Джон Ле Карре - Шпион, вернувшийся с холода

– Если хотите еще виски, – сказала стюардесса, – вам следует поторопиться. Через двадцать минут мы приземлимся в Лондоне.

– Мне хватит.

Он даже не взглянул на нее. Он смотрел в окно на серо-зеленые поля Кента.

Фаули встретил его в аэропорту и повез в город.

– Контролер просто взбесился из-за Карла, – сказал он, искоса поглядывая на Лимаса.

Тот кивнул.

– Как это произошло?

– Его застрелили. Мундт достал его.

– Насмерть?

– Во всяком случае, сейчас он уже мертв. Хотелось бы надеяться. Все сорвалось в последний момент. Ему не следовало так жать на педали. Они ведь ничего не могли знать наверняка. Разведка прибыла на КПП, когда он уже прошел его. Они включили сирену, и часовой пристрелил его метрах в двадцати от линии. Упав, он еще шевелился, а потом затих.

– Разнесчастный сукин сын.

– Вот именно, – сказал Лимас.

Фаули не любил Лимаса. Впрочем, узнай Лимас об этом, ему было бы наплевать. Фаули был из тех, кто состоит в клубах, носит дорогие галстуки, дорожит реноме спортсмена и делает карьеру в разведке, ведя служебную переписку.

– Где вы сейчас служите? – спросил Лимас.

– В отделе кадров.

– И вам нравится?

– Чрезвычайно.

– А что теперь будет со мной? На свалку?

– Об этом лучше услышать от самого Контролера.

– Но вы в курсе дела?

– Разумеется.

– Тогда какого черта вы не скажете?

– Извините, старина, – важно проговорил Фаули, и Лимас почувствовал, что вот-вот сорвется. Но потом решил, что Фаули просто делает вид, будто что-то знает.

– Ладно, скажите мне только одну вещь, если вы не против: стоит ли мне подыскивать себе жилье в Лондоне?

Фаули почесал за ухом.

– Не думаю, дружище, не думаю.

– Нет? Ну и слава Богу.

Они припарковались на стоянке возле Кембриджской площади и вместе вошли в вестибюль.

– У вас, конечно, нет пропуска? Заполните-ка вот этот листок.

– С каких это пор у нас тут пропуска? Маккол знает меня как облупленного.

– Просто новые порядки. Вы же знаете, Цирк разрастается.

Ничего не ответив, Лимас кивнул Макколу и прошел в лифт без всякого пропуска.

Контролер пожал ему руку со всей осторожностью, точно врач, ощупывающий кость.

– Вы, должно быть, чудовищно устали, – извиняясь, сказал он. – Садитесь, пожалуйста.

Все тот же меланхолический голос, занудный и противный. Лимас уселся в кресло, лицом к оливково-зеленому электрокамину, на котором с трудом удерживался котелок с водой.

– Холодно, не правда ли? – спросил Контролер.

Он склонился над камином, потирая руки. Из-под черной куртки виднелся поношенный коричневый джемпер. Лимасу вспомнилась жена Контролера – маленькая глупая женщина, которая, по-видимому, полагала, что муж занимается черной работой. Джемпер она, наверное, связала ему сама.

– Холодно и сухо – вот что скверно, – продолжал Контролер. Он подошел к столу, нажал какую-то кнопку. – Посмотрим, не дадут ли нам кофе. У Джинни сейчас отпуск, вот что скверно. Они прислали мне какую-то новенькую. И это просто ужасно.

Он казался меньше ростом, чем помнилось Лимасу, а в остальном ни капли не изменился. Все та же нарочитая отрешенность, все те же старомодные выражения, та же боязнь сквозняков; плюс учтивость, соответствующая догмату, выработанному за тысячи миль от всего, чем жил Лимас. Та же молочно-белая улыбка, та же деланная скромность, та же конфузливая приверженность стилю поведения, который сам он якобы находил смешным. И та же банальность во всем.

Он достал из стола пачку сигарет, предложил Лимасу закурить.

– Довольно дорогие сигареты, – произнес он.

Лимас покорно кивнул, после чего Контролер положил пачку в карман. Они помолчали. Наконец Лимас сказал:

– Римек мертв.

– В самом деле, – отозвался Контролер таким тоном, словно Лимас удачно пошутил. – Нам очень не повезло. Чрезвычайно… Наверное, его заложила эта девица. Как ее… Эльвира? Должно быть, она.

Лимас не стал спрашивать, откуда Контролеру известно про Эльвиру.

– И Мундт пристрелил его, – добавил Контролер.

– Да.

Контролер поднялся и походил по кабинету в поисках пепельницы. Наконец нашел какую-то, поставил ее на пол между креслами.

– И что вы ощущали? Я имею в виду, когда на ваших глазах застрелили Римека. Вы ведь все видели, правда?

Лимас пожал плечами.

– Это было чертовски мерзко.

