Роберт Ладлэм - На повестке дня — Икар

— В извращенном виде. Но тогда вы — извращенец.

— Почему? Потому что я предпочитаю говорить прямо, а не ходить вокруг да около? Бессмысленные словоизлияния и подхалимаж — только пустая трата времени. Если бы я мог избавиться и от того, и от другого, мы бы все работали в десять раз лучше, чем сейчас.

— Вы когда-нибудь давали кому-нибудь об этом знать?

— Пытался, конгрессмен, помоги мне Бог, еще как пытался! И знаете что? Никто мне не верит.

— А вы на их месте поверили бы?

— Наверное, нет. И может, если бы они поверили, глупый выводок превратился бы в зарегистрированный дурдом. Подумайте об этом, Кендрик. Моя извращенность не так-то проста.

— Тут я ничего не могу сказать, но наш разговор многое для меня упрощает.

— Упрощает? А, тот сюрприз, что вы собираетесь мне выложить?

— Хорошо, — согласился Эван. — Понимаете, до определенного момента я сделаю то, что вы от меня хотите, — за плату. Вот моя сделка с дьяволом.

— Вы мне льстите.

— Даже не собирался. Я тоже не склонен к подхалимажу, потому что это — пустая трата моего времени. Говоря вашими словами, я «непродуктивен», потому что наделал много шума, выступив против ряда вещей, вызывающих у меня возмущение. А вас, когда вы это услышали, погладило против шерсти. Пока что я прав?

— Правы до последнего гроша, парень. Можете выглядеть как угодно, но, на мой взгляд, вас многое роднит с увешанными бусами длинноволосыми протестующими засранцами.

— И вы опасаетесь, что, если мне предоставят трибуну, может стать еще хуже, и ваши абрикосовые деревья побьет морозом? Я снова прав?

— Правее некуда. Не хочу, чтобы кто-то или что-то перебило голос президента, его рассуждения. Он вывел нас из «голубого» участка, мы оседлали сильный и теплый ветер со Скалистых гор и чувствуем себя хорошо.

— Не буду стремиться понять вас.

— Возможно, и не смогли бы...

— Но по сути вы хотите от меня двух вещей, — быстро продолжил Эван. — Первое: чтобы я говорил как можно меньше и вообще, ничего такого, что ставит под сомнение мудрость, исходящую из вашего глупого курятника. Я близок к истине?

— Ближе некуда.

— И второе: вы хотите, чтобы я исчез, и исчез быстро. Ну как?

— Заслужили медное кольцо.

— Ладно, я все это выполню — до определенного момента. После этой маленькой церемонии в следующий вторник, которой никто из нас не хочет, но мы уступаем президенту, в мой офис потоком хлынут запросы из средств массовой информации. Газеты, радио, телевидение, еженедельники — словом, вся братия. Я — новость, а они хотят продавать свой товар...

— Вы не говорите ничего такого, чего бы я не знал или что бы мне не нравилось, — перебил его Деннисон.

— Я всем откажу, — решительно заявил Кендрик. — Не соглашусь ни на какие интервью. Не выскажусь ни по одному вопросу и исчезну так быстро, как только смогу.

— Расцеловал бы вас прямо сейчас, если бы не кое-что непродуктивное в ваших словах, например «до определенного момента». Это еще что такое?

— Это значит, что в палате представителей, если мне дадут слово, я выскажу мои соображения как смогу беспристрастно. Но то в палате. Спустившись с холма, я становлюсь недоступен для комментариев.

— Большинство пиаровцев мы держим не на холме, а внизу, — задумчиво проговорил глава аппарата президента. — То что снимают камеры на спутниках, не попадает в «Дейли ньюс» и «Даллас». При данных обстоятельствах, благодаря этому вкрадчивому сукину сыну, Сэму Уинтерсу, ваше предложение столь неотразимо, что мне интересно, какова же цена. Предполагаю, вы ее уже определили для себя?

— Я хочу знать, кто настучал на меня. Через кого — так очень, ну очень профессионально — произошла утечка.

— Думаете, я не хочу узнать? — Деннисон резко подался вперед. — Да я бы этих ублюдков торпедами потопил в пятидесяти милях от Нью-Порт-Ньюса!

— Тогда помогите мне это выяснить. Вот моя цена. Соглашайтесь, или я повторю программу Фоксли по всей стране и назову вас и вашу компанию в точности тем, чем вы, по моему мнению, являетесь, — стадом неуклюжих неандертальцев, столкнувшихся со сложным миром, который не в состоянии понять.

— А вы-то кто, знаток хренов?

