Лев Гурский - Спасти президента

Поганка-боль прекратила сопротивление и обратилась в позорное бегство, покинув недоделанный окоп, бросая на ходу бронетехнику, оружие и боеприпасы. Я знал, что через два дня, через семь с половиной папиросок с травкой, она попробует вернуться обратно на свою позицию. Пусть пробует. Вернуться-то будет некуда.

Не-ку-да, произнес я по слогам, как учил нас покойный сержант.

Мысль о том, как я ловко обману свою боль, свою гниду, принесла мне натуральный, ни с чем не сравнимый кайф. Уже ради этого я сделал бы послезавтра то, что задумал. Мы вольные птицы — пора, брат, пора... Я глубоко-глубоко затянулся волшебной травкой, выдохнул и вместе со сладким дымом медленно поплыл по комнате, поднимаясь все выше и выше к потолку.

— Послезавтра, — шепотом пообещал я электрической лампочке. — Послезавтра.

Лампочка подмигнула, соглашаясь.

6. БОЛЕСЛАВ

В эти честные бараньи глаза хотелось плюнуть. Я даже мысленно стал прикидывать, попаду или не попаду, и вышло, что просто не доплюну. Стол чересчур широк. Большое упущение.

— Продолжайте, — вежливо сказал я. — Только, если можно, совсем коротко.

Жаль, что ты не шпион, думал я, глядя, как он то открывает, то закрывает свой честный рот. Жаль, что ты вовсе не тройной агент-вредитель и не работаешь одновременно на предвыборный штаб Зубатова, на команду Генерала, на гондурасскую разведку. Тогда бы все было намного проще. Сначала я бы тебе пригрозил, потом смягчился бы и перекупил тебя за тройной оклад (который ты получал бы ровно два дня). А еще лучше — оставил бы все как есть и втемную гнал через тебя зубатовцам всякие страшные небылицы, чтобы товарищи нервничали и у них случался выкидыш козырей раньше времени.

Увы, ты не шпион, не диверсант. Ты преданный кабинетный идиот, и это не излечивается никакими должностными окладами. Будь ты маленьким мальчиком Гошей, я посоветовал бы твоим родителям давать тебе побольше фосфора и поменьше книжек для взрослых. Может быть, впоследствии Гошину головку не посетила бы светлая идея транслировать по радио в день выборов «Боже, царя храни». Каждый час, вместо «Подмосковных вечеров». Гоша уже все предварительно увязал и согласовал. На счастье, для запуска таких вещей ему потребовалась окончательная моя резолюция. И болван пришел за ней.

— Но почему все-таки «Боже, царя храни»? — спросил я, улучив момент, когда честный рот на секунду захлопнулся.

— Это очевидно! — с энтузиазмом откликнулся болван. — Это так очевидно. Рост монархических настроений в обществе позволяет надеяться, что часть избирателей...

«Откуда же ты взялся на мою голову? — думал я, глядя в бараньи глаза энтузиаста. — Почему ты раньше не всплыл на горизонте?»

— ... и учитывая традиционную веру народа в доброго царя и последующую канонизацию Русской православной церковью Ивана IV Грозного, Александра II Освободителя и Николая II Кровавого, я уверен, что электоральные ожидания...

Впрочем, откуда он взялся, понятно, думал я. Из команды бывшего Главы администрации. И почему раньше не всплыл, тоже понятно.

У меня в штабе крутится две сотни человек, не считая охраны, программистов и социологов. До всех руки не дошли. Наверное, раньше он просто не знал, как проявить инициативу. И вот додумался. Представляю, как обрадуются пенсионеры с революционным прошлым, слушая ежечасно «Боже, царя храни». Это вам не «Лебединое озеро» дважды, эта штука посильнее. Прекрасный подарочек зубатовцам... Боже, храни нас от энтузиастов.

— ... Таким образом, мы привлечем на нашу сторону тех, для кого имперские идеи не сопрягаются с лозунгами, провозглашаемыми...

Выгонять его прямо сейчас опасно, думал я. Он видел нашу кухню, знает наши слабые места и может наделать шума. Вряд ли он станет перебежчиком, закваска не та, но лучше все-таки не рисковать. Пусть пока остается. С другой стороны, позволить болвану и дальше трудиться на предвыборном поле тоже нельзя. Слишком опасно. Какие еще фантазии родятся в его головке за оставшиеся два дня? А ведь в другой раз меня может не оказаться на месте. Делать нечего, придется его нейтрализовать. Кстати, я уже знаю как.

— Георгий Самсонович, — сказал я, вклиниваясь между царями на правах регента. — Ваш замысел превосходен.

Болван расцвел.

— Правда, потребуется углубленная проработка, — доверительно прибавил я. — Уверен, вам она по плечу.