Контролер склонил голову к плечу, полузакрыв глаза.

– Наверное, вы почувствовали еще что-то? Наверняка вы были взбешены. Это был бы более естественно.

– Да, я был взбешен. А кто на моем месте не взбесился бы?

– Вам нравился Римек? Я имею в виду – как человек?

– Пожалуй что так, – мрачно сказал Лимас. – Думаю, сейчас нет смысла обсуждать это.

– Как вы провели ночь, вернее, конец ночи после того, как Римека застрелили?

– Послушайте, в чем дело? – вспыхнул Лимас. – К чему вы клоните?

– Римек был последним, – ответил Контролер, – самым последним из целой серии жертв. Если мне не изменяет память, все началось с девушки, которую застрелили у кинотеатра в Вединге. Потом тот человек из Дрездена и аресты в Йене. Словно десять негритят. А теперь Пауль, Фирек и Лензер – все мертвы. И, наконец, Римек, – он зловеще улыбнулся. – Довольно существенные потери, не так ли? Я бы не удивился, узнав, что вы сыты по горло.

– Что это значит – сыт по горло?

– Я подумал, не устали ли вы. Не выдохлись ли?

Наступила долгая пауза.

– Это уж вам решать, – произнес наконец Лимас.

– Мы привыкли не выказывать сочувствия, верно? Да и как иначе? Мы заражаем друг друга этим бесчувствием, этой безжалостностью, но на самом-то деле мы не такие. Я имею в виду, что.., невозможно быть в действии бесконечно. Рано или поздно наступает пора, так сказать, уйти с холода… Вы можете взглянуть на это дело трезво?

Лимас мог. Он взглянул и увидел долгую дорогу за окраиной Роттердама, долгую прямую дорогу в дюнах и поток беженцев на ней, увидел крошечный самолет вдалеке за много миль, увидел, как шествие замерло и все уставились в небо, увидел, как самолет приблизился, четко вырисовываясь над дюнами, увидел хаос и разверзшуюся бездну ада, когда на толпу обрушились бомбы…

– Контролер, такие разговоры не по мне, – сказал наконец Лимас. – Чего вы от меня хотите?

– Я хочу, чтобы вы еще некоторое время не уходили с холода.

Лимас ничего не ответил, и Контролер продолжал:

– Этический принцип нашей деятельности, как я его понимаю, базируется на одной главной предпосылке. А именно на том, что мы никогда не выступаем агрессорами. Вы находите это справедливым?

Лимас кивнул: все что угодно, лишь бы не отвечать.

– И хотя порой мы делаем недостойные дела, мы всего лишь обороняемся. Это, я полагаю, тоже справедливо. Мы делаем недостойные дела, чтобы простые люди здесь и где угодно могли спать спокойно. Или это звучит слишком романтично? Разумеется, мы иногда делаем крайне недостойные дела. Просто грязные. – Он по-мальчишески ухмыльнулся. – А в рассуждениях о морали мы сплошь и рядом прибегаем к некорректным сравнениям: нельзя же, в конце концов, сравнивать идеалы одной стороны с практическими методами другой.

Лимас растерялся. Ему не раз приходилось слышать, как этот человек нес всякий вздор, прежде чем засадить кому-нибудь нож под ребро, но ничего похожего на сегодняшнее еще не бывало.

– Я полагаю, что методы надлежит сравнивать с методами, а идеалы с идеалами. Я бы сказал, что со времен войны методы – наши и наших противников – стали практически одинаковыми. Я имею в виду то, что мы не можем действовать менее безжалостно, чем противоположная сторона, на том лишь основании, что политика нашего правительства более миролюбива. – Он негромко посмеялся собственным словам. – Такого просто не может быть.

«О Господи, – подумал Лимас, – как будто я работаю на попов. Но к чему он все-таки ведет?»

– Вот почему, – продолжал Контролер, – мне кажется, что мы должны попытаться избавиться от Мундта… Да, кстати, – спохватился он, оборачиваясь к двери, – где же этот чертов кофе?

Он подошел к двери, открыл ее и что-то сказал девице в соседнем помещении. Вернувшись, он продолжал:

– Мы просто обязаны избавиться от него, если, конечно, это нам удастся.

– Но зачем? У нас больше ничего не осталось в Восточной Германии, буквально ничего. Вы же сами сказали – Римек был последним. Нам больше некого там защищать.

Контролер снова сел в кресло и опустил глаза.

– Это не совсем так, – произнес он наконец. – Но не думаю, что стоит обременять вас деталями.

Лимас пожал плечами.

– Скажите-ка, – спросил Контролер, – вам не надоела разведка? Простите, если я повторяюсь. Просто здесь мы, знаете ли, порой с таким сталкиваемся… Вроде как в авиастроении усталость металла, так, кажется, звучит этот термин. Ответьте же начистоту.

Лимас подумал о своем утреннем возвращении на самолете и удивился.