Богомил Райнов - Агент, бывший в употреблении

— Я вижу, ты по-прежнему любишь литературу, — замечаю из вежливости.

— Эти книги не для чтения, а для интерьера, — уточняет ТТ.

— Ты что, не мог приобрести что-нибудь посовременнее, что обложился таким старьем?

— Хватит плоских шуточек. Вернемся к делу.

Нелегко его переключить на другую тему. Он садится за стол и ставит перед собой коробку с сигарами.

— Долго ты будешь торчать у меня над душой?

У Табакова это приглашение сесть. Подчиняюсь.

— Скажешь ли ты, наконец, кто тебя прислал?

— Этот вопрос — лишний.

— Значит, ты все еще там.

— А где же мне еще быть?

— Не хочется говорить: «На кладбище», но для человека, рискующего так, как рискуешь ты, это самое подходящее место.

— Всему свое время.

— И зачем тебе все это, Эмиль? Денег, что ли, не хватает? Или ума?

— Пожалуй, и того, и другого.

Он открывает деревянную коробку, еще раз достает сигару, отрезает умелым движением ее кончик и закуривает.

— «Ромео и Джульетта», — замечаю. — Я их тоже люблю.

— Извини, — бормочет ТТ, пододвигая ко мне коробку. — Не знал, что ты куришь сигары.

Некоторое время молчим, сидя по сторонам письменного стола и обмениваясь облаками дыма. Приятный дым, если любишь тяжелые ароматы.

— Будешь молчать, пока не докуришь сигару? — лениво интересуется хозяин кабинета, достаточно насытившись никотином.

— Жду, пока у тебя пройдет плохое настроение. Хотелось бы ошибаться, но у меня такое ощущение, что ты питаешь ко мне некоторое недружелюбие.

— Стыда у тебя нет, — добродушно рычит ТТ. — Я среди ночи впускаю тебя в дом, угощаю сигарой за сто шиллингов, а ты обвиняешь меня в недружелюбии. Ну ладно, говори, что тебе велено сказать, ведь тебя для этого прислали.

— Все также бодрствуешь по ночам? — спрашиваю.

— Такая у меня привычка. Работаю по ночам. Как товарищ Сталин, мир его праху.

Затягивается и добавляет:

— Ты приехал, чтобы узнать, какой у меня график работы?

— Почему ты в каждом моем слове ищешь какой-то скрытый смысл? — возражаю. — Разве нельзя нам просто по-дружески поговорить?

— Агент — и друг! Ты что, за идиота меня держишь?..

Из-под стола вдруг доносятся какие-то странные звуки.

— Спокойно, Черчилль, спокойно, — произносит Табаков с такой лаской, какой я у него никак не подозревал.

— Черчилль? С покойниками разговариваешь?

— Это мой пес, — объясняет ТТ. — Такого бульдога ты в жизни не видел.

И с трогательной нежностью произносит:

— Выходи, Черч, вылезай, дружок, посмотри на дядю агента.

— Не надо на меня науськивать собаку!

— Не бойся, я свое дело знаю. Если решу его натравить на тебя, от тебя останется кучка костей да ботинки.

Откликаясь на нежное приглашение, Черчилль соблаговоляет показаться из-под стола, лениво приближается ко мне, обнюхивает и даже трется о мои брюки.

— Ты только посмотри, — удивляется ТТ, — даже не укусил!

— Он, в отличии от тебя, хороший психолог, — говорю ему, чтобы позлить. — Сразу чувствует приличного человека.

Бульдог красив настолько, насколько может быть красив бульдог. В первый момент, когда я его увидел, он показался мне безобразным даже для бульдога. Однако после той симпатии, которую пес продемонстрировал по отношению к моим брюкам, он начинает мне нравиться. Бульдог снова исчезает под столом, и Табаков возвращается к вопросу о моем служебном положении.

— Значит, говоришь, ты все еще в органах?

— Какие там органы… Ты ведь знаешь, что их ликвидировали.

— Тогда где ты?

— Нигде. Частный предприниматель. Понемногу занимаюсь бизнесом.

— Ты — и бизнес?! И чем именно ты занимаешься?

— Средства связи. Может, слышал — производственная фирма «Вулкан»?

— А что, ты разбираешься в средствах связи? Или это только фасад?

— Фасад, легенда — какая разница…

— И кто стоит за этой легендой?

— Болгария. Ты еще не забыл, что есть такая страна?

— И ты ее представитель?

— Ну, у меня, конечно, нет ранга посла. Поэтому считай, что я просто техническое лицо.

— И что от меня нужно Болгарии?

— Сам знаешь что: вернуть присвоенное.

— А сумму уточнили?

— Найдется, с кем ее уточнить.

— Вероятно, с Манасиевым?

