"Библиотечка военных приключений-3". Компиляция. Книги 1-26 (СИ) - Овалов Лев Сергеевич

Ивана Александровича положили на диван, расстегнули ему китель.

Инструктаж продолжал Дмитренко. Полузакрыв глаза, Чиверадзе слушал свой собственный, разработанный в деталях план, который должен был привести к ликвидации вооруженной группы Эмухвари. Скосив глаза, он отыскал Сандро и кивком головы поманил его к себе. Бледный, тяжело дыша, он медленно выговаривал слова и повторял их, точно боясь, что Сандро не поймет. Чиверадзе предупреждал его об опасности.

– Будь начеку, – говорил он шепотом. – Взять их трудно, очень трудно. Но это необходимо. Ты только разведчик. Если он там, передай письмо и уходи. Спрячься, дай знать Пурцеладзе и не выпускай их из-под наблюдения. Мы будем в Бешкардаше и сообща, все вместе, их не выпустим. – И, словно боясь, что он его не поймет, медленно повторил: – Не стреляй! Терпи. Пусть стреляют они, ты молчи. Даже лучше! Пусть расстреляют патроны, у них мало, легче будет брать… живыми…

Сил больше не было. Иван Александрович отвалился на подушку, прикусил бескровную губу и закрыл глаза.

– А если их в селении не будет? – обратился Сандро к Дмитренко. – Как тогда с письмом?

– Тогда жди! День, два, смотря по обстановке. Если Эмхи там не будут, Метакса найдет способ сообщить им о твоем приходе. Это, конечно, хуже, – нельзя скапливать наших людей до их прихода – заметят. Нет, нет, они должны быть там, – решил Дмитренко. – Пограничники предупреждены и в курсе всей операции.

Сандро и Пурцеладзе закивали головами.

– Тогда давайте, выполняйте!

Выйдя из кабинета, Дмитренко вызвал к Ивану Александровичу врача. Дежурный доложил, что звонили из Сочи, приехавший из Москвы Березовский спрашивал, можно ли проехать на машине от Пиленково до Сухума. Узнав, что дорога в нескольких местах разбита, он проосил передать Чиверадзе, что выезжает погранкатером и к ночи будет.

Да, это было тяжелее, чем в прошлый раз. До Келасури Сандро шел по шоссе, под несмолкающий шум дождя, обходя выбоины, полные воды. Еще не выйдя из города, он промочил ноги. В сапогах противно хлюпало. Он попробовал сойти с шоссе и идти по обочине, но вскоре вернулся обратно. Там было еще хуже. Ноги скользили, он дважды падал, измазался в глине и вымок еще больше. Шагая по пустынной дороге, Сандро думал о том, как будет выполнять задание. Оно было сложным, очыень опасным и не совсем понятным. Вот хотя б этот путь. Он засмеялся, вспомнив, что следом идет Пурцеладзе. «Наверно, так же падает, как и я», – подумал он. От сознания, что недалеко от него находится друг, Сандро стало как-то теплее.

Можно было идти прямо на Михайловку, а Дмитренко почему-то требовал, чтобы они шли кругом, через Келасури, вдоль реки до Александровки, потом повернули на Павловку и через Константиновку, с юга, вышли к Бешкардаш. Для чего это? Дмитренко пояснил: идти так как шел бы Минасян.

Перейдя Келасурский мост, Сандро повернул влево по дороге вдоль реки. Тропа то и дело пропадала в густой траве, Сандро сбивался с пути и, отыскивая дорогу, возвращался назад. Ущелье то расширялось, то сужалось. Огромные грабы, окутанные внизу большими зелеными шапками лавровишни и рододендрона, тянули к солнцу свои кроны. Вдоль стволов, свешивая зеленые гроздья, вился дикий виноград. Воздух был полон густых и влажных испарений.

Обступившие дорогу густые кусты стали попадаться реже, лес поредел и незаметно перешел в рощу гладкоствольных буков. После очередного спуска Сандро ступил на ветхий деревянный мост, дрожавший от непогоды, старости и тяжести пешехода. За мостом он поднялся вверх к небольшому греческому селению, не останавливаясь, прошел вдоль маленьких домиков, спрятанных в густой листве фруктовых садов, и присел у нависшего над тропой огромного обломка гранита, решив подождать идущего сзади Пурцеладзе. Надо было еще раз договориться о совместных действиях, уточнить условленную сигнализацию.

Через полчаса на тропинке показался Володя. Он сел возле Сандро. Они еще раз все обсудили.

