Олег Битов - "Кинофестиваль" длиною в год. Отчет о затянувшейся командировке

О дальнейшей судьбе этих людей известно немного. Богатый и Бохан оказались в Америке, Кузичкин — в Англии. По крайней мере двоих — Кузичкина и Бохана — пытались вслед за мной готовить на роль лжесвидетелей на римском процессе. Успеха не добились — но и вернуться домой ни одному из четверых не удалось.

Сколько еще людей, исчезнувших, сломленных или ошельмованных, прошли через застенки ЦРУ и его младших партнеров? Сколько из них погибли, не выдержав современных «гуманных» методов обращения с пленниками? Точный ответ могут дать разве что компьютеры в подвальных этажах Лэнгли — при условии, что получат определенную кодовую команду. «Программу организации побегов» никто не отменял. И «Джеймстаун фаундейшн» — контора по обработке лжеперебежчиков, о которой я также рассказывал, — действует по-прежнему и даже наращивает бюджет.

— Но это же явное противоречие! Если программа действует, то где результаты? Во всяком случае, в 1987 году ни о каких новых похищениях не объявлялось…

— Верно. Но что отсюда следует? Только одно: в условиях, когда на смену застою и косности былых десятилетий пришла политика динамичная, реалистическая, когда международный авторитет нашей Родины крепнет с каждым днем, для секретных служб наступили не лучшие времена. Терроризм и тайные махинации гласности не выносят. Очередной однотипный провал мог бы стать для «джентльменов плаща и кинжала» без преувеличения роковым.

Но, наверное, неспроста — и как раз в 1987 году — западные информационные агентства распустили жуткий слух, что В. С. Юрченко расстрелян, а на его семью возложены расходы по приведению приговора в исполнение. Я читал эти, с позволения сказать, сообщения своими глазами, называлась даже цифра расходов, невеликая, но впечатляюще «точная», — 14 рублей. Меня, между прочим, всякие «голоса» тоже многократно расстреливали, ссылали, увольняли с работы, заточали в «желтый дом» и в тюрьму. Видно, как ни яростны были потуги приуменьшить силу разоблачений, сделанных нами коллективно, поставить их под сомнение, затуманить «версиями» и фальшивками, все это уже не срабатывает, и решили припугнуть. Спрашивается: кого?

Думаю, что в настоящий момент террористическая система, о которой шла речь, приторможена, и это уже неплохо, но отнюдь не ликвидирована. Новые позитивные тенденции мирового развития вызывают в реакционных кругах откровенную ярость и злобу. Увы, не исключаю, что против советских граждан, выезжающих за границу, готовятся новые провокации.

— Можно ли считать, что ваша книга призвана сыграть для них роль инструкции?

— Нет, нельзя. Потому что прямого повторения пережитых мной ситуаций не будет. Прежние свои ошибки спецслужбы проанализировали дотошно, в этом можно не сомневаться. Да и римский процесс, сыгравший в моем «кинофестивале» немаловажную роль, закончился для его организаторов полным провалом. Может, кто-нибудь и мечтал бы повторить провокационное судилище сызнова, «с поправками», да поздно — ничего не получится.

А инструкция — какая тут мыслима инструкция? Оставаться советским человеком? Для людей достойных такая «инструкция» была бы бессмысленной и оскорбительной, для хлипких, неустойчивых, подгнивших изнутри — бесполезной.

Похитить, коль очень захочется, можно почти кого угодно: к каждому находящемуся за рубежом взвод автоматчиков для охраны не приставишь. Но устраивать похищение только ради того, чтобы лишить человека жизни или свести с ума, не получив от него никаких выгод, — полная чепуха, нонсенс. А раз так, в любых непредсказуемых испытаниях сохраняется возможность и долг выстроить линию своего поведения с пользой для Родины. Власть изуверских «лекарств» велика, да не безгранична. Способ вернуться, пусть с опозданием, найдется.

Родина не устанет ждать. Родина примет и выслушает. Это уже доказано, и этого теперь не изменить.

С высшей партийной трибуны, на XXVII съезде КПСС, М. С. Горбачев заявил под продолжительные аплодисменты зала: «СССР отвергает терроризм в принципе и готов деятельно сотрудничать с другими государствами, чтобы выкорчевать его. Советский Союз будет решительно ограждать своих граждан от актов насилия, делать все для защиты их жизни, чести и достоинства».

