Чингиз Абдуллаев - Рай обреченных

Но кроме этих официальных отношений существовали и другие. Несколько сравнительно молодых мужчин довольно ревниво ухаживали за уже немолодой санитаркой Басти, которая благосклонно относилась к любому из них, охотно предоставляя свои услуги и не пугаясь ужасного вида своих партнеров.

Эти встречи Бармина еще могла как-то терпеть, но когда сюда поступила Азиза, все пошло кувырком. Азиза была балериной и раньше танцевала в Таджикистане. Сначала болезнь начала развиваться на пальцах ног, потом перекинулась на всю голень. Несмотря на чудовищно распухшие ноги, сделавшиеся почти черными до колен, женщина сохраняла миловидность и кокетство, присущее молодой, красивой женщине. Вся беда была в том, что выше колен она оставалась молодой и нормальной женщиной. С нормальными циклами жизнедеятельности и нормальной тягой к молодым мужчинам.

Старая дева Бармина получила своего рода раздражитель. Азиза нравилась всем — водителю главного врача, одному из местных чабанов, иногда появлявшемуся в поселке со своей отарой, больным мужчинам, еще сохранившим тягу к женщинам, в общем всем, кто оказывался в поселке и кого не пугали ноги бывшей балерины.

И хотя Азиза была относительно разборчива и многим отказывала, тем не менее полностью отрешиться от земных радостей она не могла и не хотела. Именно поэтому часто уходила из своей палаты, вызывая бешеную ярость Барминой. Главный врач Лаидов относился к этим встречам достаточно снисходительно. Он даже находил в этом нечто целительное, позволявшее больным забывать о своей обреченности. И это был единственный повод, из-за которого они расходились со своей старшей медсестрой.

Инга не понимала подобных похождений Азизы. Но также относилась к этому вполне спокойно. Ей казалось невозможным встречаться с кем-то, зная о собственном увечье. Азиза, смеясь, рассказывала, что никогда не снимает шерстяных носков, чтобы не пугать воздыхателей. Инга вежливо слушала, но все это ее как-то не касалось. Пока не случилось страшного.

Во всем был виноват этот чабан Васиф. Конечно, его можно было понять. Месяцами в горах, когда рядом нет живой души. Месяцами без женского общения. В такой ситуации даже немного полные ноги в носках покажутся не такими уж страшными. Южане вообще более агрессивны и менее терпеливы. Может, в этом виновато южное солнце. Или жирная и острая пища, которая так возбуждает молодых мужчин. Во всяком случае, в сельских местностях Италии и Испании, Закавказья и Средней Азии опыт приобщения молодых мужчин к Эросу начинался с… животных. Обычно с курочек, которые были безотказны в таких случаях. А уже затем молодые ребята переходили на более крупных домашних животных. В таких вариантах молодая женщина с плохо слушающимися ногами может показаться почти Венерой или Афродитой.

Обычно Азиза знала, когда ей можно встречаться с мужчинами, а когда нельзя. Она сама высчитывала все свои сроки. Но на этот раз что-то произошло. То ли сама Азиза ошиблась, то ли чабан оказался слишком настойчив. Но через два месяца Инга с ужасом узнала, что ее подруга ждет ребенка!

Это было единственное табу для больных женщин в лепрозории. Им не разрешали рожать ни при каких обстоятельствах. Слишком велика была опасность появления ребенка, зараженного подобной болезнью. Каждый заболевший обязан был унести эту болезнь в могилу. На каждом проказа должна была закончиться, и роковая цепочка не смела продолжаться дальше. Даже если ребенок рождался абсолютно здоровым, он мог передать сбой в генетической цепочке кому-то из своих потомков. И потому табу было абсолютным. И Азиза это сознавала.

Она понимала, что нужно решаться на аборт. Понимала и по-прежнему чего-то ждала. Может быть, чуда. А может, просто осознание того обстоятельства, что и она может быть матерью, так радовало ее, делало необычайно насыщенной ее жизнь. И наполняло само существование глубинным смыслом, словно оправдывавшим ее появление на свет.

Но все это продолжалось недолго. Через два дня приехал молодой врач, которого вызвала Бармина. И Азиза покорно ушла с ними в кабинет главного врача. И вернулась через три часа уже без своего ребенка. Она прошла, тяжело ступая, к своей кровати и молча села на нее, стараясь не смотреть на находящихся в комнате девушек. И лишь спустя некоторое время с вызовом сказала:

— Ну и что?

— Больно было? — спросила Инга.

— Терпимо, — криво усмехнулась Азиза, — ничего страшного.

— А кто у тебя должен был быть? — спросила Таня.

