Лен Дейтон - Мозг ценою в миллиард

— Все нормально? — спросил летчик у Харви, как будто ответ самого Пайка его по каким-то причинам не устраивал.

— Все готово, — подтвердил Харви. Ральф Пайк бросил на лед недокуренную сигару.

— Он мог бы перейти залив по льду. Внизу все покрыто льдом, — сообщил летчик.

— Это уже пройденный этап, — ответил Харви. — Нужна резиновая лодка, чтобы переплывать через каналы, продавленные кораблями.

— Я не доверяю резиновым лодкам, — сообщил летчик. Он усадил Пайка на переднее сиденье для пассажира и пристегнул ремнями.

— Да они шириной футов тридцать, эти каналы, только и всего, — сказал Харви.

— Да, но около двух миль глубиной, — добавил летчик. Затем похлопал по двигателям и пошутил: — Пройдите в вагон. Следующая остановка — Москва.

Мы отошли подальше. Мотор заработал, выдохнув желтое пламя. Харви подобрал окурок брошенной Пайком сигары и недовольно хмыкнул.

— Давайте-ка выбираться отсюда, — сказал он.

Мы залезли в машину, но я все еще следил за самолетом. Уродливое костлявое чудовище, совершенно непригодное для полета в ночном небе, медленно разворачивалось. Оно все больше удалялось от нас, и я видел только два желтых глаза, расплывшихся, когда самолет менял наклон крыла. Вот он уже в воздухе. Порыв ветра прижал его к земле, но лишь на мгновение. Он поднялся, выровнялся и взял курс на высоте, которая делала его неуязвимым для радиолокации.

Харви тоже наблюдал за самолетом.

— Следующая остановка — Москва, — с сарказмом повторил он.

— Возможно, он прав, — сказал я. — Лубянка как раз находится в Москве.

— Ты злишься на меня, — отметил Харви.

— Нет, с какой стати?

— Если хорошенько поразмыслить над делом, в которое ты ввязался, непременно захочется выместить досаду на тех, кто рядом. Сегодня я ближе всех.

— Но я не собираюсь вымещать на тебе свое настроение, — успокоил я Харви.

— Рад слышать, — ответил он. — Тем более, что мы все равно будем работать вместе, несмотря на твой отъезд.

— Мой отъезд? — удивился я.

— Не попугайничай. Разве ты не знаешь, что должен собираться в дорогу?

— Понятия не имею, о чем ты.

— Ну, тогда извини, — сказал Харви. — Я думал, ты уже догадался. В нашем центре в Нью-Йорке решили, что тебе надо пройти небольшой курс подготовки.

— Неужели? — спросил я. — Однако я в этом не очень уверен.

— Ты шутишь…

— Харви, — сказал я ему, — я не уверен даже в том, что наша работа вообще кому-нибудь нужна.

— Мы обсудим это позже, — остановил он меня. — Завтра, пожалуйста, предоставь мне полный список твоих расходов вплоть до сегодняшнего дня. Кроме того, ты еще получишь деньги сейчас. Пятьсот пятьдесят долларов достаточно?

— Больше, чем надо, — сказал я. Интересно, разрешит ли мне Долиш оставить эти деньги?

— Конечно, к этому приплюсуются и расходы.

Когда мы подъехали к отелю «Камп», что на эспланаде, Харви остановил машину и вышел.

— Поезжайте домой, — сказал он, наклонившись к окну.

— Куда ты? — спросила Сигне с заднего сиденья.

— Тебя это не касается. Делайте, что я сказал.

— Хорошо, Харви, — ответила Сигне, — мы так и сделаем.

Я пересел за руль, и мы поехали домой. Сигне за моей спиной что-то извлекла из сумочки.

— Эй, что ты делаешь?

— Мажу руки кремом, — ответила она. — От ледяного ветра кожа грубеет. Спорю, ты не угадаешь, с кем я сегодня встретилась днем. Смотри, какой атласной становится кожа.

— Только не суй руки мне в глаза, умница… Я все-таки за рулем.

— Я встретила нашего агента, — сказала Сигне, поняв, что я не собираюсь ничего угадывать. — И разрешила ему пройтись со мной. Я решила подсказать ему, на что можно потратить деньги.

— Ты что, и лицо мажешь? — оглянулся я.

Сигне засмеялась.

— Ты знаешь, — поделилась она наблюдением, — он платит по пять марок за сигару, а если та вдруг гаснет, выбрасывает ее.

— Харви? — удивился я.

— Нет, агент. Он сказал, что повторно раскуренная сигара горчит.

— Он так сказал? — спросил я. — Значит, он привык жить на широкую ногу…

— Но те деньги предназначались не ему, — спешила поделиться со мной новостью Сигне. — Те, которые мы оставили в такси. Он положил их на специальный банковский счет. Это может сделать только иностранец, мне такого счета просто не откроют.

