Ант Скаландис - Заговор посвященных

И Давид вдруг очень ясно понял, кем был Демиург, Владыка Тагор. Не творцом Розовых Скал, конечно, но и не порождением их. Он был просто частью этой субстанции, частью, которая отработала свое во Вселенной и ушла обратно в лоно вечности.

Да, Шагор был действительно Великим Скульптором. Это он по только ему понятному Закону Случайных Чисел из необъятной глыбы вселенского мрамора, отсекая все лишнее, ваял прекрасную фигуру — мир Высших уровней. Так стоило ли теперь, в тщетной попытке осчастливить всех, просто похоронить в первозданной каменной толще великое творение, создававшееся тысячелетиями? А ведь именно это задумал он там, на Земле, много лет и жизней назад. Или он мечтал о чем-то совсем другом?

Давид подошел вплотную к почти отвесной оранжевой стене и робко притронулся кончиками пальцев к теплой, пружинящей и чуть шероховатой поверхности. Касание было приятным, и он уже смелее прижал обе ладони к исполинскому телу Розовой Скалы. «Точно! — догадался он вдруг. — Это только одна Скала, а есть ещё другие, и все вместе они действительно напоминают горный массив, розовый сквозь туман».

Давид попытался вспомнить, такими ли видел Розовые Скалы в детстве, когда они в первый раз спасли ему жизнь. Но вспомнить не получалось. И он стоял, поглаживая нагретую солнцем упругую поверхность нежно, как тело женщины, и ничего не происходило. Ничего.

А потом вдруг что-то заставило его обернуться.

По дороге, недавно совсем пологой, а теперь уже круто поднимавшейся в гору, прямо к нему шли трое. Солнце лупило в глаза, и он плохо видел их лица, но идущего в центре узнал сразу.

Это был Будда. Не тот, которому поклоняются в храмах исказившие его истинное учение, не тот, которого изображают в книгах по мифологии, — почему-то немыслимо узкоглазый противный коротышка с огромным животом и вечно переплетенными ногами. Это был просто человек, рожденный в городе Капилавасту в пятьсот шестьдесят седьмом году до нашей эры матерью — Майей и отцом — Шуддходаной, это был Сиддхартха Гаутама — наследный принц царства Шакьев, отказавшийся от всего ради Истины.

Разве мог Давид не узнать этого человека?

Гаутама подошел ближе, и стало возможно разглядеть его спутников: справа шла Алка Климова, а слева Веня Прохоров.

О высшая мудрость! Почему же именно они? Неужели и эти бестолочи сумели пройти все восемь ступеней? А ведь Шагор клялся, что Закон Случайных Чисел не распространяется на уровни выше Второго.

— Я вижу недоумение на лице твоем, Бодхисатва, — проговорил Гаутама. — Ты хочешь спросить меня о чем-то?

— Да, Татхагата.

Но Давид уже застеснялся своих мыслей и спросил о другом, сбиваясь и нервничая:

— Скажи, Просветленный, тот мир, который я оставил на Земле… мне стоит в него возвращаться? Или правильнее будет остаться здесь?

И сказал Гаутама:

— В мире нет ничего такого, к чему стоило бы стремиться, ибо все, что существует, когда это приобретаешь, оказывается недостаточным.

— А могу я не верить тебе, Сиддхартха? Ибо сейчас мне не хочется верить тебе. И сказал Гаутама:

— Мое учение основано не на вере. Оно означает: приходи и посмотри.

Гаутама всегда говорил чуточку больше того, о чем его спрашивали.

— Я пришел, Шакья Муни. Я посмотрел. Но я хотел взять с собой тех людей, которых любил и люблю. Я хотел, чтобы ты тоже освободил их.

И сказал Гаутама:

— Я не освобождаю людей. Я только учу их тому, как надо освобождаться. И люди признают истинность моей проповеди не потому, что она исходит от меня, а потому, что, разбуженный моим словом, в их умах загорается собственный свет.

— Так скажи, Достигший Своей Цели, почему же любимые мною люди остаются на Земле навсегда? И сказал Гаутама:

— Не существует во Вселенной ни одного живого существа, которое не обладало бы моей мудростью, мудростью Татхагаты. И только по причине суетных мыслей и привязанностей большинство существ не сознают этого.

— У них ещё все впереди? — с надеждой спросил Давид.

— Конечно, Бодхисатва.

— Почему ты зовешь меня Бодхисатвой?

— Потому что ты прошел девять уровней. Но Татхагатой становятся на следующем.

— Но разве есть Десятый уровень, Учитель? И вздохнул Гаутама:

— Две с половиной тысячи лет я учу вас правильно задавать вопросы. А вы по-прежнему интересуетесь глупостями и не видите истин.

Давид потупил взор и промолчал.

И тогда добавил Гаутама:

— Глупо предполагать, что кто-то другой может сделать нас счастливыми или несчастными.

«Разве глупо?» — усомнился Давид про себя.

Потом вспомнил детство. И задал вопрос ещё глупее:

— Скажи, Просветленный, а знаешь ли ты, чем был для меня Колодец и Красная Гадость? И улыбнулся Гаутама:

— Не скажу, Бодхисатва. Спроси об этом у Фрейда, он лучше знает и объясняет тоньше. А я ведь ушел с Земли в четыреста восемьдесят седьмом году до вашей эры.

И тогда улыбнулся Давид, и поднял глаза на Учителя, и вдруг увидел: по сторонам от него стояли теперь Марина Ройфман и Валька Бурцев с глазами Ананды — двоюродного брата Будды и его любимого ученика.

Валька подмигнул Давиду, как только он один умел подмигивать, а Мара скорчила умильную рожицу.

«Мара! Разве случайно я звал тебя этим именем — Мара? Может, именно ты искушала грядущего Будду на травяном ложе под деревом бо в те самые семь недель, пока он смотрел на восток?»

Давид не спрашивал вслух, нет, он просто подумал.

Но ещё раз улыбнулся Гаутама.

А потом они все трое повернулись и стали уходить по дороге вверх, прямо на оранжевую гору.

Он провожал их глазами и повторял про себя слова, сказанные когда-то Гаутамой, а может, и не Гаутамой, может, это он сам придумал: «Избравший путь да пойдет по нему вдаль. И ещё дальше». Не нами сказано.

Или все-таки нами?