Роберт Ладлэм - Патрульные апокалипсиса

Ознакомительный фрагмент

— Не стану подтверждать ваше предположение.

— И незачем. Я вполне согласна с вами. Связывать Моро с неонацистами просто нелепо.

— Именно это слово произнесли в Вашингтоне десять минут назад. И все же список доставил Гарри. Вы знаете моего брата. Могли его обмануть?

— На ум опять-таки приходит слово «нелепость».

— Перевербовать?

— Никогда!

—Вот поэтому я и должен поговорить с Гарри... Подождите-ка. Вы очень уверены в Моро. А вы его знаете?

— Я знаю, что его до смерти боялась восточногерманская разведка, а значит, и неонацисты. Он увидел связь между Штази и нацистами раньше всех, за исключением, быть может, вашего брата. Фредди однажды встречался с Моро в Мюнхене, когда передавал ему информацию, и вернулся оттуда в полном восторге, назвав его гением.

— Итак, подведем итоги. Где же мы оказались?

— У американцев есть выражение: «Между каменным и твердым». Думаю, так и будет, пока вы не поговорите с Гарри. Но ради собственной безопасности не обсуждайте это по телефону ни из «Мёриса», ни из посольства.

— Но он знает только эти номера, — возразил Дру.

— Пожалуйста, доверьтесь мне. В Париже у меня есть друзья еще с тех пор, когда мы работали в Амстердаме, на них можноположиться. Если хотите, я сообщу их имена полковнику.

— Зачем? Для чего?

— Они могут спрятать вас, и вы будете по-прежнему работать здесь, в Париже, — от города до них меньше сорока пяти минут езды. А я позвоню Моро и дам ему самое правдоподобное объяснение, то есть, скажу правду,Дру.

— Значит, вы все-таки знаетеМоро.

— Не лично, нет, но два сотрудника Второго бюро беседовали со мной, прежде чем я начала работать в посольстве. Поверьте, имя де Фрис откроет мне доступ к нему.

— Верю. Но какую правду вы собираетесь ему рассказать: что он находится под подозрением?

— Другую. На вас совершены три покушения, и кроме естественного беспокойства...

— Это называется иначе, — перебил ее Лэтем. — Это страх. Каждый раз я был на волосок от смерти, и мои нервы сильно расшатались... похоже, от страха.

—Не возражаю, это честно, он поймет... Но, кроме того, вам предстоит встретиться с братом, который прилетает из Лондона. Вы не знаете ни дня, ни времени прибытия и не можете рисковать его жизнью, если появитесь открыто. Вы исчезнете на несколько дней и свяжетесь с Моро при первой возможности. Я, конечно, не имею представления, где вы находитесь.

— Одно серьезное упущение: а почему мой связной — вы?

— Я снова скажу правду, что мой муж работал с вашим братом, и это подтвердит полковник Витковски, признанный столп разведки, пользующийся всеобщим уважением. Он скажет также, что, по его мнению, вам это известно, а потому вы и попросили меня стать вашей связной.

— Еще два огреха, — тихо и настойчиво произнес Дру, опять с беспокойством оглядывая уже заполнившуюся людьми пивную. — Во-первых, я этого не знал: Витковски пришлось рассказать мне об этом, и во-вторых, почему я не обратился к нему?

— Старые разведчики вроде Стэнли Витковски, ветераны так называемых «тяжелых дней», умные, даже выдающиеся люди, знают, как клюет рыба, лучше, чем любой из нас. Ради дела и ощутимых результатов ему не надо выходить за рамки своей сферы деятельности. Сейчас ему придется только подтверждать факты, но ничего не предпринимать. Понимаете?

— Я никогда так не поступал, но, кажется, понимаю. Мы расстаемся с нашими лучшими умами, когда они приближаются к пенсионному возрасту. Простите, я заболтался: стараюсь не думать о том, что кто-то в этой самой пивной может сейчас подняться и выстрелить в меня.

— Едва ли, — возразила де Фрис. — Мы рядом с посольством, а вы и не представляете себе, как переживают французы свою неспособность контролировать террористов.

— Так же, как и британцы, однако людей убивают у дверей магазина «Хэрродс».

— Не часто, и англичане сумели изолировать своего главного врага — ИРА, гори они в аду, А вот французы — мишень для очень многих.

— Прибавьте Италию: мафия и коррупция в Риме разъедают общество, люди дерутся в парламенте, рвутся бомбы. А Испания: каталонцы и баски не только вооружены — ненависть передается из поколения в поколение. На Ближнем Востоке палестинцы убивают евреев, а евреи — палестинцев, и все обвиняют друг друга. В Боснии и Герцеговине идет настоящая резня между народами, которые раньше мирно жили вместе. И похоже, никто не хочет этого исправлять. Всюду одно и то же. Недовольство, подозрительность, оскорбления... насилие. Кажется, будто начинает осуществляться какой-то страшный глобальный план.