— Правда? — сказал я и вывернул руль, чтобы не раздавить одинокого пьянчужку, переходившего дорогу, как сомнамбула.

— Этот человек, которого мы отправили на самолете, — сообщила мне Сигне, — научил меня некоторым латинским выражениям.

— Он всех обучает. Это его хобби.

— Ты не хочешь послушать?

— Очень хочу.

— «Ато пиеп о». Это означает: «Люблю то, что нахожу». Он сказал, что все самое значительное в жизни уже высказано на латыни. Это правда? Англичане тоже говорят по-латыни о самом важном?

— Только те, кто не прикуривает второй раз сигару за пять марок, — сказал я.

— «A o nuen». Я скоро начну говорить все самое важное по-латыни.

— Тогда тебе придется научиться говорить по-латыни и фразу «пожалуйста, Харви, не кипятись». Ты не имела никакого права даже узнать этого человека. Ведь никому не известно, чист ли он?[3]

— В последнее время Харви ведет себя как старый грубиян, — пожаловалась Сигне. — Я его ненавижу.

Рядом с нами у светофора остановилось такси. В спинку водительского сиденья был вмонтирован портативный телевизор. Некоторые хельсинкские шоферы ставят такие в салоне своих машин. На заднем сиденье обнималась улыбчивая парочка, на их лицах играл синий свет телевизионного экрана. Сигне посмотрела на них с завистью. Я наблюдал за ней в зеркале заднего обзора.

— Ужасный старый грубиян, — продолжила она. — Он учит меня русскому языку, и когда я делаю ошибки в этих кошмарных русских прилагательных, бесится от злости. Он грубиян.

— Харви в полном порядке, — заявил я. — Он не грубиян, но и не святой. Просто временами у него бывает плохое настроение.

— Назови мне хотя бы одного человека, у которого бывает такое же плохое настроение, как у Харви. Назови!..

— У каждого свое настроение. Других таких, как он, нет. Все мы разные. Это-то и делает людей интересными, в отличие от машин.

— Вы, мужчины, всегда выгораживаете друг друга, — с досадой упрекнула Сигне.

Зажегся зеленый. Я нажал на газ. Спорить с ней, когда она в подобном состоянии, бесполезно.

— Кто занимается уборкой и готовкой да еще следит за его квартирой? — вопрошала Сигне с заднего сиденья. — Кто выручает его, когда у него неприятности и нью-йоркский центр жаждет его крови?

— Ты, — покорно ответил я.

— Да, — согласилась Сигне. — Я.

Последние слова она произнесла на три тона выше, громко зашмыгала носом и зачем-то щелкнула замочком сумки.

— А все деньги попадают к его жене, — она всхлипнула.

— Вот как? — заинтересовался я. Это была неожиданная информация.

Сигне отыскала в сумке платок, губную помаду и карандаш для ресниц, которые просто необходимы после выражения женского горя.

— Да, — сказала она. — Эти тринадцать тысяч долларов…

— Тринадцать тысяч долларов?..

Мое удивление прибавило ей сил.

— Да, те деньги, которые я утром оставила в такси. Их забрал тот человек, который улетел на самолете и перечислил на счет миссис Ньюбегин в Сан-Антонио в Техасе. Харви думает, что это большой секрет и я ничего не знаю. Но у меня своя разведка. Держу пари, нью-йоркский центр был бы не прочь заполучить такую информацию.

— Наверное, — согласился я.

Мы подъехали к дому. Я выключил мотор и повернулся к Сигне. Она сидела, склонясь вперед и опустив голову. Волосы закрыли ее лицо золотым занавесом.

— Они были бы рады, — сказала она. Слова звучали из-под копны волос. — И это не первые деньги, которые присвоил Харви.

— Подожди, — мягко сказал я. — Нельзя бросать такие обвинения, не имея веских доказательств.

Я замолк. Мне было интересно, спровоцируют ли ее мои слова на дальнейшие разоблачения.

— Я никогда не бросаю пустых обвинений, — всхлипнула Сигне. — Я люблю Харви. — Из-за золотого занавеса раздались негромкие звуки, как будто там, внутри, сидела канарейка и пробовала голос.

— Ну ладно, идем, — сказал я. — На свете нет мужчины, из-за которого стоит плакать.

Она покорно улыбнулась сквозь слезы. Я дал ей большой носовой платок.

— Высморкайся лучше.

— Я люблю его. Он — дурак, но я могла бы умереть за него.

— Конечно, — согласился я, и она высморкалась.

На следующее утро мы завтракали все вместе. Сигне очень постаралась, чтобы Харви чувствовал себя, как дома. Был виноград, ветчина, вафли, кленовый сироп, гренки с корицей и слабый кофе. У Харви было хорошее настроение, и он пытался жонглировать тарелками, приговаривая «бип-бип» и «русские это делают чертовски хорошо!»