В этих словах — главное. В какую бы беду ни попал советский человек, он может быть впредь уверен, что его не поторопятся «списать» с тупым чиновничьим безразличием, что за него будут бороться. Партия обещает гражданам страны надежную политическую защиту на всех меридианах. В условиях обновления нашего общества, в условиях все возрастающей гласности цена подобному обещанию безоговорочно высока.

Кстати, повторю еще раз мысль, которую я высказал в одной из глав как парадокс, теперь хочу утвердить ее окончательно. С потеплением международного климата, расширением всевозможных обменов и контактов, ростом числа советских людей, выезжающих за рубеж, вероятность нацеленных против них провокаций будет не увеличиваться, а сокращаться. Спецслужбы ведь возникли не в вакууме, а в определенной мировой политической обстановке. Конфронтация для них — питательная среда, и, напротив, в атмосфере международного доверия и сотрудничества им неуютно, а в перспективе станет еще неуютнее. Если наша страна не свернет с избранного ныне пути, вздохнет полной грудью, будет жить полной чашей, свободно и доброжелательно общаясь со всем миром, кто тогда поверит в каких бы то ни было перебежчиков и невозвращенцев? Кто поверит в «империю зла», если она приветлива и открыта как на ладони? Деготь — он не ко всяким воротам липнет…

— Отдаете ли вы себе отчет, что ваша книга уже не вызовет в мире того резонанса, на какой вы могли бы рассчитывать в 1984 или 1985 году? Тогда западные издатели несомненно проявили бы к ней интерес, а теперь сенсация отгорела и момент упущен…

— Теоретически было бы, наверное, хорошо выпустить книгу сразу по горячим следам событий. Но это была бы совсем другая книга — короче и мельче, вряд ли поднимающаяся над внешней канвой «фестиваля», почти не ведающая ни отступлений, ни хотя бы раздумий по поводу, — не публицистический отчет, а остросюжетный репортаж. Любителям детективов такая книга, возможно, понравилась бы больше, и не исключаю, что нашелся бы лихой западный издатель, который вознамерился бы ее перевести. До книжных прилавков она, полагаю, все равно не дошла бы: в «Интеллидженс сервис» уже задумали и заказали «Британию Битова», а одно с другим явно не сочетается.

Так или иначе, ни на какую наипростейшую по жанру книгу сил у меня тогда не хватило. И нет худа без добра: истекшие три года многое прояснили и высветили — и для общества в целом, и для редакции «Литгазеты», и для меня самого.

Сенсация отгорела, говорите? И бог с ней, с сенсацией. Для меня единственно важно, чтобы книга была издана здесь, дома. Чтобы мои соотечественники, те, кого я люблю, лучше понимали, кто есть кто и что есть что в непростом современном мире. Чтобы быстрее отрешались от предрассудков и заблуждений, мешающих жить. И чтобы вместе со мной подивились истинной, на все времена, прозорливости строк, которыми я начал свое повествование и которыми его и закончу.

Я по-прежнему стою на том, что по большому счету строки эти обращены к Родине, оттого и бессмертны:

Жди меня, и я вернусьВсем смертям назло.Кто не ждал меня, тот пустьСкажет: «Повезло»…Как я выжил, будем знатьТолько мы с тобой, —Просто ты умела ждать,Как никто другой.

1986–1987

Но не всем помогло симоновское стихотворение-заклинание, как не всем помогало оно во время войны. Мне трудно поверить, что из русских советских людей кто-нибудь не читал его, не воспринял, не запомнил. Зато я очень легко представляю себе, что в условиях чрезвычайных, быть может, еще более тяжких, чем выпали на мою долю, одними заклинаниями не обойдешься. А если индивидуальная восприимчивость к психотропному воздействию оказалась еще выше, контроль еще жестче, одиночество и отчаяние еще глубже? Если связь с Родиной была оборвана еще резче и не восстановлена, если человек пробовал освободиться и не сумел — что тогда?

Чуть выше, в интервью-эпилоге, я привел фамилии людей, которые в 1982–1985 годах пропали без вести при обстоятельствах, заставляющих предполагать похищение. Об одном из этих людей я знаю больше, чем об остальных.

Его звали Владимир Кузичкин. Он был лет на двадцать моложе меня. Сотрудник «Литературной газеты», учившийся с ним на одном курсе, рассказывал, что Кузичкин выделялся в любой толпе, девушки были от него без ума: почти двухметрового роста, атлетического сложения, он шутя добивался спортивных разрядов, хорошо танцевал, да к тому же был красив грубоватой, так называемой мужественной, красотой.