Он явно рассчитывает потрясти меня своей осведомленностью, но должного эффекта не получается.

— Как знать, может, и с Манасиевым.

— В таком случае какова твоя роль?

— Я ведь тебе уже сказал: совсем незначительная. Мы с тобой учились в одной школе, и я приехал, чтобы вытащить тебя из болота, в котором ты увяз.

— Ты меня растрогал! — восклицает Табаков. — Ей-богу, растрогал! Едва сдерживаю слезы.

— Незачем их сдерживать. Богатые тоже плачут.

Он протягивает руку к деревянной коробке, выбирает сигару, потом подталкивает коробку ко мне:

— Выкурим еще по одной, а там посмотрим.

— Не откажусь. Это будет вторая сигара в моей жизни.

Разговариваем, болтаем, дурачимся, не придавая большого значения словам, потому что наше внимание приковано не к словам. И оба отлично сознаем: то, что мы плетем друг другу, — совсем не то, о чем мы в действительности думаем. А думаем мы, грубо говоря, об одном и том же: кто из нас и как может использовать другого.

Уже рассвело, но этот факт можно констатировать только по часам.

— Ты не хочешь выключить свет и открыть занавески, чтобы впустить хоть немного солнечного света? — спрашиваю в какой-то момент. — За окном такое прекрасное утро.

— Откуда ты знаешь, что оно прекрасное? — не без основания сомневается ТТ.

— Так сильно боишься, что кто-то выстрелит в тебя через окно?

— Я и впрямь боюсь, но не этого. Иначе не впустил бы в свой дом агента.

— Потому и впустил, — бормочу, — что не чувствуешь себя в безопасности.

Уже во второй раз замечаю, что кто-то рылся в моих вещах. Вчера я подумал, что это Пешо, на которого Манасиев возложил определенные обязанности, касающиеся моей персоны. Однако прошлой ночью Пешо этого сделать не мог, а мои чемодан и сумка тем не менее обысканы. У меня нет с собой ничего ценного, за сохранность которого стоило бы беспокоиться. Беспокоит меня, скорее, обратное: как бы мне чего ни подкинули.

Утром первым делом расплачиваюсь за отель, погружаю мое скромное движимое имущество в БМВ и отправляюсь на вокзал. Нахожу свободную ячейку камеры хранения, ставлю туда чемодан, запираю дверцу и свободный, как птица, направляюсь в центр. Сходство между мной и птицей не в мою пользу, поскольку я не имею возможности ночевать на деревьях. Но пока меня это не беспокоит. Ведь я только что из постели — и хорошо выспался.

Оставляю машину на одной из улочек, пересекающих Мариахильферштрассе, прямо напротив кафе, из витрины которого могу присматривать за ней. Две венских булочки и две чашки капучино, принесенные молоденькой любезной официанткой, восстанавливают мои силы для новой жизни. Возвращаюсь на свое место за рулем и только собираюсь включить зажигание, как ощущаю под левым бедром что-то твердое. Сначала решаю, что это пружина в сиденье. Пользуясь тем, что улочка пуста, произвожу небольшой осмотр и устанавливаю, что это не пружина, а пистолет. Но не «Тульский Токарева», а его более молодой сородич — 9-миллиметровый Макаров.

Пистолет засунут под сиденье в тщательно подготовленное гнездо. Подобная маскировка требует времени, и это вселяет надежду, что операция с пистолетом — дело рук Пешо, а не какого-то неизвестного злоумышленника, решившего на сей раз дискредитировать меня при помощи незаконно хранимого оружия. Так или иначе, а открытие тревожное, а главное, обременительное. Сначала подумываю выбросить пистолет в мусорный бак, но потом решаю, что лучше отнести его вечером ТТ в качестве дружеского подарка. Если, конечно, до вечера останусь живым, здоровым и ко всему прочему свободным.

Плохо то, что я давно сбросил удобную во всех отношениях куртку и вырядился в неброский, цвета антрацита, костюм — ведь я как-никак бизнесмен и владелец фирмы. Очень неподходящая для ношения пистолета одежда, особенно если нет специально предусмотренной для этой цели наплечной кобуры. Обдумывание проблемы займет некоторое время, в течение которого мне абсолютно незачем держать в руках оружие, поэтому убираю Макарова ко всем прочим мелочам в бардачок. И — вовремя, поскольку почти сразу же с двух сторон машины возникают два незнакомых типа с хмурыми лицами. Опускаю стекло слева в ответ на призывное постукивание и слышу вопрос:

— Где парень?

Неприятный грубый голос. И еще более неприятный вопрос. Хорошо, что хоть задан он по-болгарски.

— Понятия не имею.

— И даже знать не хочешь?

— Как же не хочу, раз уж его навязали мне! Ломаю голову, как поступить: сообщить в полицию прямо сейчас или немного подождать?