— Говорят, мальчик, — скривилась Азиза и, вдруг повернувшись, громко зарыдала, упав на подушку. Она кричала так, словно действительно потеряла сына и только теперь полностью осознала это. Инга подсела к ней и долго успокаивала подругу. Лишь через полчаса пришедшая в себя Азиза наконец снова села и, также криво улыбаясь, сказала Инге:

— Ты меня не успокаивай. Все равно все мы здесь в одинаковом положении.

— Да, — печально согласилась Инга.

— Ты хоть переспала бы с кем-то, — вдруг с вызовом сказала Азиза. — На Таню не смотрят, а ты пока еще нравишься многим. Так ведь и помрешь девицей, как наша Бармина.

— Не хочу, — покачала головой Инга, — с водителем противно. От него вечно чесноком пахнет. А с нашими тоже не хочется. Я ими брезгую.

— Ты смотри, какая аристократка, — запричитала Азиза, — она еще кого-то брезгует. Да вот Танька сидит. Ее кто-нибудь пальцем поманит, она и побежит. Побежишь, Танька?

— Нет, — выдавила Таня.

— Побежишь, — уверенно кивнула Азиза. — А хочешь, я тебе уступлю Васифа на одну ночь, — загорелась она от своей мысли, обращаясь к Инге, — он ведь мужик настоящий, не то что наши.

— Не хочу, — встала и отошла от ее кровати Инга, — ты думай, что говоришь. Как это уступлю? Я таких подарков не принимаю. И мне Васиф никогда не нравился.

— Тебе нужен американский актер. Или французский, — разозлилась Азиза, — Ален Делон или Марлон Брандо? Кого хочешь, выбирай.

— Никто мне не нужен. С кем попало не хочу.

— Дура ты, — с неожиданной злостью сказала Азиза, — самая настоящая дура. Скоро твоя болезнь дойдет до морды, и на тебя никто не посмотрит. Даже если очень будешь просить. Пока у тебя все на руке, можно что хочешь делать. У меня вот ноги больные, и то не останавливает. Ты знаешь, что мне сказала Бармина? Через два-три года я не смогу ходить. И в постели ничего сделать тоже не смогу. А ты говоришь «с кем попало». Эх ты. Я, по-твоему, тоже «с кем попало»?

Инга молчала.

— У меня знаешь какой парень был! — закричала Азиза. — Сын нашего премьера. Умолял меня замуж за него выйти. А я его не любила. Думала, танцевать буду, в Москву поеду. Вот и станцевала свой танец.

Она сжала зубы. Они не любили говорить о прежней жизни. Это было слишком больно. Больные в лепрозории как-то свыкались со своей страшной судьбой, стараясь не думать о том, что их ждет. Очевидно, так вообще устроен человеческий мозг. Нечто иррациональное всегда присутствует в его логике. Зная, что они обречены, люди продолжали жить, не думая о своих болезнях и об отпущенном им сроке.

Впрочем, это относилось не только к больным. Разве все человечество не похоже на больных этого лепрозория? Разве мы не знаем абсолютно точно, что также обречены? Обречены на смерть. Пусть через тридцать, сорок, пятьдесят лет. Но обречены все. В живых не останется никто из ныне живущих. Им на смену придут другие поколения. Тем не менее мы меньше всего думаем о смерти, позволяем себе влюбляться, ссориться, встречаться, расставаться. Словом, ведем себя так, как будто и не думаем о своем конечном итоге. Который обязателен для каждого из живущих.

На этом разговор закончился.

А через две недели Инга встретила Эльдара. И впервые осознала, что значит любить по-настоящему.

Он был студентом-биологом. И случайно забрел в Умбаки. Она сидела на скамейке. Правым боком к солнцу. И он подошел к ней, не видя ее левой руки. Она, закрыв глаза, просто улыбалась солнцу. И на ней было ее любимое, самое красивое платье, подаренное отцом. А Эльдар стоял рядом и просто смотрел. Потом осторожно сел на скамейку рядом с ней. Она открыла глаза. И вместо солнца увидела его.

И больше ничего не нужно было говорить. Но она спросила:

— Вы откуда?

— Я студент пятого курса. Биолог. Случайно сюда попал. Кажется, отбился от своей группы. А вы здесь живете?

— Да, — сказала она, глядя на него.

Молчание длилось непривычно долго. Потом он нерешительно спросил:

— Как вас зовут?

— Инга. А вас?

— Эльдар.

— У вас красивое имя, — убежденно сказала она.

— Почему?

— Так звали моего папу.

— Почему звали?

— Он умер, — эти слова уже не причиняли такую боль, как раньше.

— Простите.

Они снова неприлично долго молчали. И потом он сказал:

— Вы очень красивая.

Она улыбнулась. Ей было приятно. Но ничего не сказала.