— Я только знаю, что вы — не знаток. Я наблюдаю за вами, слушаю и вижу, как вы отсекаете многих, которые могли бы вам помочь, потому что в их натурах тот или иной изгиб не согласуется с вашим изначально заданным образцом. Сегодня я кое-что понял из того, что увидел и услышал. Президент Соединенных Штатов беседовал с Самуилом Уинтерсом, человеком, к которому вы относитесь неодобрительно. Когда вы объяснили, почему он вам не нравится, а Лэнгфорд отказался вас поддержать, он сказал одну вещь, которая меня просто потрясла. Заявил, что, если Сэм Уинтерс не согласен с той или иной политикой, это еще не делает его врагом.

— Президент часто не понимает, кто его враги. Он быстро распознает идеологических союзников и привязывается к ним, порой надолго, но нередко бывает слишком великодушен для того, чтобы выявить тех, кто разъедает его же собственные принципы.

— По-моему, это самый слабый и самый нахальный довод из всех, которые я когда-либо слышал, Герби. От чего вы защищаете вашего хозяина? От других мнений?

— Вернемся к вашему большому сюрпризу, конгрессмен. Эта тема мне больше нравится.

— Уверен, что это так.

— Что вы знаете такого, чего не знаем мы? Это может помочь нам выяснить, кто допустил утечку оманской истории.

— Главным образом то, что мне сообщил Фрэнк Свонн. Как глава подразделения «Огайо-4-0» он обеспечивал связь между министром обороны, госсекретарем и председателем Объединенного комитета начальников штабов; все они знали обо мне. Фрэнк велел их вычеркнуть из списка возможных подозреваемых в утечке информации, однако...

— Это очевидно, — перебил его Деннисон. — У них яйца всмятку текут по физиономиям. Не могут ответить на самые простые вопросы, поэтому выглядят просто идиотами. Но между прочим, они далеко не идиоты и работают достаточно давно — знают, что такое максимальная засекреченность и почему она применяется в данном случае. Кто еще?

— Не считая вас — честно говоря, ваше имя я вычеркиваю только потому, что нахожу мое раскрытие для вас абсолютно «непродуктивным», — остаются еще трое.

— Кто же?

— Первый — Лестер Кроуфорд из Центрального разведывательного управления; второй — начальник базы в Бахрейне, Джеймс Грэйсон; третья — женщина, Адриенна Рашад, особый агент, действующий за пределами Каира.

— Что насчет них?

— Свонн говорит, они единственные люди, которые знали, кто я такой, когда меня доставили в Маскат.

— Ну, они-то наши кадры, — многозначительно произнес Деннисон. — А как насчет ваших друзей там?

— Не могу сказать, что это невозможно, и все-таки вряд ли. Не считая молодого султана, я общался с несколькими людьми, настолько отдаленными от каких-либо контактов с Вашингтоном, что о них я подумал бы в самую последнюю очередь, если вообще их стоит принимать во внимание. Ахмат, с которым я знаком очень давно, не сделал бы этого по многим причинам, начиная со своего положения и кончая связью с нашим правительством. Я звонил четверым, откликнулся только один, за что и был убит — вне всякого сомнения, с согласия остальных. Они боялись за свои шкуры. Не хотели иметь со мной ничего общего, даже знать о моем пребывании в Омане. Чтобы понять это, надо там пожить. У очень многих синдром террориста, к их горлу и к горлам всех членов их семей приставлены кинжалы. Уже были случаи мести — убитый сын, изнасилованная и изуродованная дочь, — потому что двоюродные братья или дядья требовали действий против палестинцев. Не верю, что кто-то из этих людей произнес бы мое имя даже перед глухой собакой.

— Господи Боже, в каком же мире живут эти проклятые арабы?

— В мире, где подавляющее большинство пытается выжить и создать условия для себя и своих детей. А мы не помогли им, фанатичный вы мерзавец.

Деннисон задрал голову и нахмурился:

— Может, я и заслужил ваш выстрел, конгрессмен, мне придется подумать об этом. Не так давно было модно не любить евреев, не доверять им, а сейчас все изменилось: в схеме наших антипатий их место заняли арабы. Может, все это и чепуха, кто знает? Но сейчас самое важное, кто извлек вас на свет Божий из-под покровов секретности. По-вашему, это кто-то из наших рядов?

— Должно быть, так. К Свонну обратился — как выяснилось, обманным путем — какой-то блондин с европейским акцентом, располагающий обо мне подробнейшими сведениями. Такая информация могла к нему поступить только из правительственных источников, возможно, из моей биографии, подготовленной для конгресса. Он пытался связать меня с оманской ситуацией, Свонн решительно это отверг, заявив, что сам лично отклонил мою кандидатуру. Однако у Фрэнка сложилось впечатление, что ему не удалось убедить этого человека.