— Что вы такое говорите? — спросила де Фрис, глядя на него.

— Все они — мясо для неонацистской мясорубки, неужели вы не понимаете?

— Я не смотрела на это под таким углом зрения. Несколько Пессимистическое видение будущего, не так ли?

— А вы подумайте сами. Если список Гарри верен хоть наполовину, стоит лишь обратиться к недовольным во всем мире и указать им обидчиков, как они нанесут удар и установят великий новый порядок.

— Это не тот «новый порядок», о котором говорили вы, американцы, Дру. У вас куда более человечная программа.

— Подумаем еще. Предположим, что все это шифр для чего-то еще, новый порядок, возвращающий нас на пятьдесят лет назад. И новый порядок рейха на тысячу лет вперед.

— Это абсурд!

— Да, — согласился Лэтем и, тяжело дыша, откинулся на спинку банкетки. — Я довел это до крайности, вы правы: такое исключено. Но многое может случиться здесь, в Европе, на Балканах и на Ближнем Востоке. И что же дальше? После бесчисленных войн одного народа с другим, после войн религиозных и появления новых стран, отделившихся от старых?

— Мне трудно вас понять, хотя я не так уж глупа. Как сказал бы Гарри, «где свет в окне»?

— Ядерное оружие! Оно продается и покупается на мировых рынках, и, боюсь, его слишком много в руках Братства, располагающего миллионами. Так было в тридцатые годы, и с тех пор в этом отношении ни черта не изменилось.

— Мне далеко до вас, — сказала Карин, поднося бокал к губам. — Я борюсь с распространяющейся заразой, как вы это назвали, которая убила Фредди. А вы видите неминуемый Апокалипсис, с чем я не могу согласиться. Наша цивилизация уже прошла эту стадию.

— Надеюсь, что прошла, и я во всем ошибаюсь, но молю Бога избавить меня от этих мыслей.

— У вас слишком богатое воображение, почти как у Гарри, но он... хладнокровен.Все следует подвергать бесстрастному анализу.

— Забавное замечание, ибо этим мы с Гарри и отличаемся друг от друга. Я думал, что брат такой холодный и бесчувственный до тех пор, пока от рака не умерла наша шестнадцатилетняя кузина. Мы были детьми; когда я нашел его, он рыдал за гаражом. Я попытался успокоить его, но он закричал: «Не смей никому рассказывать, что я плакал, или я нашлю на тебя порчу». Чисто по-детски, конечно.

— Вы рассказали?

— Конечно нет, он же мой брат.

— Вы что-то не договариваете.

— Боже мой, это что — исповедь?

— Вовсе нет. Просто мне хочется получше узнать вас. Ведь это не преступление.

— Ладно. Я боготворил брата. Он был так умен, так добр ко мне, готовил меня к экзаменам, помогал писать годовые контрольные, а потом в колледже даже выбирал, какие мне следует изучать предметы, постоянно уверяя меня, что я умнее, чем мне это кажется, только должен уметь сосредоточиться. Отец вечно уезжал на свои раскопки, поэтому именно Гарри навещал меня в колледже и громче всех кричал на хоккейных матчах.

— Вы его любите, правда?

— Без него я бы не состоялся. Вот почему я грозился побить его, если он не приобщит меня к своему делу. Ему этого не хотелось, но в ту пору как раз создавалась эта дурацкая организация — отдел консульских операций, и им нужны были люди, умеющие думать. Я удовлетворял их требованиям, и меня приняли.

— Полковник говорил, что в Канаде вы были потрясающим хоккеистом. Он считает, что вам следовало бы уехать в Нью-Йорк.

— Это было случайным занятием — провинциальная команда, и мне хорошо платили, но Гарри прилетел в Манитобу и сказал, что пора взрослеть. Я последовал его совету и стал таким, каким вы видите меня. С вопросами покончено?

— Почему вы так враждебно настроены?

— Вовсе нет. Я хорошо свое дело делаю, леди, но как вы повторяли ad nauseam[45], я — не Гарри.

— У вас есть свои достоинства.

— О, черт побери, есть. Владею основами военного искусства, но не эксперт, поверьте. Окончил все эти курсы по технике допросов врага, мерам психологического и химического воздействия, выживанию и умению определять, какая часть флоры и фауны съедобна, — этого у меня не отнимешь.

— Так что же вас так беспокоит?

— Хотел бы я вам сказать, но и сам не знаю. Полагаю, отсутствие самостоятельности. Существует строгая субординация, которую я не могу нарушить... даже если было бы очень нужно. Как я уже отмечал, «тихони» знают больше, чем я... и вот теперь я не могу доверять им.