— Углубленная? — всполошился энтузиаст. Ему-то казалось, что он уже отлично все углубил. С ударением на вторую букву «у», как в старые горбачевские времена.

— Да, без сомнения, — подтвердил я. — Понимаете, за сто лет текст немного устарел. Осовременьте его, соедините прошлое с грядущим. России как раз нужна новая государственная идея. Текст Михалкова и музыка Александрова — пройденный этап. Вот вы только что прекрасно говорили про имперские традиции, да? То, что надо! Как-нибудь свяжите эту идею с институтом президентства. Договорились? Даю вам два... нет, три дня срока. Даже целую неделю. Действуйте.

— Как — неделю? — Энтузиаст «Боже, царя храни» заволновался. Он-то хотел, чтобы его придумка явилась на свет сегодня, сейчас, немедленно. — Ведь выборы уже послезавтра. Мне казалось...

— Георгий Самсонович, — торжественно прервал его я. — Наш с вами замысел нельзя растрачивать на агитки. Он — шире и выше. Значительнее, если угодно. Спокойно готовьте обновленный текст для церемонии инаугурации. После выборов доложите мне о результатах. Мне лично.

— И все-таки я хотел бы... — Болван еще колебался. Он еще не мог расстаться со своим первоначальным планом.

— Надеюсь, вы не сомневаетесь в победе нашего Президента? — спросил я с легким кагэбэшным прищуром. Генералу Голубеву стоило бы перенять у меня этот взгляд. Под таким взглядом мои недоросли сразу же признавались, кто у кого списал диктант.

— Что вы! Что вы! — выдохнул этот монархист-любитель и, наскоро простившись, вприпрыжку бросился воплощать в жизнь мое скромное пожелание. Быстрота, с которой болван покинул кабинет, вызвала у меня нехорошие предчувствия. Не слишком ли маленькое заданьице ему дадено? С него ведь станется исполнить все досрочно, ударными темпами, по советскому принципу «Пятилетку — в один день». С запоздалым раскаянием я решил, что следовало бы нагрузить болвана еще одним поручением. Пусть бы помимо текста подновил еще и музычку. Добавил бы пару современных ритмов.

Я попытался представить «Боже, царя храни» в стиле «техно», но тут подали голос два телефона на двух разных концах стола. Бледно-лиловый аппарат связывал меня с помощниками по штабу, а по траурно-черному дозванивалась секретарша Ксения. Так, с нее и начнем. Сейчас она мне задаст.

— Болеслав Янович, — укоризненно сказала Ксения. — Монахов дожидается в предбаннике, уже восемь минут. Все печенье из вазочки съел.

Как всегда, я немного выбивался из графика. Но в пределах пятнадцати минут терпимо. Мой предшественник мог опоздать на час-полтора, что однажды ему дорого обошлось. Не будем повторять чужих ошибок. Своих навалом.

— Зови, — скомандовал я, положил черную трубку и взял лиловую.

— Болеслав Янович, добрый день. — Это был Петя, мой референт и одновременно помощник по оперативным вопросам. — Тут у меня в приемной Надежда Лисовская. Очень хочет на Красную площадь. Говорит, что оплата ее не волнует. Говорит, что она выше этого.

— Приятно слышать, — чисто автоматически произнес я. — Надо же, какое бескорыстие. Редкий случай для наших широт... Постой-постой! — вдруг спохватился я. — А кто такая эта Лисовская? И чего она хочет на площади? Полежать в мавзолее?

На последних моих словах в кабинет бабочкой впорхнул Монахов, на ходу что-то дожевывая. Я кивнул ему: мол, здрасьте, садитесь, я сейчас. Гость нетерпеливо постучал по циферблату. Я нахмурился и показал ему кулак. Что означало: соблюдайте субординацию, не то отправитесь вон из класса. В детстве Монахов наверняка был обаятельным хулиганом, из которых обычно вырастают жулики высокого полета или народные артисты. Из Монахова вырос отличный специалист по дизайну. Его выдумки срабатывали на сто пятьдесят процентов.

— Надежда Лисовская — певица, — сообщил мне в трубку Петя. — Известная в прошлом. Не припоминаете?

В памяти моей промелькнула какая-то туманная картинка. Нэп, кафешантан, блондинка в блестках, фортепьяно. Эпоха немого кино.

— Слушай, она разве жива? — поразился я.

— Еще как жива, Болеслав Янович, — грустно проговорил помощник Петя. — Как огурчик.

— Но ей должно быть лет сто?

— Уверяет, что восемьдесят, — осторожно сказал Петя. — Выглядит на пятьдесят. Настырна как двадцатилетняя. Хочу, говорит, внести вклад в общее дело. Мою, говорит, «Девочку Надю» народ обожает. Требует включить ее в программу гала-концерта, вынь ей да положь Красную площадь. Три сотни звезд участвуют, и ей невтерпеж.