовить конкретного исполнителя для встречи «субъекта власти» в театре? — поинтересовался Дзевоньский.

— Вы никак не хотите успокоиться, — благодушно заметил Гейтлер, — вам нужна бойня, а не продуманная операция. Каким образом ваш человек войдет в охраняемый театр? Где он сядет? А вы знаете, где именно сядет наш «субъект власти»? И как ваш человек сможет к нему подойти? Если Служба Безопасности сработает нормально, то нашему «смертнику» не дадут даже руку поднять.

— Ладно, ладно, — отмахнулся Дзевоньский, — я только спросил.

— Все должно идти по плану, — напомнил Гейтлер. — На первом этапе мы проверяем наши возможности по манипулированию ситуацией. В истории известны несколько случаев, когда покушение происходило в театрах. Самый известный — с Авраамом Линкольном. В России все помнят убийство Петра Столыпина. Не дергайтесь, Дзевоньский. Если мы заставим главу государства откликнуться на нашу рекламную кампанию, значит, мы на верном пути. И не форсируйте события. Неужели вы думаете, что мне так приятно сидеть на этой даче с таким чудесным человеком, как вы?

Дзевоньский взглянул на него, но ничего не ответил. Кофе они традиционно пили у камина. Когда устроились в креслах, Дзевоньский неожиданно спросил:

— Почему русские отмечают Рождество седьмого января? Это ведь нелогично. Сначала Новый год, а потом — Рождество…

— У них есть старый Новый год, — пояснил Гейтлер. — Никто и ничто не мешает им отмечать два раза Рождество и два раза Новый год. Такая традиция.

— Мне она не совсем понятна, — признался Дзевоньский. — Вы уже решили, как мы отметим сегодня Рождество?

— Я хотел попросить у вас разрешения покинуть вас на этот вечер. У меня другие планы.

Дзевоньский нахмурился.

— Только на вечер? — уточнил он совсем другим голосом.

— И если можно, на всю ночь. Я не собираюсь исчезать, если вы думаете об этом. Завтра днем я вернусь в наше «логово». Но мне хотелось бы отметить этот день с моей знакомой.

— И я обязан вам верить?

— Не обязаны. Вы можете приставить ко мне ваших «церберов». Но я их все равно обману и уйду. А вы начнете нервничать, когда я не вернусь ночевать. Поэтому я и решил вам сообщить, чтобы вы не волновались.

— Не хотите встречать Рождество со мной? — криво усмехнулся Дзевоньский.

— Это было мое самое заветное желание с тех пор, как я с вами познакомился, — пошутил Гейтлер, — но если серьезно, то у меня есть знакомая, с которой я хочу провести эту ночь. По-моему, вполне нормальное желание.

— Она не русская? — спросил Дзевоньский.

На долю секунды у Гейтлера дрогнули веки. Он вдруг осознал свою ошибку: ведь для русских католическое Рождество не столь важный праздник, как православное. Однако сразу исправил свою оплошность:

— Я же вам сказал, что они отмечают эти праздники дважды. А моя знакомая знает, что я немец.

— Вы сами говорили о нежелательности любых контактов. Если вам нужна женщина, мы можем снять номер в отеле и вызвать туда любое количество нужных женщин, — предложил Дзевоньский.

— Спасибо за предложение. Но я привык в таких вопросах обходиться собственными силами.

Дзевоньский долго смотрел на своего собеседника. Затем нехотя согласился.

— Хорошо, — сказал он, — но с одним условием. Вы возьмете с собой один из наших телефонов, чтобы я мог вас найти и хотя бы поздравить.

— Безусловно, — кивнул Гейтлер, — и обещаю вам его не выключать.

— Договорились, — у Дзевоньского испортилось настроение.

Он поднялся к себе в комнату и долго сидел на стуле, решая, как поступить. Оставаться одному на эту ночь не хотелось. Видеть Гельвана — тем более. Дзевоньский тяжело вздохнул и набрал телефон своего помощника.

— Купи мне билет на любой ближайший рейс в Брюссель, — попросил он. — А завтра утром я вернусь обратно. Один билет бизнес-класса.

— Сейчас сделаю, — понял Гельван. — Прислать машину за вами?

— Не нужно. Где ты будешь отмечать Рождество?

— С друзьями, — неопределенно заявил Гельван, — у меня есть друзья.

— Не забывай о моем приказе, — жестко напомнил Дзевоньский, — не трогать девочек, работающих в твоем офисе. Ни в коем случае. Ищи себе развлечения на стороне.