– Ты смотри, не спутай, – напомнил Пурцеладзе, – и не лезь на рожон. Помни, что говорил Иван Александрович.

– Помню, помню, – обиженно отмахнулся Сандро. – Ты сам смотри лучше.

После короткого раздумья он добавил:

– Я думаю, не успеет приехать Иван Александрович. Не ушли бы они.

Пурцеладзе внимательно посмотрел на него.

– Ты это о чем? Опять за свое? Понял, не стрелять! А то сорвешь всю операцию! Пошли! Я уже продрог.

Ночуй в Константиновке у Христофора. В семь утра выходи на Бешкардаш. Я пойду следом. Теперь уж разговаривать не придется до самого конца.

42

Дверь оказалась закрытой. Дробышев постучал и прислушался. Подождав немного, постучал сильней, но в комнате было тихо. Что ж! Придется ждать. Она могла пойти в город, в магазин, к врачу. Это бывало и раньше.

Спускаясь с веранды в маленький, заросший густой травой дворик, он вдруг заметил, что из-за неплотно пригнаных досок забора на него смотрят две женщины. Дробышев узнал в них соседок, поздоровался. Они почему-то растерялись. Не обращая на них внимания, он сел и закурил. Женщины перешептывались, не отходили от забора. Это удивило Федора. Бросив недокуренную папиросу и подойдя ближе, он спросил, давно ли ушла жена. Они переглянулись и замолчали. Потом одна из них сказала:

– Вам надо скорей пойти в ГПУ.

– За мной приходили?

– Нет, вам надо идти туда.

Отойдя от дома, Федор вспомнил, что не видел собаки. «Куда же делся Дин? Может быть, Елена взяла его с собой?»

Часовой при входе в управление, козырнув, сказал с несвойственной ему ласковостью и участием, чтобы Федор зашел к Дмитренко.

– А «хозяин» здесь? – спросил Дробышев.

– Товарищ Чиверадзе болен, – сказал часовой.

Встречавшиеся сотрудники здоровались, как-то странно смотрели и торопились уйти, но Федор этого не замечал. Постучав, он открыл дверь и увидел стоявшего у сейфа Дмитренко.

– Здравствуй, Федор Михайлович! Когда приехал?

– Только что!

– Дома не был?

– Заскочил на минуту, – коротко ответил Федор. – Что случилось, что с Иваном Александровичем?

Андрей Михайлович подошел к Федору, обнял его за плечи и, усадив на небольшой старенький диван, сел рядом.

– Возьми себя в руки, Федор Михайлович! Случилось несчастье, но мы – мужчины и должны уметь переносить любое горе.

– Несчастье? – переспросил Дробышев. – С Иваном Алексадровичем?

– Нет, не с Иваном Александровичем, – ответил Дмитренко, – а с твоей женой.

– С Еленой? – все еще не понимая, переспросил Федор. – Что могло случиться с Еленой?

– Ее вчера вечером убили.

Смысл этих простых слов не сразу дошел до сознания Дробышева. Он взглянул на Дмитренко, увидел его суровое лицо, угадал за внешней сдержанностью глубокую взволнованность близкого человека и тогда только понял все. Елены нет! Никогда он не увидит ее лица, улыбки! Никогда не услышит ее голоса – никогда! Он чувствовал мягкое прокосновение руки Дмитренко к своему плечу, слышал какие-то слова, которые не разбирал, и понимал одно – Елены нет! Мелкими и незначительными сейчас показались ему их споры, ее уход, измена, его мученья. И даже его одиночество! И это случилось теперь, когда она вернулась к нему в самую тяжелую, страшную для него минуту. Вернулась… чтобы умереть! Еще два дня назад они были вместе и он не знал, как сложится у них жизнь. Ему казалось, что прошлое, ее прошлое, будет стоять между ними. Она пришла к нему, а он не понял, ничего не понял! Не оценил ее любви, видел ее нежность и не ответил на нее. А теперь ничего не будет, опять он остался один!

Резкий стук в дверь перебил Дмитренко.

В комнату вбежал дежурный.

– Вас срочно вызывают в аппаратную.

Звонил из Афона Строгов. Из его лаконичных фраз Андрей Михайлович понял, что необходим немедленный выезд всей опергруппы.

– Что у тебя случилось? – спросил Дмитренко. Он понимал, что только очень важные причины могли побудить Строгова вызывать всю группу. – Передатчик, что ли?